Дп5. У всех разные игрушки.

ДП5. У каждого свои игрушки.

Глава 1.

Америка — очень богатая страна и вряд ли найдется такой человек, который пожелает оспорить это утверждение. Здесь живет каждый третий миллионер, здесь творит каждый второй нобелевский лауреат, здесь лучшие университеты, здесь крупнейшие в мире банки и фабрики. В Америке есть все! Но богатство ее заключается не только в зеленом долларе и кипучей энергии переселенцев со всего мира. Подлинное богатство Америки — в ее разнообразии, от которого порой в глазах рябит. Здесь нашлось место всему: крокодилам, морским львам и медведям; густым хвойным лесам и джунглям, пустыням, горам, озерам; китайцам, филиппинцам, индейцам-апачам, итальянцам, финнам и зулусам; и, конечно, рвущимся ввысь городам, изображения которых давно уже стали визитной карточкой страны. Подлинный Вавилон, раскинувшийся на половину континента.

И самый разнообразный из американских штатов — вытянувшаяся вдоль тихоокеанского побережья с юга на север (ну или с севера на юг — кому как удобнее) Калифорния, охватившая практически все климатические зоны, кроме, разве что тундры. Говорят, когда-то давно здесь, как в раю, жили индейцы. Десятки народов, без малого сотня разных языков — почти как на Кавказе, только вольготнее. На них с борта "Золотой антилопы" как-то раз имел удовольствие поглазеть любопытный сэр Френсис Дрейк. Тысячи лет здесь царила патриархальная пастораль и первобытная идиллия, и ничто, казалось бы, не предвещало последующих бурных событий. Как бедные индейцы ошибались! Потому что однажды пришли испанцы, в то время уже постепенно становившиеся мексиканцами, научили и заставили индейцев понимать испанский язык. Но и это еще можно было пережить. Дальше все было только хуже. Для индейцев и девственной природы Калифорнии. Вслед за испанцами здесь недолгим присутствием отметились русские, которым приглянулся сосновый край. И бобры со всякими ондатрами. Две дюжины бородатых мужиков основали на берегу небольшую крепостицу и занялись торговлей шерстью и пушниной с местными племенами. Сравнительно честной — потому что несчастные индейцы вокруг русских поселений не мерли как мухи, что частенько наблюдалось вокруг городков бывших европейцев. Суровые бородачи построили здесь первые ранчо, спустили на воду пяток шхун, наплодили русскоязычных креолов, но так и не смогли создать устойчиво-прибыльную коммерцию — бобры вскоре кончились, а все остальное требовало солидных вложений. Пришлось продавать неприбыльную колонию мексиканскому швейцарцу. Должно быть сильно потом об этом пожалели — потому что уже через несколько лет случилась калифорнийская "золотая лихорадка", впервые сообщившая миру, что есть такая славная земля Калифорния и благодаря этому исключительному событию вызвавшая наплыв в регион англоязычного сброда. И вот здесь, вслед за бобрами, кончились уже индейцы. Впрочем, в те времена в Калифорнии уже хватало и других народов, переселившихся в благословенный край со всех континентов — от гонористых поляков до китайцев, завозившихся сюда вместо дорогих негров для строительства железных дорог и промывки речного песка. Население всего за десять лет троекратно умножилось и совершенно поменялось: индейцев не осталось, их языки канули в Лету. К Гражданской войне население понимало всего лишь два языка и оба были принесены пришельцами: с юга пришел испанский, с востока — английский. На первом с каждым годом говорили меньше, на втором — больше.

Гражданская война, причина которой заключалась не столько в том, какую форму социального устройства принять молодой стране, но большей частью в простой идее: кто будет осваивать "Дикий Запад" — промышленники или плантаторы? — в Калифорнии протекала тоже не так, как в остальной Америке. Калифорния, как и положено этому теперь уже вечнокипящему котлу, была одновременно и за Юг и за Север, поэтому здесь грабить соседа можно было не из алчной корысти, а исключительно в силу политических убеждений, что, безусловно, оправдывало в глазах добропорядочных протестантов применение силы.

Постепенно этот благословенный край вырос в крупнейший штат сильнейшего в мире государства. Верфи, заводы, фабрики, банки, Голливуд — здесь было все, чем славилась Америка. Особенно пытливые экономисты давно подсчитали, что если бы калифорнийцам удалось отсоединиться от Америки, то их государство по степени богатства сразу бы прыгнуло на четвертую позицию мировой табели о рангах вслед за США, СССР и Японией. Впрочем, никто не удосужился посчитать, что сталось бы с США, если изъять у них самый богатый штат.

Здесь, в Калифорнии, немного севернее Сан-Франциско — примерно в тех местах, где русскими были заложены первые виноградники, в жутком захолустье округа Сонома, что поэтически переводится как "Лунная долина", уже больше полувека каждое лето на пару недель собираются те, кто считает себя и друг друга солью мира. Сюда, в Богемскую рощу, на берег речки Русской, бегущей к Тихому океану петляя вокруг поросших соснами холмов, круто огибающей песчаные пляжи маленького городка Монте Рио, приезжают владельцы несметных состояний, сидельцы из самых высоких кабинетов, распорядители судеб, чаяний и информации: банкиры, директора федеральных агентств, крупнейшие промышленники — от изготовителей кетчупа и мармелада до оружейных баронов, ученые, музыканты, избранные писатели и многие-многие другие. В это место невозможно попасть с улицы. Чтобы оказаться подле сильных мира, нужно, по крайней мере, получить от них приглашение. А лучше, конечно, стать членом этого закрытого клуба. Но с этим сложнее — очередь примерно как в советское Политбюро, растянулась на пятнадцать лет.

Здесь с 1923 года побывали все Президенты Штатов от республиканской партии и некоторые из демократов, здесь запросто и без телохранителей можно увидеть Рокфеллеров, Шиффов, Морганов, Кеннеди, всех, без исключения, Бушей — от Сэмюэля до Нила. Собрание это среди секвой и сосен носит неформальный характер и предназначено не для того, чтобы вести важные разговоры, нет — даже девиз этого скаутского лагеря звучит как "здесь пауки не плетут паутину", намекая на то, что все деловые споры должны остаться за пределами Богемской рощи. И чтобы выполнить этот девиз, устроители праздника не жалеют фейерверков и своей фантазии. На театрализованных представлениях можно запросто увидеть как какой-нибудь сенатор из энергетического комитета изображает похотливого фавна — дурно дудит на свирели, трясет голыми ягодицами и скачет по поляне в поисках нечаянной жертвы для своего восставшего фаллоса (впрочем, на самом деле он всего лишь снимает маску приличия и показывается друзьям таким, каков он есть). Здесь можно наблюдать кардинала из восточных епархий, бьющего поклоны перед деревянным идолом совы, здесь легко можно наткнуться на целующихся в кустах конгрессменов. В целом, все просто отдыхают — как кому захочется, не стесняясь никого и ничего — потому что осудить этих людей некому, ведь в своих пороках они все так однообразны.

Они приезжают сюда, расселяются по профильным лагерям: военные к военным, банкиры — к банкирам, юристы — к юристам, политики — к политикам, и проводят пару недель в самой дружественной обстановке, которую только можно найти для них на этой планете. Ведь все споры и разногласия остаются снаружи, а внутри царит настоящее братство, цементирующее эти сливки общества почище любых договоров и протоколов.

Но эти люди никогда бы не стали тем, кем они стали, если бы каждое мгновение не думали о деле. Вопреки провозглашенному девизу.

— Знаете, Зак, — ковыряясь щепкой в зубах после уничтожения мраморного стейка, сказал мне плохознакомый человек в клетчатых шортах, — все эти конспирологические россказни не стоят даже той бумаги, на которой печатаются. Посмотрите на этих людей?

Он показал толстым пальцем с рыжими волосками и ухоженным ногтем на группу людей, что-то живо обсуждавших неподалеку, но я еще раз посмотрел на генерала.

У Гарольда был тот чудовищный бруклинский выговор, по которому в нем со стопроцентной вероятностью можно было бы угадать внезапно разбогатевшего дельца. Но на самом деле был он какой-то шишкой из военных. То ли две, то ли три звезды на генеральских погонах и непыльная должность в кабинете с видом на Ground Zero. На вид ему было слегка за пятьдесят, но он ничем не походил на привычный образ генерала-ястреба — подтянутый, любознательный и открытый, он казался голливудским актером, не очень подходящим для своей роли. Если бы возникла необходимость, я не сомневаюсь, что он и сейчас легко пробежал бы под палящим солнцем миль десять, а потом бы еще и проплыл столько же — его физическая форма была превосходна.

Он заметил, что я на него глазею, подмигнул мне и снова показал на людей, сделал широкий охватывающий жест:

— Разве могут они работать в одной команде? Чтобы Стиви стал в чем-то потакать Полу нужно, по меньшей мере, случиться Армагеддону!

Он хохотнул.

— Другое дело, что есть объективные законы, если хотите, правила игры, заставляющие нас всех выступать единым фронтом против опасности или спешить всем в одной стае на потрошение какой-нибудь жертвы. Нет, вся эта белиберда о Трехсторонней комиссии, о Бильдерберге и прочих масонах — просто еще одна попытка создать социализированную "теорию всего", которая объяснила бы происходящее любому, кто не желает разобраться в реальности. Зачем нам узнавать механизмы движения денег, если достаточно сказать — всем правит старина Дэвид!

Он показал волосатым пальцем на седого старичка, бредущего по тропинке между лагерями Lost Angels и Hillside:

— Вот, кстати, и он. Семьдесят пять старикану, а все никак не успокоится.

— Это, по-моему, Рокфеллер?

— Он самый. Все неймется ему. Вот вам идеальный кандидат на место главы какого-нибудь международного заговора. Совет по международным делам, Трехсторонняя комиссия, Комитет трехсот — выбирайте. Рокфеллер, Морган, Ротшильд, Виндзоры, Оранские, Бернадоты — вечные козлы отпущения для ленивого обывателя или газетного пустозвона.

Я проводил взглядом старика, в прошлом году навестившего в Москве драгоценного Михаила Сергеевича в качестве главы и посланника как раз Трехсторонней комиссии. Они так ни о чем и не договорились, потому что товарищ Горбачев уже получил первый транш обещанного кредита от товарища Фролова.

— А вы, Гарольд, считаете, что никакого заговора нет?

Собеседник потянулся за еще одним стейком, качели, на которых мы расположились, опасно наклонились. Я едва не свалился.

— Простите, Зак, я не хотел, — Гарольд протянул мне тарелочку с мясом, — угощайтесь. Заговор, конечно, есть. Я вам даже скажу, что этих заговоров — многие десятки, если не сотни! Черт! Да загляните в любую палатку в любом лагере этой рощи и непременно обнаружите там десяток заговорщиков!

— Что же тогда?

— Да просто все. Заговорщики есть, а глобального заговора нет. Понимаете? Вы же европеец?

Я кивнул:

— Можно и так сказать.

— Тогда я подберу вам подходящую аналогию. Больше всего мировая политика похожа на чемпионат мира по футболу. Понимаете?

— Признаться, не очень.

— Сейчас поймете. Разница политики и футбола лишь в том, что все игры этого "политического" чемпионата проходят на одном поле при одновременном участии всех команд. Представьте себе огромное поле и на нем выступают сразу все команды. Есть команды сильные, есть слабые, есть имеющие влияние, есть новички. Есть команды, вышедшие на поле в полном составе, а есть и такие, у которых на воротах одиноко застыл растерянный вратарь и больше никого не видно! И все они выходят на одну единственную игру чемпионата. Кто-то контролирует большую территорию, кто-то меньшую, кто-то лучше играет головой, кто-то умеет долго бегать, а у иных вся надежда на пару костоломов во вратарской площадке. Иные умудряются договориться с судьей. На один тайм. Они все гоняются за мячиком и мечтают запинать его в ворота соперника. Но если между собой они никак не договорятся, не установят правила и приоритеты, то никакого результата не будет. Мало этого, на поле постоянно выходят новые команды, случайно выбирающие себе ворота, а игроки в старых командах время от времени берут взятки у букмекеров или получают гражданство у соперников. Еще и тренера регулярно переходят из одной команды в другую, сдавая все тактические наработки. Вот и весь заговор. Мир слишком сложен, чтобы свести его к какому-то дешевому заговору, какие бы силы в его основу не ставились. Слишком разные у всех интересы. И все постоянно меняется. Так что, Зак, не верьте шелкоперам, объявившим наши невинные забавы сборищем дьяволистов или еще каких-нибудь солнцепоклонников, грезящих о том, как поработить весь мир — это неправда. Вернее — полуправда.

Я обдумал его слова, пережевывая сочную телятину. Еще минут двадцать и бравый генерал легко убедит меня в том, что и меня тоже не существует. Силен!

— Нет единого координирующего центра, Зак, — улыбнулся мой новый приятель. — Вы-то должны понимать, что создание такой структуры потребует создания запредельной контролирующей бюрократии.

— Можно использовать уже имеющуюся.

— Можно, — согласился Гарольд. — Только ценой провала той задачи, которая возложена на структуру по ее основному роду деятельности. Вы, наверное, никогда не работали в бюрократических иерархиях? Я угадал?

— Да. Не сложилось.

— Это к лучшему. Не жалейте. Это не тот опыт, который может вам пригодиться. Поверьте мне, старому бюрократу от военщины, поверьте, что в любой бюрократизированной организации творится такая муть, что поручать нам что-то ответственное и хоть немного выходящее за рамки обычных обязанностей никак нельзя. Джон может прекрасно договориться с Томом о поставках нового фасона ботинок, но поставьте перед ним задачу обуть в эти ботинки армию Гондураса — и он спасует. Потому что этим занимается Гарри и появление на арене Джона только испортит бизнес обоим. Тысячи интересов, десятки тысяч людей, сотни команд, стремящихся влезть повыше — настоящее змеиное кубло, занятое обслуживанием в первую очередь своих интересов. Им просто некогда заниматься еще и поручениями заговорщиков. Времени нет, понимаете? Чуть зевнул — пожалуй на этаж ниже. Так что единственный полноценный заговор, Зак, который вы здесь сможете найти — это всеобщее согласие не выносить на публику все, что здесь может произойти. Так что я оцениваю возможность существования какого-либо глобального заговора как стремящуюся к нулю. Не нужно совпадающие временами интересы разных кругов называть заговором. И не нужно их путать.

На тропинке показался "сенатор Тим" — знакомец Серого, по приглашению которого я и оказался в Богемской роще. Под руку он вел какого-то ковбоя с нефтеносных пустошей Техаса.

Серый несколько раз упоминал о том, что в прошлом году при крушении First Republic Bank of Texas, "наш друг Тим", предупрежденный за месяц до краха, прослыл в среде тамошних ковбоев настоящим ангелом-хранителем. Но мне кажется, что банк рухнул не в последнюю очередь благодаря тому, что напуганные сэром Тимом вкладчики позакрывали текущие счета. Но, как бы там ни было, а акции сэра Тима в среде посвященных техасских дельцов взлетели на необыкновенную высоту. К нему стали прислушиваться. И даже приняли в Богемский клуб. И он сразу пригласил на собрание "друга Сарджа" в качестве гостя. Но Серый почему-то отказался и порекомендовал сенатору меня или Снайла. А мне посоветовал побывать здесь и внимательно посмотреть на происходящее.