|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Когда мы добрались до дома, уже почти стемнело. Ним погнал нас в прихожую, где с нетерпением ожидал Бентам. Он даже не удосужился поприветствовать нас:
— Зачем вы притащили этих гримов? — заявил он, бросив взгляд на тележку с бельем. — Где существо?
— Оно здесь, — ответил я.
Сняв медвежат, я начал вытаскивать белье.
Бентам смотрел, но не приближался. Простыни сверху были белыми, но чем глубже я копал, тем все больше они становились пропитанными кровью, а когда я достиг дна, они превратились в черный кокон. Я вытащил последнюю, и нашел его — маленькое сморщенное существо, свернувшееся в позе эмбриона. Было трудно поверить, что это жалкое создание было тем же самым, что вызывало у меня такие кошмары.
Бентам подошел ближе:
— Мой Бог, — выдохнул он, глядя на окровавленные простыни. — Что они с ним сделали?
— Вообще-то, это я, — признался я. — У меня действительно не было выбора.
— Оно чуть не откусило Джейкобу голову, — объяснила Эмма.
— Ты же не убил его? — спросил Бентам. — Мертвое оно бесполезно.
Я ответил:
— Не думаю, — и велел пустóте открыть глаза, и, очень медленно, она открыла их. Она все еще была жива, но слаба. — Хотя я не знаю, сколько она еще протянет.
— В таком случае, нельзя терять ни секунды, — заявил Бентам. — Мы должны немедленно послать за моим целителем и уповать на небеса, что ее пыль действует на пустóт.
Нима тут же бегом отправили за целителем. Пока мы ждали, Бентам проводил нас в кухню и предложил крекеры и консервированные фрукты. Но, или из-за нервов, или из-за всех выворачивающих наизнанку вещей, что мы увидели, ни у Эммы, ни у меня не было аппетита. Мы ковырялись в еде больше из вежливости, пока Бентам сообщал нам то, что произошло в наше отсутствие. Он рассказал, что сделал все необходимые приготовления в своей машине, и что все готово, осталось только подсоединить к ней пустóту.
— Вы уверены, что это сработает? — спросила Эмма.
— Настолько насколько могу быть уверенным, еще ни разу не попробовав, — ответил он.
— Это не причинит ей вреда? — спросил я, чувствуя странную заботу о пустóте, хотя бы только из-за того, что мне столько пришлось пережить, чтобы спасти ее.
— Конечно, нет, — пренебрежительно отмахнулся Бентам.
Прибыла целительница, и я чуть не вскрикнул от удивления, увидев ее. Не потому, что она выглядела необычно, хотя так и было, а потому, что я был абсолютно уверен, что видел ее раньше, хотя и не мог сказать где, или как я умудрился забыть встречу с кем-то настолько странным.
Единственными видимыми частями ее тела были левый глаз и левая рука. Все остальное скрывалось под акрами ткани: платками, шарфами, платьем и куполообразной юбкой с кринолином. Похоже, у нее не хватало правой руки, а за левую ее держал юноша с темной кожей и большими блестящими глазами. Он был одет в яркую шелковую рубашку и широкополую шляпу и вел целительницу за руку, словно она была слепая или калека.
— Я — Рейнальдо, — произнес юноша с ярко выраженным французским акцентом, — а это — Матушка Пыль. Я говорю за нее.
Матушка Пыль склонилась к Рейнальдо и что-то прошептала ему на ухо. Рейнальдо посмотрел на меня и произнес:
— Она надеется, что ты чувствуешь себя лучше.
Тогда я понял, где я видел ее — в моих снах, или том, что я принимал за сны, пока приходил в себя, после нападения.
— Да, гораздо лучше, — ответил я, обескураженный.
Бентам пропустил формальности.
— Ты сможешь исцелить такое? — спросил он, подводя Рейнальдо и Матушку Пыль к тележке. — Это пустóта, видимая нам только там, где она покрашена краской.
— Она может исцелить все, у чего бьется сердце, — ответил Рейнальдо.
— Тогда, пожалуйста, — попросил Бентам. — Очень важно, чтобы мы спасли жизнь этому существу.
Через Рейнальдо Матушка Пыль стала отдавать распоряжения. Вынуть зверя из тележки, сказали они, и мы с Эммой перевернули тележку и вытряхнули пустóту. Положить его в раковину, сказали они, и Эмма и Шэрон помогли мне перенести пустóту и положить на дно длинной глубокой раковины. Мы промыли ее раны водой из крана, стараясь смыть не слишком много белой краски. Затем Матушка Пыль осмотрела пустóту, а Рейнальдо попросил меня показать все места, где она была ранена.
— Ну-ну, Марион, — заметил Бентам, обращаясь к Матушке Пыль неофициально, — не нужно залечивать все его синяки и раны до последней. Нам не требуется, чтобы это существо было полностью здоровым, достаточно только, чтобы оно оставалось живым. Понимаешь?
— Да-да, — бросил Рейнальдо снисходительно. — Мы знаем, что делаем.
Бентам хмыкнул и отвернулся, демонстративно выражая свое недовольство.
— Теперь она будет делать пыль, — произнес Рейнальдо. — Отойдите, и будьте осторожны, не вдохните ее. Она мгновенно усыпит вас.
Мы попятились. Рейнальдо натянул пылезащитную маску на нос и рот и распутал платок, закрывающий то, что осталось от правой руки Матушки Пыль. Под ним оказался обрубок длиной всего несколько дюймов, который заканчивался намного выше того места, где должен был быть ее локоть.
Левой рукой Матушка Пыль начала тереть обрубок, отчего образовалась тончайшая белая пудра и повисла в воздухе. Задержав дыхание, Рейнальдо провел по воздуху рукой, собирая пыль. Это было слегка отталкивающе, но мы смотрели как завороженные, пока он не насобирал примерно унцию порошка, а обрубок Матушки Пыль не стал меньше на то же количество.
Рейнальдо пересыпал порошок своей госпоже в руку. Она склонилась над пустóтой и дунула часть пыли той в лицо, как я помнил, она делала мне. Пустóта вдохнула и внезапно резко дернулась. Все, кроме Матушки Пыль отпрыгнули назад.
"Лежи, не шевелись", — велел я, но в этом не было необходимости — это была спонтанная реакция на порошок, как объяснил Рейнальдо, когда тело начинало работать на пониженных оборотах. В то время как Матушка Пыль посыпала порошком рану на шее пустóты, Рейнальдо рассказал нам, что порошок может исцелять раны и погружать в сон, в зависимости от используемого количества. Пока он говорил, по краям раны на шее пустóты выступила белая пена и засияла. Пыльца Матушки Пыль, сообщил Рейнальдо, была ею самой, и в заложенном изначально ограниченном количестве. Каждый раз, когда она исцеляет кого-нибудь, она понемногу тратит себя.
— Надеюсь, мой вопрос не покажется вам грубым, — подала голос Эмма, — но почему вы это делаете, если это вредит вам?
Матушка Пыль ненадолго прекратила трудиться над пустóтой, развернулась, чтобы ее здоровый глаз мог видеть Эмму, и заговорила, настолько громко, насколько мы вообще слышали, чтобы она говорила, издав невнятный набор звуков, как человек, у которого нет языка.
Рейнальдо перевел:
— Я делаю это, — сказал он, — потому что так я выбрана служить.
— В таком случае... спасибо, — произнесла Эмма почтительно.
Матушка Пыль кивнула и вернулась к своей работе.
* * *
Исцеление пустóты не было мгновенным. Она была погружена в глубокий сон и должна была проснуться только после того, как залечатся самые тяжелые ее раны: процесс, который, скорее всего, займет всю ночь. Из-за того, что пустóта должна бодрствовать, когда Бентам будет "присоединять" ее к своей машине, второй части нашего плана по спасению пришлось подождать несколько часов. А до того времени большинство из нас торчали на кухне: Рейнальдо и Матушка Пыль, которая должна была время от времени повторно наносить свой порошок на раны пустóты, и мы с Эммой, потому что мне было неудобно оставлять пустóту одну, даже если она и крепко спала. Эта пустóта стала мой ответственностью, как принесенный домой с улицы питомец становится ответственность того, кто его принес. Эмма оставалась рядом со мной, потому что я стал в каком то смысле ее ответственностью (а она моей), и если я засыпал, она щекотала меня или рассказывала мне истории о старых добрых временах в доме мисс Сапсан. Бентам заглядывал к нам иногда, но большую часть времени он вместе с Шэроном и Нимом прочесывал дом, одержимый мыслью, что солдаты его брата могут напасть в любой момент.
Пока тянулась эта ночь, мы с Эммой разговаривали о том, что готовит нам грядущий день. Если предположить, что Бентаму удастся заставить свою машину снова работать, то возможно уже через считанные часы мы окажемся в крепости тварей. Мы снова увидим наших друзей и мисс Сапсан.
— Если мы будем очень ловкими и очень-очень удачливыми, — проговорила Эмма. — И если...
Она запнулась. Мы сидели рядом на длинной деревянной скамье у стены, и теперь она повернулась так, что я не мог видеть ее лица.
— Что? — спросил я.
Она посмотрела на меня с выражением боли на лице:
— Если они все еще живы.
— Они живы.
— Нет. Я устала притворяться. К этому времени твари уже могли собрать их души для амброзии. Или понять, что имбрины для них бесполезны, и вместо этого замучить их, или выкачать их души, или сделать из них пример для тех, кто попытается сбежать...
— Перестань, — остановил я ее. — Прошло еще не так много времени.
— Когда мы туда попадем, пройдет уже, по меньшей мере, сорок восемь часов. Много ужасных вещей может случиться за сорок восемь часов.
— Но не обязательно представлять себе их все. Так ты похожа на Горация, со всеми этими пессимистическими сценариями. Нет смысла мучить себя, пока мы не узнаем точно, что произошло.
— Нет, есть, — настаивала она. — Есть вполне веская причина, чтобы мучить себя. Если мы учтем все наихудшие варианты, и какой-нибудь окажется верным, мы не будем полностью неготовыми к нему.
— Не думаю, что смогу подготовить себя к подобным вещам.
Она опустила голову на руки и судорожно вздохнула. Это было уже слишком.
Я хотел сказать ей, что люблю ее. Я подумал, что это могло бы помочь, переключить нас на то, в чем мы уверены, вместо всего того, в чем нет... но мы не так часто говорили эти слова друг другу, и я не мог заставить себя произнести их теперь, в присутствии двух совершенно незнакомых людей.
Чем больше я думал о любви к Эмме, тем хуже и неувереннее я себя чувствовал, именно из-за того, что наше будущее было таким неопределенным. Мне необходимо было представить свое будущее, где была бы Эмма, но пока невозможно было даже четко представить, что станет с нами всего через день. Для меня постоянным напряжением было не иметь ни малейшего представления о том, что будет завтра. Я осторожный человек по натуре, планировщик, тот, кому хочется знать, что за следующим поворотом, и за поворотом, который за ним, а все происходящее, начиная с момента, когда я отважился отправиться в заброшенные развалины дома мисс Сапсан, и до этого времени, было одним свободным падением в пустоту. Чтобы пережить его, мне пришлось стать новым человеком, кем-то более гибким и уверенны, и отважным. Кем-то, кем мой дед гордился бы. Но моя трансформация не была полной. Этот новый Джейкоб был привит на старого Джейкоба, и у меня все еще были моменты, — довольно много моментов, — когда я испытывал унизительный страх и желал, чтобы я никогда не слышал ни о какой проклятой мисс Сапсан и остро нуждался в том, чтобы мир перестал вертеться, и я бы мог уцепиться за что-нибудь хотя бы на несколько минут. Я гадал с болезненной слабостью, который из Джейкобов любит Эмму. Был ли это новый Джейкоб, который был готов на все, или старый, которому просто нужно было за кого-то держаться?
Я решил, что не хочу думать об этом прямо сейчас (определенно способ старого Джейкоба решать вопросы), и вместо этого заставил себя отвлечься на то, что было под рукой: пустóту и то, что должно было произойти, когда она проснется. Похоже, придется отдать его.
— Как бы мне хотелось взять его с собой, — произнес я. — Тогда было бы так легко сокрушить любого, кто встанет у нас на пути. Но я думаю, он должен будет остаться здесь, чтобы машина работала.
— Так это теперь "он"? — она подняла бровь. — Ты не слишком-то привязывайся. Помнишь, если бы ты дал этому существу хоть малейший шанс, оно бы сожрала тебя живьем.
— Я знаю, знаю, — вздохнул я.
— И возможно, не так уж и просто будет крушить все. Я уверена, твари знают, как управляться с пустóтами. В конце концов, они и сами когда-то были пустóтами.
— У тебя уникальный дар, — подал голос Рейнальдо, заговорив с нами впервые за этот час. Он сделал перерыв между осмотрами ран пустóты, чтобы порыться в шкафах Бентама в поисках еды, и теперь они с Матушкой Пыль сидели за маленьким столиком и делили на двоих кусок сыра с голубыми прожилками.
— Довольно странный дар, — ответил я. Я уже думал о том, насколько он странный, но не мог четко сформулировать свою мысль до настоящего момента. — В идеальном мире не существовало бы никаких пустóт. А если бы не существовало пустóт, моему особому зрению нечего было бы увидеть, и никто бы не понял тот странный язык, на котором я могу разговаривать. Вы бы даже не узнали, что у меня есть какая-то странность.
— Тогда хорошо, что ты сейчас здесь, — откликнулась Эмма.
— Да, но... не кажется ли это почти полной случайностью? Я мог родиться в любое время. Мой дед тоже. Пустóты существуют только последние сто лет или около того, но так случилось, что мы оба были рождены сейчас, именно тогда, когда в нас появилась необходимость. Почему?
— Думаю, так было предначертано, — ответила Эмма. — Или, может быть, всегда были люди, которые могли делать то, что делаешь ты, только они не знали об этом. Может быть, множество людей проживают свои жизни, так и не узнав, что они странные.
Матушка Пыль наклонилась к Рейнальдо и что-то прошептала.
— Она говорит, ни то, ни другое, — перевел Рейнальдо. — Твой истинный дар, вероятно, не манипулирование пустóтами. Это всего лишь самое очевидное его применение.
— Что вы имеете в виду? — удивился я. — Какое еще может быть?
Матушка Пыль снова зашептала.
— Он более простой, — ответил Рейнальдо. — Также как кто-то, кто является одаренным виолончелистом, не был рожден со склонностью именно к этому инструменту, но к музыке вообще, так и ты не был рожден, чтобы только манипулировать пустóтами. Как и ты, — обратился он к Эмме, — чтобы создавать огонь.
Эмма нахмурилась:
— Мне уже больше ста лет. Я думаю, я знаю свою странную способность, и я совершенно точно не умею управлять водой, или воздухом, или землей. Поверьте, я пыталась.
— Это не значит, что ты не можешь, — ответил Рейнальдо. — В раннем возрасте мы распознаем в себе определенные таланты, и мы фокусируемся на них, в ущерб остальным. Это не значит, что ничего другое не возможно, просто ничего другое не развивается.
— Это интересная теория, — заметил я.
— Суть в том, что не так уж случайно то, что у тебя талант к манипуляции пустóтами. Твой дар просто развился в этом направлении, потому что так было нужно.
— Если это правда, тогда почему все не могут контролировать пустóт? — спросила Эмма. — Каждый странный мог бы использовать что-нибудь из того, что есть у Джейкоба.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
