Часть первая. Подозрительные лица
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8
Часть вторая. Чужой среди своих
9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18
Часть третья. Свой среди чужих
19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24
"Нет, нет! Он бежал из наших легионов, — раздался громкий голос, — нельзя давать свободу дезертиру".
Рафаэлло Джованьоли.
"Он и был фракийцем и не был им".
Колин Маккаллоу.
Пролог
Испания, Тарракон[1], весна 672-го года от основания Города[2]
[1] Современный город Таррагона в Каталонии. [2] От основания Рима. 81 год до н.э.
Облако было похоже на большого пса. Зверь лежал, уронив голову на передние лапы, а над ним склонилась светловолосая девушка в длинной белой рубахе, перехваченной тонким пояском. Девушку Квинт дорисовал мысленно, а затем она ожила, бросив его в объятия воспоминаний...
— Ну чего ты тут разлегся, лежебока? Три раза прыгнул и устал? Давай, вставай, Спарт, ты же еще не старый дед, только прикидываешься!
Немигающим взором Квинт смотрел в небо, наблюдая, как девушка игриво треплет густой теплый мех, бурый с серебристым отливом.
Пес лежал неподвижно, всем своим видом показывая неудовольствие от бесцеремонного тормошения, но то было притворство, пушистый хвост выдавал его с головой — мел себе пыль туда-сюда. Девушка притянула широкую морду Спарта к своему лицу и поцеловала в нос. Пес лизнул ее в щеку.
— Почему ты зовешь его Спартом, "Посеянным"? — спросил Квинт.
Они общались, мешая греческие и фракийские слова, которых центурион, теперь уже бывший, немало успел запомнить за осень. Берза не очень хорошо знала язык эллинов, поэтому Квинта сначала удивило имя пса. Потом оказалось, что слов, начинающихся на "спарт", и в языках фракийцев немало.
Девушка повернулась, всплеснула руками.
— Куда хоть ты вскочил-то? Иди в дом, тебе лежать надо, совсем же еще слабый!
Квинт упрямо помотал головой, но ноги действительно не держали и он уселся на землю, привалившись к старым потрескавшимся бревнам сруба полуземлянки. Девушка подошла, присела рядом.
— Его имя Спартопол, я просто привыкла звать покороче.
Спартопол. Это значит — "с проседью". Что ж, ему подходит, но Спарт действительно звучит лучше. Мужественнее. Когда-то так звали воинов, выросших из зубов дракона, посеянных героем Кадмом, основателем Фив.
А еще в своре охотника Актеона, загрызшей хозяина, превращенного Артемидой в оленя, был пес по имени Спарт...
Иногда Берза звала его Добрым волком. Он защищал хозяйку до последней капли крови, когда пришли другие волки. Двуногие. Ему удалось разорвать горло одному из пришельцев, за это остальные не оставили на нем живого места. И все же, когда Квинт нашел его, Добрый волк еще дышал. Квинт опустился перед ним на колени, провел ладонью по меху. Пальцы коснулись липкой влаги.
Спарт открыл глаза, увидел Квинта. Узнал. Попытался приподняться, но не смог. Он смотрел на человека с отчаянной мольбой, словно хотел что-то сказать. Как страшно было ему умирать немым, зная, что случилось с хозяйкой, и не имея возможности ничего рассказать другу.
— Она жива, Спарт. Ее увезли. Она сопротивлялась. Я найду ее, обещаю, — прошептал Квинт.
Пес закрыл глаза. Бок его взымался все реже.
— Чего ты там шепчешь, пиратская мразь?!
Чьи-то пальцы вцепились в подбородок и рывком повернули лицо, заставляя Квинта вернуться к реальности.
— Своим варварским божкам молишься? — изо рта небритого легионера-классиария[3] несло луком. Он злорадно скалился, демонстрируя ряд крепких и ровных, хотя и не очень белых зубов, — давай, давай, молись. Только не помогут тебе твои боги. Скоро на кресте будешь висеть.
[3] Классиарии — матросы в римском флоте. Легионеры-классиарии — морские пехотинцы. Иногда их еще называли либурнариями, от слова 'либурна' (небольшое парусно-гребное судно с одним или двумя рядами весел, использовалось иллирийскими пиратами, а впоследствии было заимствовано у них римлянами).
Легионер отпустил челюсть Квинта, выпрямился и обвел взглядом всех пленных, связанных и сидящих на палубе вокруг средней мачты "Реи Сильвии", большой квинкверемы, идущей во главе отряда из четырех кораблей в Тарракон, столицу Ближней Испании.
— Скоро все будете висеть, ублюдки.
— Ты чего тут шумишь, Нумерий? — одернул легионера подошедший центурион, — кто тебе разрешил разговаривать с пленными? К связанным цепляться ты завсегда у нас первый, в бою бы такое рвение. Вешать пиратов собрался? Это привилегия Луска, тебя он вряд ли спросит. А ну, двигай отсюда.
Легионер потупился и отошел. Центурион наклонился к Квинту.
— Ты, как я погляжу, не из киликийцев или гречишек. Бледноват. Иллириец или фракиец? Так вот, фракиец, если ты там не молитву шептал, а проклятия на наши головы, так это зря, уж поверь мне. Не будь я Тит Варий Дециан. Не помогут проклятия. На мне вся ваша удача закончилась.
— Нету у нашей удачи конца, — буркнул сидевший слева от Квинта пират, — потому что она не мужик.
Он был обладателем не слишком массивной, но рельефной и красивой мускулатуры, длинных, чуть вьющихся, светлых волос и в другой ситуации непременно выделился бы мужской красотой и статью, но теперь выглядел сильно помятым.
— Заткнись, Аристид, — прошептал Квинт, — не зли их.
Аристид ощупывал языком кровоточащую десну, недавно распрощавшуюся с двумя зубами. Заплывшего правого глаза не было видно на фоне здоровенного фиолетового фонаря. Услышав свое имя, он недовольно скривился.
— Без имен...
— Ты у нас так знаменит? — хмыкнул Квинт, — боишься, что набежит толпа поклонников, когда опознают?
— Просто не люблю, когда мое имя римляне облизывают своими погаными языками.
Квинт мрачно покосился на него, но ничего не ответил. Сказать по правде, свое имя он тоже совсем не жаждал называть. Если узнает отец, до чего докатился сын — умрет от стыда и горя. Остается надеяться, что их просто прикончат без дознаний. Наверное, это к лучшему. Он очень устал. Устал жить.
Стоило опустить руки, как память немедленно встряхнула за шиворот, презрительно плюнув:
"Я найду ее, обещаю".
Он не нашел Берзу. Не сдержал слово.
Квинт снова посмотрел вверх. Облако медленно таяло в вышине, теряя сходство со зверем. На востоке небосвод темнел, приобретая фиолетовый оттенок. Солнце клонилось к закату, разливая по небу охру и превращая высокие кучевые облака в глыбы розового мрамора, светящиеся изнутри. Вдали уже показался берег, белые стены Тарракона.
Наверное, со стороны сейчас открывается отличный вид: несколько кораблей идут один за другим по зыбкой границе переливающейся золотом солнечной дорожки. Красиво.
Какая чушь в голову лезет...
"Собрался сдаться смерти, Квинт Север?"
"Я устал. Кубарем качусь с горы в пропасть и не могу остановиться..."
"Устал бороться? Не выйдет. Барахтайся, щенок! Ты можешь все!"
— "Актеон" вырвался, ушел. Эвдор нас не бросит, — пробормотал пират, сидевший справа, — выручит.
— Мечтай, — мрачно усмехнулся Аристид, — это Тарракон. Тут римлян столько... Больше только в Риме. У Анния Луска здесь два легиона и куча вспомогательных когорт.
— Вранье.
— Зуб даю.
— Скоро совсем без зубов останешься.
— Ладно, не стану спорить. Ты прав. Эвдор, без сомнения, их всех заборет в легкую. Не иначе как запустит молнию из задницы.
— Бьяддица бгав, — прогундосил еще один пират со сломанным когда-то давно носом, — каюк дам бсеб. Пгибьюд да къест.
— Вы чего тут раскудахтались? — рявкнул вновь подошедший центурион, — ну-ка, закрыли рты!
Через полтора часа "Рея Сильвия" подошла к главному пирсу Тарракона. Гребцы втянули весла внутрь. Борт, защищенный двумя толстенными канатами-гипозомами, соприкоснулся с заросшей мидиями и зелеными водорослями стенкой, о которую разбивались морские волны. Матросы укрепили причальные концы на вмурованных в камень бронзовых тумбах-тонсиллах. Опустили сходни.
Неподалеку от городских стен раскинулся лагерь, вместивший сразу два легиона. Именно здесь сейчас располагалась ставка наместника Ближней Испании, коим в настоящее время являлся проконсул Гай Анний Луск. Резиденция в Тарраконе пока пустовала. Сюда, в Испанию, перекинулось пламя гражданской войны, которая в самом Риме, в Италии, уже отгорела. Прежний наместник, Квинт Серторий, объявленный вне закона, бежал, а новый отправился в погоню и даже в городе толком еще не успел побывать.
— Пиратов в лагерь, — распорядился Дециан, — там хорошая клетка для них есть, пусть посидят. Я в преторий.
— С отчетом? — поинтересовался опцион[4], — Луска скорее всего нет.
[4] Опцион — заместитель центуриона, которого тот имел право назначить сам. Optio (лат.) — 'свободный выбор'.
— Я вижу, — кивнул центурион, — гавань пустая. Ничего, я уверен, он тоже скоро вернется.
— Куда тогда торопишься, Тит?
— Спихну этих ублюдков на Лидона, пускай он с ними возится.
— А стоит ли вообще возиться? — спросил опцион, — не лучше ли их... того...
Он красноречиво провел пальцами по горлу.
— Ты что, дурак? — удивился Дециан, — зачем мы тогда за ними гонялись? Это же киликийцы. Какого оркова[5] хера они вообще тут делают? Нет, засранцев следует тщательно допросить. Вот этим Лидон и займется. По его части. Прикончить всегда успеем.
[5] Орк — бог подземного мира, владыка царства мертвых в римской мифологии.
Он указал пальцем на Аристида.
— Главаря за мной. Сразу Лидону покажу. И еще разговорчивого фракийца.
Сколько лет Тит Варий знал своего старого приятеля Тиберия Лидона, у того всегда кончики пальцев были измазаны чернилами. Вот и сейчас, еще не откинув полог штабной палатки-претория, Дециан готов был поспорить, что Лидон, как водится, пачкает папирус или царапает стилом по восковой табличке. Он не ошибся. В приемном отделении палатки, за которым располагались личные покои ныне отсутствующего военачальника, стоял стол, а за ним сидел худощавый плешивый человек лет сорока пяти, одетый в темно-красную тунику. Обставившись масляными лампами, он что-то писал в развернутом свитке, края которого были придавлены несколькими монетами.
— Привет, Тиберий, — поздоровался Дециан.
— Уже вернулся? — не поднимая головы, спросил плешивый.
— Как видишь.
— Как успехи?
— Наш беглый проконсул дал деру, не приняв боя. Луск, я смотрю, еще не вернулся, стало быть, преследование затянулось.
Дециан взял одну из монет, повертел перед глазами. Лидона он знал почти десять лет. За это время тот не только распрощался с шевелюрой, но чуть ли не другим человеком стал. Сдержан, невозмутим. И раньше такое в нем просматривалось, но теперь и вовсе в мраморную статую превратился. Дециан похвалялся подвигами, и попытался было подтрунивать над канцелярской мышью, но смутить его не смог. Тиберий мало рассказывал о себе, зато очень внимательно слушал словесный понос центуриона, уставшего от однообразия службы и искренне радовавшегося знакомцу.
— Положи-ка на место, — попросил Лидон, — и, кстати, почему ты вернулся один? Где Луск?
— Мы разделились. Я прошерстил море к северу от Питиусы[6]. Правда в сети попалась только мелкая рыбешка. Я как раз по поводу нее и пришел. Хочу, чтобы ты побеседовал с пленными, у тебя это всегда хорошо получалось.
[6] Ибица.
Тиберий Лидон, корникуларий, сиречь начальник канцелярии легата, оторвался, наконец, от своего папируса и посмотрел на центуриона.
— Что-нибудь интересное?
— Думаю, да. Я поймал киликийцев.
— Киликийцев? Здесь, у берегов Испании?
— Я тоже удивился, потому и не отправил их на дно, а притащил сюда. В сущности, какие-то оборванцы. На их посудине не нашли ничего ценного, кроме обычного пиратского барахла, снятого с захудалых купчишек. Чего их сюда занесло, в такую даль? Чует мое сердце, неспроста они крутились возле Сертория, ой, неспроста.
— Ты давай, рассказывай. С самого начала, с подробностями. Знаешь ведь, для меня нет мелочей, не стоящих внимания.
— Ну, что рассказывать? Мы-то думали, что Серторий дал деру на юг Испании, но разведка доложила, что местные его там не видели. Как сквозь землю провалился. Знаешь, где обнаружился?
— Где?
— На Питиусе. С дозорной либурны видели возле острова множество мачт и в море вокруг несколько посудин болтались. Ну, кто там еще может быть в таком количестве? Не рыбаки же. Лоханки все немаленькие. Луск, естественно, вознамерился Сертория оттуда выкурить, встали на ночлег у берега, прямо напротив острова, чтобы, значит, наутро подойти к нему. Но налетел шторм и десять дней мы не могли даже носы высунуть из безопасной гавани.
— А когда шторм стих, Сертория на Питиусе не оказалось, — предположил Лидон.
— Какой ты догадливый... Да, не оказалось.
— Что, он прямо в бурю сбежал? Или все же разведчики ошиблись?
— За разведку я ручаюсь, там у меня один знакомец, у него глаз верный и желаемое за действительное он никогда не выдает.
— Стало быть, рискнул. А может, просто потонул?
— Может и потонул, — кивнул Дециан, — вот если Луск ни с чем вернется, я, пожалуй, тоже стану числить Сертория в утопленниках.
— Ладно, предположения будем строить потом. Стало быть, Гай Анний послал тебя искать беглецов на севере?
— Да. Только не меня одного. Несколько отрядов, по три-четыре корабля. А сам пошел на юг. Я пробыл в море два дня, да так далеко залез, что берега не видел, чуть совсем не потерялся, думал уже возвращаться. Есть у меня один парень, глаз, как у орла, он-то их и разглядел.
— Кого?
— Пиратов. Мачты к северо-западу.
— Мачты?
— Ага, паруса свернуты, видишь ли, им ветер неудобный был. Они к берегу шли. Судно, особенно небольшое, если без парусов идет, сложно разглядеть. Так этот мой парень...
— Я уже понял, какой он у тебя глазастый, давай дальше. Почему ты сразу решил, что это пираты?
— Не сразу. Но надо же проверить, мало ли. Они приближались со стороны открытого моря, и я знаешь, что подумал?
— Что?
— Штормом их отнесло далеко в открытое море. Они возвращались к берегу, но едва нас заметили, как повернули на север. А ветер как раз в этом направлении попутный, я уже под всеми парусами иду. Пока они свои ставили, приблизился.
Из рассказа Дециана выходило, что удирали от него два совсем небольших суденышка. Одним из них оказался шестнадцативесельный акат. Судно, в общем-то, не военное. Купцы на таких ходят, из тех, что позажиточнее и может позволить себе кормить команду гребцов. Хорошая посудина, не чета парусникам. Не страшен штиль и всегда есть неплохие шансы убежать от пирата. Сначала Дециан даже и мысли не допустил, что акат может иметь отношение к серторианцам и, скорее всего, не стал бы его преследовать. Если бы не идущее рядом второе судно, в котором римляне с немалым удивлением опознали любимую киликийскими пиратами гемиолию.
— Гемиолию? Что это? — переспросил Тиберий.
