|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
НАТАША. ПРОЛОГ
Мюнхен, 1898 г.
Она появилась из темноты. Из лунной ночи и тумана за окном. Он как всегда пропустил этот момент: вот в кабинете никого нет, а в следующую секунду пламя в камине обрисовывает острый профиль.
— Налей и мне.
Не глядя, он плеснул ей во второй бокал. Отраженное в серебре, красное вино смотрелось кровью. Протянул:
— Оденься, — попросил он.
Диана насмешливо изогнула бровь. Еще одно неуловимое глазом мгновение, и вместо белой туники на ней охотничий костюм. Мужской. Элефтерия не опустится до юбок и драпировок. Ничего, что помешает ее бегу.
— В чем дело?
Он снова покрутил в руке тавро. Сколько он помнил, такими двенадцать родов клеймили своих слуг. Рабов. Только на этом изображены арбалет и луна. Герб ордена.
И кто теперь скажет, что он чем-то отличается от тех, кого пообещал уничтожить?
— Я больше не могу этим заниматься.
Она молчала, давая ему возможность продолжить.
— Я хотел освободить мир. Людей.
Обычных, которых некому было защитить.
— И ты этого добился.
— Разве? Мы убиваем их. Заставляем работать на нас. Мы клеймим их. Детей! Невинных детей! Которые еще ничего не успели совершить.
Разжав пальцы, он позволил тавро упасть на ковер.
— Тебя это не смущало больше четырех столетий. Что изменилось?
Бархатная коробочка жгла его карман уже второй день. Он осторожно положил ее на стол между ними. На белом атласе покоилось кольцо: тонкий узор из рубинов в серебре.
— Тебе необязательно это делать.
— Ильзебилль ждет ребенка.
Диана откинулась в кресле, насмешливо изучая его:
— Вот оно как... Обычно у людей происходит наоборот: сначала они женятся, и лишь потом заводят детей.
— Ты не устаешь напоминать, что я давно не человек.
— Нет. Когда ты позвал меня, ты обещал вечно служить мне...
И собирался сейчас эту клятву нарушить. Но все же... Разве он недостаточно искупил свой долг за прошедшие годы?
— Ты простишь меня?
В ее силах было его уничтожить. Его срок давно подошел к концу, только дар позволял ему жить в этом теле. В ее силах было этот дар отнять.
— Прощу, — произнесла она. Одно слово, и Рудольф вспомнил, как дышать. — Но они не простят.
Другие Охотники. Такие же, каким был он: слепые в своей ненависти, желающие лишь одного. Он сам подбирал их. Растил. Они не поймут, когда он откажется от всего ради их врага. Предаст все, чему он их учил.
Отступников убивают — разве не он преподнес им этот урок? Разве не он довел орден до процветания? Своими руками построил машину, от которой никуда не сбежать, нигде не скрыться.
— Убирайся, — последовал приказ. — Я дам тебе фору.
Он склонил голову.
— Спасибо.
— Одно поколение, Рудольф. Затем я заберу то, что мне причитается. Я приду за твоими детьми. И за тобой.
ДИЗ. СЕМЬЯ И ДРУГИЕ ЧУДОВИЩА
За два года до поступления Диза в ГООУ
?
Водка. Джин. Виски.
Похоже, не он один воспользовался открытым баром от души. Девушка (как ее звали? Тана?), с которой они вывалились из освещенного зала на пустой балкон, была так же нетрезва и целовала его с той же пьяной поспешностью.
Кровь.
Увлекшись, она прикусила его губу. Диз бы и не заметил — мало ли, у кого какие предпочтения, — если бы не сладковатый привкус.
И запах. Можжевельник скрывал его, но запах был слишком знаком Дизу, чтобы не разгадать. Пропустив длинные пряди через пальцы, Диз намотал гладкие волосы на кулак и дернул, отрывая ее от себя. Девушка возмущенно вскрикнула.
— Знаешь, крошка, на мой вкус, на тебе слишком много одежды. И яда.
Диз провел пальцем по подбородку, стирая кровь: "прикусила" в данной ситуации было преуменьшением. Незнакомка, проследив за его движением, хищно улыбнулась, даже в полумраке ее губы горели ярко-алым.
— Что я тебе сделал, чтобы травить? Не помню, чтобы до сегодняшнего вечера мы встречались.
Девушка не отвечала. Но уходить не спешила, хотя Диз давно ее отпустил. Ждала?
— Извини, — разочаровал ее Диз. — Не подействует. Врожденная нечувствительность. От матери досталась.
На ее лице отразилась такая искренняя обида, что он едва не расхохотался. Особенно когда до него донеслось тихое "блин".
— А мне говорили, ты больше в отца пошел, — вздохнула девушка.
Все так считали.
— И все-таки, чем обязан?
— Хотела занять твое место, — призналась она.
Неудавшаяся попытка покушения ее расстроила, но ни пугаться своей дальнейшей участи, ни убегать она не собиралась. Любопытно.
— Забирай, — позволил ей Диз. — Только кто тебе сказал, что Абигор обрадуется такой замене?
— Не откажется же он от родной крови.
С этим заявлением Диз, лишившийся уже нескольких братьев, мог бы поспорить. Но последние слова заставили его иначе взглянуть на гостью.
— Тана, значит. Тана, дочь Атропос...
На внешнее сходство он не обратил на приеме внимания: в Аду многие из высоких родов походили друг на друга. Слишком мало было Высших, слишком часто перемешивалась кровь. Симпатичная, и ладно, хотя на его вкус и излишне высокая. Зато теперь выпал шанс как следует рассмотреть внезапно появившуюся родственницу. Диз потер прокушенную губу и тяжело вздохнул:
— Все-таки этому миру очень не хватает социальных сетей.
— Чувствую себя по-дурацки, — согласилась новоявленная сестра. — Зита и Гита, потерянные близнецы...
— Кто?
— Болливуд. Индийские фильмы.
— Знаю, — подумав, вспомнил Диз. — Был там с Гекатой.
Тана посмотрела на него с плохо скрываемой завистью.
— Еще бы. Тебя она везде с собой таскает, — очередной повод для обиды, судя по всему. Кроме внимания Абигора. — Хотя мы с ней более близкие родственники.
— Мы близнецы, — пришлось Дизу напомнить. — Ни один из нас не может быть более близким родственником.
Тана недовольно дернула плечом.
— Что теперь? — озвучила она мучивший обоих вопрос.
Диз не знал. Даже для комедии положений ситуация была идиотской.
— Я слишком трезв для этой херни, — наконец решил он и протянул ей руку. — Ты со мной?
— А покурить есть что? — с надеждой спросила девушка. — Кроме сигарет.
Диз хмыкнул. Возможно, сестра — это не так и плохо. Если она снова не попытается его убить.
— Найдем, — пообещал он.
ДИЗ. МИР В ПОДАРОК
Незадолго до поступления Диза в ГООУ
— Ты знаешь, что Гаап ищет наследника?
Все это понимали. С той самой минуты, как стало известно, что старый Ноал свихнулся. Но Диз промолчал.
Нежные пальчики сменили острые когти, рисовавшие кровавые узоры на спине. В этом была вся Асра: если поцелуй, то с привкусом яда; если мягкость, то обманчивая плавность змеи перед прыжком.
— Я слышала, он интересовался тобой, — продолжила она, не дождавшись реакции.
— Зачем? — лениво спросил Диз, переворачивая страницу. — Одного сошедшего с ума смерти ему не хватило?
— С тобой этого не случится.
Случится. Не сегодня и не завтра. Через пару сотен лет, через тысячу... Но это произойдет. Если он останется в Аду.
— Откуда такая уверенность? И потом, — он недовольно повел плечом, когда коготь слишком глубоко впился в кожу, — у него есть свой сын. И наследник.
— Все знают, что Мор им не станет. Он слаб, — теплые губы коснулись пореза, но только для того, чтобы в следующий миг он почувствовал клыки у основания шеи. — А ты смог бы.
Со вздохом Диз отложил детектив и перевернулся на спину. Асра тут же устроилась у него на груди, положив подбородок на сомкнутые в замок пальцы.
— Я не собираюсь в это ввязываться.
— Этим землям нужен Судия.
— Обойдутся без меня.
— Абигор продаст тебя в тот же момент, как Гаап упомянет твое имя.
Даже раньше.
— Не успеет, — упрямо произнес Диз, ставя точку в их споре.
— Все не оставишь свой глупый план? — только по резкому тону можно было понять, что как бы она ни пыталась его задеть, он ее обидел куда сильнее. — Почему ты не смиришься?
— А почему ты согласилась?
Диз выпростал руку из-под головы и дотронулся до смуглого плеча. Провел пальцами вдоль белых линий шрамов: печать все еще горела под рукой, единственный признак, что это реальность, сегодня мара пришла к нему наяву.
Она должна была так пылать — служить ежесекундным напоминанием пленнику, что ему никогда не уйти.
— Потому что я не дочь герцога, — сухо ответила Асра. — Я не могу потратить свою жизнь на несбыточные мечты.
Сейчас она звучала гораздо старше своих лет, и Диз не в первый раз задумался о том, что с ней сделали за прошлый год.
— И тебе не следует. Только представь: если перестанешь сопротивляться, со временем тебе будет принадлежать весь Юг. Практически целый мир.
— На что он мне сдался? — Диз рассеянно намотал на палец прядь длинных волос и отпустил.
Она всегда напоминала ему пустыню. Но не мертвую, дневную. Ночную. Опасную и непредсказуемую. Кожа — холодный шелковистый песок. Глаза, в которых отражается ночное небо. Белые волосы, Млечным путем рассыпавшиеся по спине. Когти, черные и блестящие как вулканическое стекло. Такие же капли обсидиана шли по спине вдоль позвоночника, двенадцать штук. И такие же украшали сейчас ее левую бровь, выдавая беспокойство.
— Если тебе не нужен, подари мне.
Предложение заставило его отвлечься от мыслей и пристально посмотреть ей в глаза.
На Земле нормальные девушки просили на шестнадцатилетние машину. Лошадь на худой конец. Но мир...
Впрочем, в Аду все рано взрослели.
Асра замерла, прильнув щекой к его ладони и не сводя с него настороженного взгляда. Ждала.
Вот откуда волнение...
— Нет, — наконец произнес он.
С сожалением — потому что его ответ был прощанием.
Но никто, кто хотел получить мир, его не заслуживал.
Даже она.
ДИЗ. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ СЕНТЯБРЯ
За два года до событий "Здесь водятся драконы" — начало "Здесь водятся драконы"
К концу первого учебного дня на счету Амавета, сына и наследника Абигора, властителя Нуороа, Фирке и Ааргешо, было два сломанных носа, четыре ребра и одна челюсть. И, если о первых он особо не задумывался (его напарник по IT сам напросился, а от того итальянца на общей кухне мерзостно несло наглостью и вседозволенностью), то о последней со временем начал сожалеть.
Доставшийся от матери флегматизм плохо сочетался с отцовской гневливостью: по сравнению со своими родственниками он еще казался уравновешенным, но стоило дойти до предела, как ярость становилась неудержимой. В университете предела он достиг быстро. Слишком много было вокруг эмоций, раздававшихся за его спиной шепотков, намерений, угроз, на которые все инстинкты вопили: ударь, сломи, уничтожь. Слишком много по сравнению с его домом света, красок и звуков. Слишком громко было и тесно (нет, после мотельных номеров Диз понимал, что у людей помещения были существенно меньше тех, к каким он привык; но он не подозревал, что застрянет в такой конуре на долбаных четыре года). Сосед по комнате оказался последней каплей. Увидев Диза, он на мгновение замер, а потом в глазах промелькнуло узнавание. Как он угадал его природу с первого взгляда, Диз не понял: в отличие от большинства своих соплеменников, ткавших изощренные иллюзии, он действительно выглядел человеком, но...
— Тварь, — зло бросил очкарик, ненависть хлестнула пощечиной.
И Диз, выросший в мире, где единственным принципом было "ударь, или ударят тебя", двинул ему. А потом хлопнул дверью и ушел, подозревая, что иначе не сдержится, и все кончится плохо.
Кто вообще додумался поселить вместе демона и демонолога? Тогда подобное размещение показалось Дизу изощренной шуткой, и только со временем он понял ее смысл. Ненависть, так и повисшая в комнате ледяными каплями, не относилась лично к нему. Немного позже, раздобыв личное дело соседа, Диз, тогда еще не излечившийся от той глупой и вредной привычки, попытался прочесть ему лекцию, что глупо ненавидеть демонов только потому, что его семью убил демон; если бы с его родичами покончил гени, Бенедикт же не стал бы мечтать об уничтожении Земли со всеми ее обитателями?
Надо сказать, что лекция кончилась быстро — еще одной сломанной челюстью, на этот раз его собственной. Но к определенному результату все же привела: со временем ненависть пролилась дождем. Не исчезла, но, приходя ночью с подработки, Диз начал различать и другие настроения. И, пусть друзьями они не стали (официально; сам Диз, несмотря на постоянные подколки, быстро причислил Бенедикта своему малому кругу), хотя бы дурацкие попытки изгнать его обратно в Ад прекратились. Каким-то образом демон и демонолог пришли к хрупкому перемирию.
Подперев щеку кулаком, Диз часами, не отрываясь, следил за соседом, пытаясь разгадать того. Как в детстве, когда наблюдал за ласточками, тщетно силясь понять, о чем они думали, выбрав для гнезда его балкон (странные были существа, наверное, единственные в задымленном городе, не боявшиеся того, кого по праву назвали Смертью). А Бенедикт ему позволял. Сначала, конечно, бесился — жители подлунного мира всегда так странно реагировали на пристальное внимание с его стороны. Потом заговорил с ним; отпуская язвительные замечания, но все же. А после просто перестал придавать этому значение. Привык.
Иногда, когда Бенедикт склонялся над учебниками, комнату словно туманом затягивало задумчивостью. В другие дни у них пахло тоской и снегом. А временами, пусть и редко, комната будто была залита солнечным светом. Позже в словаре в библиотеке Диз нашел для этого ощущения слово: умиротворение. В Бенедикте были сотни оттенков, приглушенных, как у всех гени, но все равно пробивавшихся сквозь пелену показного равнодушия. И только одной ноты никогда не было: страха. Диз так привык всегда ощущать его, что долгое время не мог понять, в чем заключалась странность. Страха не было. Иногда он пытался пробиться, но Бенедикт привычно осаживал его, словно собаке приказывал: "Место".
Интересная попалась птичка.
Большинство людей боялись всего, даже своих страхов. Не желали признавать их существование, старались забыть, и вся их жизнь в итоге пропитывалась ими, оставляя на нёбе противный кисло-горький привкус. Некоторые были знакомы со своими страхами, и лишь немногие не только знали их по именам, но были готовы встретиться с ними лицом к лицу, дать им отпор. Строго говоря, за время учебы в ГООУ Диз встретил только двоих таких, кого страх не останавливал, а мотивировал к действию: Бенедикта и, много позже...
* * *
Девчонка, отряхивавшая пальцы от огня (неужели ей никто не говорил, что от божественного клейма так легко не отмахнуться?), была на удивление открытой. Эмоции промелькнули калейдоскопом, прежде чем в вихре стало возможным разглядеть отдельные оттенки. Волнение, усталость — типичный набор первокурсника, который Диз наблюдал уже третий раз. Интерес. Смущение. Неверие. Смятение. На секунду голову поднял страх. Новенькая зажмурилась, тихо выдохнула и снова распахнула огромные гриделеновые глаза. Страх уступил место решимости, граничившей с отчаянием, и... чистой меди раздражения. Не желая бояться, она намеренно искала в себе злость. Опыт, как свой, так и полученный в результате наблюдения за людьми, подсказывал Дизу, что такая реакция мало кому дана от рождения, и чаще бывает приобретенной. Неблагоприобретенной. Но откуда она взялась у этой девчонки? Не из детства же: она родилась не в Аду, а про гени можно было сказать многое, но одно следовало признать — они очень любили своих детей. И всячески оберегали. Так откуда?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
