1919 год, Январь, 22-го дня, Могилевская губерния, где-то между Бобруйском и Сожелем*, эшелон первого батальона 68 полка 2 Тульской бригады 8 дивизии Западной армии Западного Фронта Красной Армии

— Да мы таким ходом полдня будем ехать, — пробурчал совсем молодой офицер с тонким бледным лицом и светлым пушком над верхней губой. — А кто знает, что за городок этот Сожель?

Казалось, никто его не услышал. Игравшие в карты за нашим столиком внезапно замолчали, а потом все разом взорвались эмоциями, обсуждая закончившуюся партию. Во что они играли, я не знал, да и не интересовался. Лежа на верхней полке, меланхолично рассматривал проползающие мимо заснеженные пейзажи и рассеянно слушал разговоры соседей по купе.

Впрочем, от купе в этом бывшем вагоне второго класса остались только поперечные перегородки. Двери выломал 'с мясом' неизвестный любитель открытых пространств, некогда мягкие полки заменили дощатыми настилами. Пожалуй, только столики и сохранились.

— Нормальный город. Крупнее Бобруйска, — запоздало отозвался высокий крепкий парень, лежавший на верхней полке слева и читавший толстую книгу в газетной обложке.

— Вот и я слышал, что Сожель даже побольше будет, чем губернский Могилев! Так что и бильярдные, и кинематограф должны быть! — Раздавая карты, поделился сведениями смуглый офицер с ежиком каштановых волос и россыпью веснушек на широкой переносице. Если я правильно помнил, звали его Костей. Говорили, что он — поручик, да еще с фронтовым опытом. А по виду — совсем мальчишка, лет двадцати в лучшем случае.

Впрочем, разница нынче была небольшой — прапорщик ты или поручик. Все мы теперь были военными специалистами, военспецами, мобилизованными в Красную Армию и аттестованными в качестве командиров. Но старая привычка никуда не делась — называли друг друга, как и прежде, господами офицерами, да зачастую по чинам.

— Маркелов, сдавайте внимательнее! — Сделал Косте замечание один из карточных партнеров.

— Ой, — спохватился поручик, собирая карты. — Я сейчас заново!.. А еще говорят, что нас и в Сожеле по квартирам будут расселять. С казармами не сложилось. Как полагаете, господа, есть шанс попасть под одну крышу с юной прелестницей или хотя бы не слишком пожилой вдовой?

Офицеры засмеялись, и понеслись обычные шуточки. После всестороннего и весьма циничного обсуждения до меня довели утвержденные пожелания по подбору квартир:

— Суммирую наши чаяния, господа! — Громким голосом заявил один из карточных игроков — плотный офицер с намечающимися залысинами. — Центр города, рядом — ресторация. Можно — кофейня. Добротные комнаты с паровым отоплением. Подслеповатый и немощный старый хозяин, его щедрая молодая жена, наделенная кулинарными и прочими талантами. Много взрослых и сговорчивых дочерей от первого брака!

— Вы забыли сказать — прелестных! — Возразил Костя.

— Ох, юноша, с меня довольно сговорчивых...

— О нет, мне такого счастья не надо! — Хмыкнул парень с соседней полки. Судя по тому, что он постоянно отвлекался от чтения, книга ему попалась не очень-то и увлекательная. Мысленно я окрестил его 'умником'.

— Это почему же? — С недоверием уточнил Костя.

'Умник' отложил книгу и, свесив голову вниз, ехидно пояснил:

— Странно слышать такое от офицеров! Базы снабжения и отдыха надобно оставлять в тылу, а жертв выбирать на передовой! Да и по мне, лучше вести свободный поиск, нежели быть заложником обстоятельств. Знаете ли, я привередлив, — Явно рисуясь, под смех офицеров подытожил он. И, снова встретившись со мной взглядом, спросил. — А Вы как полагаете?

Неопределенно качнув головой, я отшутился.

— С моим везением, у хозяина наверняка окажется единственный сын-большевик.

Упомянул о большевике и — словно накликал. Проходивший мимо Кубик — так прозвали у нас бригадного комиссара Ильинского — приостановился и внимательно оглядел нас. Поморщился, заметив меня, и потому сразу же перевел взгляд на наших картежников.

— Смеемся? Это — хорошо! — Одобрительно, кивнул он. Затем увидел на полке 'умника' книгу с закладкой и поинтересовался. — Что читаем?

Захватив томик, парень спустился вниз и, вытянувшись перед комиссаром, доложил:

— Так точно. Читаю. Карл Маркс 'Капитал', том первый!

В купе все сразу приумолкли и с удивлением уставились на 'умника'. А Кубик, недоверчиво нахмурив лоб, уточнил:

— Того самого? И с какой же целью?

— Чтобы знать, куда Вы нас ведете! — Четко отрапортовал он и наугад раскрыл книгу. — Очень познавательно! Вот, например!

И с выражением зачитал, не обращая внимания на фраппированных офицеров:

— 'Отдельный скрипач сам управляет собой, оркестр нуждается в дирижёре'. Или вот еще! — 'Умник' открыл новую страницу. — 'Всякая нация может и должна учиться у других. Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, — а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, — не может ни перескочить через естественные формы развития, ни отменить последние декретами'...

Кубик выглядел ошеломленным. Дождавшись паузы в словах 'умника', он откашлялся и, явно растеряв охоту к общению с нами, покровительственно напутствовал:

— Что ж, занятие полезное! Продолжайте в том же духе!

И не слушая ответа, двинулся прочь по коридору. А с 'умником' произошла удивительная метаморфоза. Улыбнувшись откровенно хулиганской улыбкой, он закурил папиросу и вновь забрался на свою полку.

— Георгий Николаевич! — Не удержался от любопытства Костя. — Вы что — и вправду читаете этого Маркса?!

Усмехнувшись, офицер покачал головой.

— Помилуйте, Константин Иванович! Маркс — безусловно, интересный автор, но читать его сейчас... Это было бы изощренным издевательством над собой! В дорогу, Константин Иванович, нужно брать что-нибудь легкое, приятное, увлекательное. Тогда и время летит незаметно.

Офицеры одобрительно зашумели.

— Эка, ловко Вы его провели! Нельзя было не поверить!

— Тогда что же Вы на самом деле читаете? — Продолжил расспросы поручик.

Названный Георгием взял в руки томик, раскрыл титульную страницу и едва ли не по складам прочитал Маркелову:

— Гюи де Мопассан, роман 'Милый друг'. А также новеллы 'Пышка', 'Слова любви', 'Опыт любви', 'Две знаменитости'.

Костя широко и открыто улыбнулся.

— А, я знаю этот роман. Там про журналиста, бывшего военного. Он еще женился на жене умершего друга, так?!

— Ну, до женитьбы я еще не дочитал, — признался Георгий и, пресекая разговор, вновь углубился в книгу.

Все как-то резко замолчали. Картежники продолжили свою партию, с силой шлепая картами по столешнице и изредка обмениваясь репликами. Я, ощущая навалившуюся дремоту, наблюдал, как совсем юный паренек в запряженных двойкой лошадей санях состязался в скорости с нашим эшелоном. А потом и не заметил, как задремал.

Разбудил меня голос командира полка. Пророкотавший над самым ухом мое имя так, что я едва не подпрыгнул от неожиданности, Матвеев ухмыльнулся:

— Вот Вы где! Случайно заметил. Доктор Журавин ко мне сегодня обратился по вопросам снабжения. Целый список подготовил. Я дал добро. Так что в Жлобине перейдите к нему в санитарный поезд. Переговорите. Обеспечьте всем, что он просит, не нарушая границ разума и кассы. Задача ясна?

— Так точно! — Я дернулся, чтобы слезть с полки, но полковник остановил меня.

— Жлобин будет минут через тридцать! Не проспите! — Предупредил он и критично оглядел вытянувшихся перед ним офицеров. Пожалуй, только Матвеев и вызывал уважение у нашей разнородной публики.

И вновь книга Георгия привлекла к себе внимание.

— Интересно, что нынче читают товарищи военспецы? — С усмешкой спросил командир полка у 'умника'.

К нашему всеобщему недоумению офицер без запинки доложил:

— Александр Дюма, 'Три мушкетера'!

— Совсем, как дети, — в добром настрое пробурчал полковник и вышел из купе.

— У Вас там что на полке — целая библиотека? — Обиженным тоном упрекнул Георгия поручик Маркелов.

— Нет, — нахмурившись, ответил 'умник'. — Но как-то неудобно говорить полковнику о Мопассане.

Усмехнувшись, я дождался, пока сосед заберется на свою полку, и тихо попросил.

— Позволите посмотреть Вашу книгу?

На его лице промелькнула многозначительная улыбка. Однако просьбу он выполнил и теперь с интересом наблюдал за моей реакцией. Заметил книгу в моих руках и Маркелов. Стараясь не упустить нашей беседы, юноша весь обратился в слух.

Я открыл титульный лист и, сдерживая смех, прочитал вслух:

— Гюи де Мопассан, роман 'Милый друг', новеллы...

Костя, успокоившись, вновь погрузился в карточную игру. А мой сосед задумчиво принял книгу назад и, положив ее под скрученный валиком башлык, отвернулся к стене. Странный он человек. Я бы уж точно не смог такое читать в дороге — 'Прикладная геодезия. Справочник для межевых инженеров'.

2008 год, апрель, 8-го дня, город Москва

Андрей тихо дремал на стуле в маленькой обшарпанной комнатке, совмещенной с постом вахтера. Он ждал своей очереди в читалку военно-исторического архива и понимал, что придет она не скоро. Перед ним было еще человек десять таких же, припозднившихся к открытию и не успевших занять свободное место в зале. Теперь они маялись от ожидания и скуки, листали рекламные справочники, болтали о пустяках и исподволь присматривались друг к другу.

Кое-кто пользовался случаем, чтобы произвести впечатление на окружающих. Как, например, студент с большим прыщиком на лбу, громко и навязчиво рассказывающий о кавалергардах Екатерининских времен девушке ботанического вида. 'Да когда ты уже, наконец, угомонишься?', — мелькнула уставшая, раздраженная мысль. А потом сознание зацепилось за слова из приглушенного разговора сидевших рядом мужчин.

Рассматривать их было неудобно. Двое, возраст около пятидесяти лет. Один — резкий, с черной бородой, самоуверенный. Другой — полный, мышиный какой-то, заискивающий, с бегающими глазками. Говорили об архивном фонде, ради которого Андрей приехал в Москву.

Впрочем, удивительного в том было мало — фонд считался кладезем информации по генеалогии. Он вобрал в себя все сохранившиеся послужные списки царских офицеров до 1917 года включительно. А в этих документах можно было установить имена родителей искомой персоналии, его жены, детей, все ранения и награды, места службы и прочая, прочая, прочая.

Так вышло, что соседи по комнате ожидания озвучивали вслух тайные страхи Андрея. Чернобородого, зарабатывающего на булку с маслом генеалогическими исследованиям, в последнее время, преследовали неудачи. Уже десять раз подряд ему не удавалось обнаружить в описи фонда послужные списки по нужным фамилиям! Дела просто-напросто не сохранились.

Сердце тоскливо сжалось. И сонливость как рукой сняло. Столько искать в белорусских архивах, пробиваться через толщи интернет-форумов на консультацию к знаменитому историку, получить от него отличный совет-подсказку по дальнейшему алгоритму поиска. Долгой осадой добиться у главного редактора неделю за свой счет и официальные письма-рекомендации на право работы в читалках московских архивов, наконец, приехать в эту самую Москву — и вот теперь уйти ни с чем?! У Андрея перехватило дух. Нет, это было бы слишком несправедливо!

Человек, о котором он столь фанатично выискивал информацию, имел крайне дурную репутацию в советской истории Гражданской войны. Кровавый изувер, дезертир, бандит, золотопогонник, клятвоотступник — о, это был далеко не полный список 'собак', навешенных на него большевиками! Тем более, удивительно, что вся информация о столь серьезном, казалось бы, враге революции ограничивалась одной только странной 'лошадиной' фамилией — Недозбруев. Ни имени, ни фотографии, ни точного воинского звания анналы истории не сохранили. Кто-то в своих воспоминаниях называл Недозбруева царским прапорщиком, кто-то — белым генералом.

Увлечение 'проклятым мятежником' пришло к Андрею внезапно — словно со спины взрывом накрыло. Однако прелюдия к тому была долгой и основательной. Листая школьный, еще советский, учебник истории, весь класс радостно смаковал упоминание родного города в событиях Гражданской войны — наравне с Москвой, Ярославлем, Казанью и Самарой. Правда, информация была короткой и малопонятной.

Дословно Андрей не помнил, но что-то вроде: 'В марте 1919 года в Сожеле произошло антисоветское вооружённое выступление части гарнизона и местных контрреволюционеров, которое возглавил бывший царский прапорщик Недозбруев. Заговорщики использовали недовольство солдат 67-го и 68-го полков 2-й (Тульской) бригады 8-й стрелковой дивизии Красной Армии нехваткой продовольствия и другими трудностями военного времени. Была установлена личная диктатура Недозбруева. В городе воцарились белый террор и произвол. Восставшие произвели грабеж населения и череду еврейских погромов. Коммунисты и советские работники оказали яростное сопротивление контрреволюционерам. Осажденные в гостинице 'Савой', красные герои сражались против белогвардейцев до последнего патрона. Однако силы были неравны, и помощь не подоспела вовремя. Мятежники одержали временную победу. Лучшие из коммунистов приняли мученическую смерть. 29 марта подошедшие части Красной Армии и рабочие отряды разгромили банды повстанцев. Именами казненных большевиков названы улицы в городе Сожеле'. Кстати, примерно то же самое гласила и Большая Советская Энциклопедия.

Второй случай, когда тема мятежа и его предводителя 'натолкнула' на себя Андрея, произошел уже в юности. Вместе с друзьями-однокурсниками, прибывшими из Минска, он отправился на прогулку в знаменитый сожельский парк, разбитый еще во времена фельдмаршала Паскевича европейскими ландшафтными дизайнерами. Вообще, это было традицией — 'мучить' гостей города красотами парка, его высокой набережной, восхитительной панорамой, открывающейся с пешеходного моста над рекой, дворцом и величественным православным собором 18-го века.

Наверное, шутки ради, друзья-студенты прибились тогда к экскурсионной группе, растянутой толпой следующей за тетенькой с картонной папкой. Гид монотонно бубнила про парк и дворец, потом перекинулась на рассказы о городе. Программа у нее была махрово-советской, по которой жизнь на Земле и история вообще началась после октября 1917 года. Наконец, с торжественно-скорбным видом дама остановила группу возле гранитной братской могилы, расположенной в историческом центре города, возле областного Управления КГБ. Андрей раньше не присматривался к монументу и заочно считал, что захоронение относится к Великой Отечественной войне. Оказалось, нет. Здесь были погребены двадцать пять коммунистов и советских работников, растерзанных палачами мятежника Недозбруева.

Тетенька буквально смаковала подробности казни. Мол, девять человек, из похороненных здесь, являли собой партийную верхушку города. После захвата осажденной гостиницы 'Савой', белогвардейцы отделили их от прочих арестованных советских работников и посадили в железнодорожный вагон. Что сталось с несчастными, город узнал при своем долгожданном освобождении. В невзрачном сарайчике были обнаружены изуродованные тела: исколотые штыками, с раздробленными носами и проломленными черепами. У одного казненного только лицо от всей головы и осталось, а мозги лежали рядышком...Над девушкой-еврейкой, секретарем Ревкома, надругались, а потом еще и скальпировали перед смертью. В общем, 'расстрельная команда' отличалась особым садизмом и извращенной фантазией.

123 ... 343536

↓ Содержание ↓