Толмач

Пролог

Мое лицо покапало в тарелку с рыбной похлебкой, к которой я так и не успел притронуться. Да чтоб тебя! Хоть садись писать трактат "Что такое не везет и как с этим жить". Не выспался ,всю ночь лепил маску — облагороженный вариант северного варвара, все силы в нее вложил, не пожалел последнего кусочка адарского вживня, чтобы придать воску необходимую пластичность, и на тебе! Нашелся же здесь какой-то паршивый чародеишка, что надумал наколдовать огненный фаер и прямо надо мной. Свету ему мало, темно! А мне каково!?

Пришлось плюхнуться лицом в тарелку, прямо в подстывающую похлебку. Когда я поднял голову, с моего носа горестно свисал прилипший скелетик тощего ерша. Спешно достав зеркальце, я проверил маску — много ли повреждено. Больше всего пострадали мои волосы. Я их специально распустил, чтобы прикрыть места соединения воска с кожей, и теперь часть прядей была основательно подпалена. На удивление, лицо сохранило первоначальные формы, но углы, которые я старательно лепил на носу и вокруг подбородка сгладились, придавая моему новому облику мягкость и привлекательность. В районе глаз воск смялся, и бывшие щелочки превратились в округлые удивленно распахнутые глазища. А что, очень даже симпатичная физиономия получилось. Думаю, с таким лицом будет даже проще осуществить задуманное.

Я поднял возмущенный взгляд и попытался вычислить виновника. За дальним столиком отгороженным полупрозрачными шторами устроились две дамы в полумасках. Судя по громким смешкам и игривому взгляду в мою сторону именно эти две подвыпившие особы и сотворили злосчастный фаер, а теперь одна из них встала и нетрезвой походкой идет к моему столику.

-Ой, кажется, мы с подругой вас немножко подпалили? — в Острийском королевстве все женщины носили полумаски и уродские покрывала, полностью скрывающие фигуру, но эта дама обратилась ко мне на языке, распространенном на северном континенте. Судя по фривольному тону, и вызывающей позе она, как и я не местная. — Разрешите загладить свою вину и предложить вам немножко хорошего вина в не менее хорошей компании.

Не слушая возражений, она проворно вцепилась в мой локоть и потянула вверх. Я не стал устраивать скандала, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание и присоединился к подругам. Так будет даже удобней выполнить заказ.

Когда надо я могу быть очень обаятельным и компанейским парнем. Шуточки и веселые истории на автомате слетали с моего языка, я старался быть галантным, и пытался не показать, что все мое внимание было привлечено ко входу питейной залы. Ждать оказалось не долго. Дверь в который раз открылась, но на пороге оказался не очередной клиент, а молоденькая девушка-цветочница. Она была в том возрасте, когда уже положено носить покрывало, но еще можно ходить без маски. Я вскочил с места, отправил моим спутницам по воздушному поцелую и устремился к цветочнице. Девушка торговала маргаритками. Небольшие букетики ароматных цветов занимали всю корзинку. Я прикинулся влюбленным балбесом и с барской щедростью скупил все маргаритки, бросив юной продавщице целый золотой. Девушка так обрадовалась, что не заметила, как я пришпилил к ее ярко красному покрывалу маячок, а в кошелек вместе с монетой опустилась и записка.

Часть дела сделана, теперь можно немного расслабиться. Я вернулся к столику и почему-то высыпал все маргаритки на колени одной из девушек, не той, что пригласила меня подсесть, а другой, с плавными жестами, тихим, но заразительным смехом и притягательными глазами, по Острийской моде подведенными черным.

Я отпил вина и сделал два открытия: до этого я был так увлечен наблюдением, что не заметил, что мы пьем шихирское вино. Пузырящийся напиток, любимец дам, стоил очень дорого, а значит мои собеседницы были весьма состоятельными особами, а главное, что перед походом в питейный зал я выпил стопочку напитка, повышающего концентрацию внимания, а он вместе с шихирским вином дает убойную смесь!

Надо срочно приступать ко второй части задуманного, пока я еще в состоянии и на ногах.

-Сегодня такой чудесный вечер и погода не по-весеннему теплая, а здесь так душно, может быть, мы прогуляемся? — я закинул пробный шар без надежды на удачу, какая приличная девушка пойдет с незнакомым мужчиной, но с удивлением получил положительный ответ от девушки, которой я подарил цветы.

На улице я поймал рикшу, усадил спутницу на мягкое сиденье и сам пристроился рядом.

-Куда ехать, почтенный господин? — спросил рикша. В ответ я лишь невразумительно указал куда-то вперед, и мы тронулись.

Вечерние улицы Шин-ира казалось, вели прямо в сказку. Над каждым входом висели медные фонари с разноцветными стеклышками, легонько покачиваясь под пустынным ветром. Красочные отблески, падающие на песчаные при дневном свете стены и блеклую мостовую, перекрашивали все в радужные цвета. Жара спала и в небе со звонкими криками летали птички камю. Я крепко сжимал в кулаке связующий камень и никак не мог понять — то ли он нагревается от тепла моих рук, то ли мы приближаемся к маячку.

-Поверните направо, полюбуемся на королевские сады, — велел я рикше и посмотрел на девушку. Ее глаза под полумаской блестели ярче всех фонарей. Было в ней что-то необычное, и мне хотелось веселить ее и дурачиться. Она постоянно как-то по детски склоняла голову и нюхала маргаритки, и это было так трогательно.

Камень в руке существенно похолодел, я вновь окликнул рикшу и сказал, что в темноте сады будут плохо видны, лучше ехать к морю. Мы еще долго петляли по улицам, камень то нагревался, то становился холодней и лишь у старого пирса в западной бухте я почувствовал нестерпимое жжение. Мы вышли на берег и отпустили рикшу. Я огляделся вокруг и поднялся в беседку, из которой было лучше видно, ведя под руку мою спутницу. Почему-то я забыл ее имя, а переспрашивать было не удобно. Камень нагрелся уже до такой степени, что жегся в кармане, тогда я развязал тесемки и сбросил плащ. Одновременно я заметил ярко красное пятно — не далеко от нас девочка цветочница в сопровождении коренастого мужчины входила в рыбацкий домишко. Отлично! Я проследил за маячком до самого конца, на сегодня все дела сделаны! Я радостно засмеялся и в этот миг мир за пределами беседки помутнел, а вокруг нас встало разноцветное зарево. Девушка загадочно улыбнулась, скинула покрывало и приникла ко мне, запрокинув голову. Ее полуоткрытые губы были так близко, что я не устоял.

Полтора года спустя

Ярило, будь оно не ладно, припекало основательно. От утреннего дождика на земле не осталось и следа. Лужи высыхали прямо на глазах, забывая после себя черные круги грязи, обещавшие исчезнуть в течение часа. Пыльная, едва намеченная дорожка вела через необъятное пшеничное поле. Колосья уже налились золотом, и под тяжестью собственного веса клонились к земле.

По тропинке впереди нас суетливо бежала трясогузка. Она ежесекундно подрагивала хвостом и беспокойно вертела головой. Человек и ослик вызывали у нее опасения. Ну и напрасно. Нагруженный ослик грациозно вышагивал походкой утомленной танцовщицы, оставляя в пыли хорошо заметные следы. Изредка, не сбиваясь с шага, он поворачивал голову, и как бы нехотя ухватывал пару колосьев. И ему не было никакого дела до трясогузки.

А уж мне и подавно. Я лениво плелся сзади, думая, чем бы прикрыть голову от светила. Из-за того, что волосы у меня были черные — лучи с особой силой жалили темечко. Надо бы, как сарацины побриться на лысо, тогда может полегче будет. А еще лучше раздобыть где-нибудь шляпу.

Мы шли по тропке, все больше замедляя шаг, пока, наконец, ослик не остановился, и не начал увлеченно хрустеть листьями лопуха. Пшеница, видимо ему уже надоела, и желудок запросил разнообразия в пище. Это бывает, я как-то тоже ел одну икру семужную, теперь смотреть на нее не могу.

Лопух, который ослик с энтузиазмом обгладывал, был огромным. Стремящиеся в высь листья доставали ушастому до холки, а сами круги зеленых блинов поспорили бы в размере с королевским подносом.

Я с трудом оторвал один лист, до которого еще не успел добраться осел и критически его осмотрел. Плотная зеленая поверхность была холодной на ощупь. Сорвав пару травинок, я стянул края гигантского лопуха вместе, и соединил их осокой. Водрузив импровизированную шляпу на голову, я облегченно вздохнул. Ну что ж, в течение нескольких часов, до тех пор, пока лопух не завянет, солнечный удар мне не грозит.

До городка, к которому лежал мой путь, идти еще долго, а в желудке уже начало предупредительно урчать. Последний кусок хлеба я сжевал еще утром, надеясь, что до таверны я доберусь быстро и там как следует наемся.

-Пошли, ушастый! — Скомандовал я, и, насвистывая, потопал к видневшемуся вдалеке лесу. Пройдя с десяток шагов, я обнаружил, что не слышу за спиной никакого движения. Обернулся — и точно, осел и не вздумал идти за мной. Он с остервенением саранчи обгладывал листья лопуха, не обращая на меня никакого внимания.

Пришлось вернуться, взять упрямца за узду и дернуть посильней, чтобы обжора, наконец, оторвался от полюбившегося ему растения. Осел недовольно всхрапнул, мотнув головой, выдернул у меня узду, и вернулся к не дожеванному лопуху. Такого пренебрежения я стерпеть не смог. Насколько я знаю, животное надо сразу же ставить на место, показать ему — кто в доме хозяин, а кому место на половичке у порога, иначе потом оно вовсе распояшется. Со времени своей покупки я так и не удосужился объяснить ослу, что тот должен беспрекословно меня слушаться, а иначе его постигнет заслуженная кара.

Ухватив животное за морду, я придвинул длинное, бархатистое ухо ко рту и что есть силы заорал: "Эй! Кто-нибудь есть дома? Если дядя говорит — пошли, то его надо слушаться и идти, а не устраивать тут праздник непослушания глухих ленивцев. Я зря, что ли выкупил тебя за все деньги что имел, да еще отдал шляпу в придачу? Был бы ты сейчас мылом. Где твоя благодарность!?"

Зверюга, не дослушав моей вразумляющей речи, вырвала голову и замотала из стороны в сторону, пытаясь очухаться. С чувством оскорбленного достоинства осел взглянул мне в глаза. Сколько разочарования и безутешной скорби было написано на его вытянутой морде. Не заметив на моем лице ни капли раскаянья, осел мстительно осклабился, запрокинул глотку и оглушительно заревел. Его протяжное громогласное "Иии-а" пронеслось над полем, вспугнув стаю ворон. Звук, вырвавшийся из пасти чудовища, оглушил меня.

Я остолбенел. Какую же свинью подложил мне бывший хозяин осла. Уж больно охотно, он продал ишака, даже не торгуясь. А я-то, дурак, радовался удачной покупке, гордился собой, что за столь мизерные деньги мне удалось приобрести еще молодого, здорового, сильного ослика, способного таскать мою нелегкую поклажу.

Удовлетворившись произведенным эффектом, длинноухий, больше не обращая внимания на капитально обглоданный лопух, победно вскинул голову и потопал по дороге. Поздравляю, ему есть чем гордится. Меня не так просто победить в споре, а уж переговорить — мало кому удается, ведь профессия обязывает. А тут, какой-то осел... Эх, счет 1:0 в пользу животного. Признаю поражение.

Я направился, было в след, за ослом, но краем глаза уловил подозрительный блеск у основания лопуха. Совершать лишние движения и наклоняться, по такой жаре мне было откровенно лень, но вдруг это не осколок разбитой бутылки, а случайно завалявшаяся монета. Определенно, она бы мне не помешала, тем более, что все свои деньги я потратил вчера вечером на ушастого монстра, который сейчас с независимым видом вышагивает впереди.

Запустив руку в теплый песок, я нащупал что-то твердое. У находки оказался острый конец, не преминувший впиться в руку. Чертыхнувшись, я слизнул выступившую кровь и внимательно рассмотрел членовредителя. Это оказалась сережка. Обыкновенная золотая сережка, в виде цветка, которую можно купить в любой ювелирной лавке. Вот только камушек, изображающий каплю росы на лепестке, был незнакомым. Ярко красный, с мутной серединкой, он матово поблескивал на солнце. В драгоценностях я разбираюсь не очень — так, понахватался там-сям отдельных знаний, но точно знаю, что это не рубин. Да и вообще ничего подобного я раньше не видел. Хотя с чего я взял, что это драгоценность, может стекляшка какая, а золото вовсе и не золото, а обычная медь. Мало ли что горняки там у себя напридумывают.

Не мучаясь больше, я на всякий пожарный запрятал сережку подальше, в мешочек, висящий на груди, вдруг это все-таки окажется золотом, и припустился бегом. Осел за то время, пока я возился с сережкой, успел умотать далеко вперед. Зверюгу удалось нагнать только при входе в лес. Точнее, животное само соблаговолило остановиться на краю. Дождавшись меня, осел галантным жестом, оскалив зубы и сделав шаг в сторону, пропустил меня вперед. Видимо под кронами деревьев он себя чувствовал менее уверенно. А может, просто не хотел иметь в тылу потенциального врага в моем лице. Проверив — следует ли за мной осел, я шагнул в лес.

Тропинка долго петляла по лесу, боязливо обходя поляны, не приближаясь к открытым местам, стараясь увести поглубже в чащу. Этот путь проделали цыркане, в те времена, когда еще поднимались на поверхность. Потом им пользовалась банда Короока, до тех пор, пока большинство разбойников не переловили и не перевешали. Видимо, о ней кроме меня, известно еще десятку человек, иначе трава давно бы заграбастала притоптанную землю под свои нужды.

Мы шли мимо огромных корявых дубов, обвешанных тягуче-душистой сетью дикого хмеля, мимо тонких осинок, сбившихся в кучки, как девчонки на первых смотринах. Грядущая осень, уже перекрасила крону в яркие краски, и незаметно начала обнажать ветки. На земле, среди сочной зелени виднелись вкрапления красных листьев. Бордовые подосиновики вымахали до неприличных размеров, и, красуясь, выставляли на показ свои шляпы.

В другой раз я непременно бы насобирал их, отварил в котелке с ароматными травками и с удовольствием умял. Но сегодня я намеревался пообедать, а точнее уже поужинать в таверне "У здоровяка Мо". В прошлый раз за оказанные услуги, хозяин обещал накормить меня фирменным блюдом бесплатно. Слава о его копченых ребрышках в остром соусе давно распространилась по округе. А темное пиво, которое Мо самолично варит в подвале, это просто сказка. Стоило мне только вспомнить о еде, как в животе громко заурчало. Идущий сзади ослик даже всхрапнул от неожиданности.

Божественная прохлада леса окончательно взбодрил меня, а пустой желудок, немелодично выводящий рулады, уверенно подгонял вперед. Такими темпами я скоро выйду на тракт, а по нему до города всего пол часа ходу.

Лес начал редеть, дубы уже не встречались, а осины стал вымещать малинник и кусты шиповника. Тропинка постепенно сужалась, и терялась в высокой траве. Я стал высматривать место, где можно поудобней выбраться на дорогу, проходящую у кромки леса. Не хотелось быть кем-нибудь замеченным, а то начнутся еще вопросы — отчего вдруг человек появляется из непролазного леса, а не вражина ли он или не разбойник какой?

Затаившись у куста малины, я прислушался. Воде тихо. С дороги не доносилось ни звука. Срывая брызжущие соком ягоды и отправляя их в рот, я выждал еще минуту, и уж было, собирался шагнуть на тракт, как рядом навострил уши ослик. Он, составляя мне конкуренцию, также объедал сладкую малину. Видимо, что-то услышав, упрямец прервал свое занятие и настороженно начал водить ушами.