Б. ГалимовВокруг Тюдоров. Эпоха перемен и время страстейКнига 1. Измена Анны Болейн королю Генриху VIII
Часть 1. Государственный Совет
Путь от часовни до личных покоев короля проходил через длинную галерею, где обычно толпились придворные, желавшие лишний раз показаться перед своим государем, и всякого рода просители, попавшие во дворец по протекции или за взятку. Король Генрих ненавидел эту галерею: пройдя через нее, он лишался даже той жалкой частицы религиозного чувства, которую давала ему утренняя молитва. Людские дела были столь далеки от идеалов веры, что религия начинала казаться Генриху фантазией, имеющей мало общего с реальностью. Подобные мысли пугали короля, он мрачнел и с трудом скрывал раздражение, охватывавшее его при виде просителей и придворных.
В то же время его жена Екатерина милостиво улыбалась народу, находясь в прекрасном расположении духа после заутрени. Королева лишь в периоды собственных неудач замечала несоответствие между тем, что говорили священники в церкви, и тем, что было в реальной жизни. Тогда она плакала и обвиняла причинивших ей огорчение людей в несоблюдении религиозных заповедей и в отступлении от веры. Своим доверенным фрейлинам королева шепотом поясняла при этом, что главным виновником всех бед, происходящих с королевством и лично с ней, с королевой, является, конечно же, сам король, известный вольнодумец и циник.
Генриха возмущали выпады Екатерины против него. Он женился на ней не по любви, а из высших государственных интересов; из подобных соображений и она вышла за него замуж. В отношениях с женой король старался соблюдать правила, основанные на принципах взаимного уважения и невмешательства в жизнь друг друга, однако Екатерина постоянно нарушала эту договоренность, достигнутую между супругами, и часто вела себя враждебно в отношении Генриха. Ее женские обиды самым причудливым образом перемешивались с присущим Екатерине религиозным фанатизмом, создавая ядовитую смесь ненависти и презрения к мужу, которая стала совершенно непереносима для него в последние месяцы.
* * *
Простившись с женой у дверей своих личных покоев, Генрих не смог сдержать облегченного вздоха, не оставшегося незамеченным членами Ближнего Королевского Совета. Многозначительно переглядываясь, они проследовали за королем в зал гобеленов, где Генрих обычно отдыхал после заутрени. Здесь слуги быстро и ловко сняли с шеи короля тесное жабо, распустили шнуровку на камзоле и ослабили подвязки на чулках. Генрих грузно опустился в большое кресло, вздохнул еще раз и сказал своим приближенным:
— До чего не люблю я современную мужскую моду! Чертовы чулки с чертовыми подвязками сжимают ногу, как "испанский сапог". Камзол не дает дышать, а жабо, мало того что давит горло, так еще не позволяет повернуть голову. Тому, кто телом тощ, и то нелегко, а каково мужчине дородному, да тучному, — такому, как мне. Кровь приливает к затылку, в глазах темнеет, а лодыжки так болят, что начинаешь хромать, подобно нищему калеке.
Члены Совета сочувственно поддержали короля:
— Вы правы, ваше величество! Ужасная мода, ваше величество!
— Ужасная. Да, ужасная, — повторил Генрих. — Одно, хорошо, господа, — буфы широкие, не стесняют задницу, и гениталии также не стеснены. Это очень важно для продолжения рода, господа, чтобы гениталии не были стеснены, — мне ведь еще предстоит обзавестись наследником. Моя жена родила мне дочь, да на том и успокоилась, а мне нужен сын — принц и будущий король. Сэр Джеймс, вы хотите мне что-то сказать? Говорите.
Вперед выступил человек выше среднего роста, скорее молодой, чем зрелых лет. Почтительно поклонившись королю, сэр Джеймс потрепал свою изящную темную бородку и вкрадчиво проговорил:
— Ваше величество, то, что я сейчас скажу, вы можете счесть неслыханной дерзостью, оскорблением королевской власти, государственным преступлением, но моя совесть и мое чувство долга побуждают меня сказать вам это, даже если моя голова будет срублена палачом и выставлена на всеобщее обозрение на мосту.
— Ближе к делу, сэр Джеймс, ближе к делу! Потом решим, что делать с вашей головой, — сказал король.
— Позвольте мне сообщить вам о том, о чем со скорбью сердечной думают все подданные вашего королевства: ее величество недостойна вас. Королева не способна оценить ваши достоинства, государь. Такому выдающемуся королю, как вы, ваше величество, подобает жена под стать вам, — я имею в виду, конечно, ваши душевные качества, а не телесную оболочку.
— Вы, действительно, дерзки, сэр Джеймс. Высказываться подобным образом о моей жене, об особе королевской крови. Неслыханная наглость!.. Впрочем, продолжайте, я всегда готов услышать слово правды, как бы горько оно не звучало.
— Вы — образец государя, ваше величество, чего никак нельзя сказать о ее величестве, — продолжал сэр Джеймс. — Интересы ее родной страны ближе королеве, чем интересы нашего государства.
— Так вот как думают мои подданные, сэр Джеймс!
— Они страдают от несправедливости к вам судьбы, ваше величество. Денно и нощно они молятся о вашем благополучии.
— Но что вы предлагаете?
— О, ваше величество, смею ли я советовать вам?
— Бросьте, сэр! Для чего же я включил вас в состав Ближнего Королевского Совета, как не для того чтобы вы мне советовали?
— В таком случае, я рискую потерять ваше доброе ко мне расположение, ваше величество, но я должен посоветовать вам расстаться с вашей женой для того чтобы связать свою жизнь с другой, более достойной особой, — решительно произнес сэр Джеймс.
— Бог мой! Вы, должны быть, сошли с ума, достопочтенный сэр! Мне расстаться с королевой? Это невозможно, немыслимо! Как я могу оставить ее? К тому же для этого надо иметь веские основания. Вы, наверно, забыли, что разрешение на развод мне может дать только сам святейший папа, а он теснейшим образом связан с моим тестем-императором, и никогда не пойдет против его воли.
— Однако у вас, ваше величество, есть причина для развода...
— Что за причина?
— Веская причина. Причина, о которой вы сами изволили упомянуть, причина, вызывающая тревогу во всем нашем королевстве...
— А! Отсутствие наследника... Да, причина действительно веская. Мне кажется, в истории королевских семей были подобные прецеденты?
— Безусловно, ваше величество. Я могу составить соответствующий меморандум.
— Благодарю вас, сэр Джеймс. А что думают по поводу развода другие члены Совета?
— Сэр Джеймс больше прав, чем не прав. Тут есть определенный позитивный момент... Ваше величество, конечно, не может остаться без наследника, — согласно закивали головами члены Совета.
— Но я вижу, что сэр Томас молчит. Сэр Томас, мне бы хотелось услышать ваше мнение, — сказал Генрих.
Сэр Джеймс, низко склонившись перед королем, отступил назад, и место перед королевским креслом занял сэр Томас.
— Отчего у вас печальное лицо, дорогой сэр Томас? — спросил король. — Несмотря на некоторые сложности, дела в нашем государстве идут неплохо. Отчего же вы так грустны, милорд?
На бледном лице сэра Томаса промелькнуло некое подобие улыбки.
— Ваше величество, я польщен тем, что вы проявили внимание ко мне, но боюсь мне нечем вас порадовать.
— Ну, сэр Томас, я и не жду от вас развлечений! Вы — не акробат, забавляющий публику ловкостью своего тела, не актер, заставляющий нас поверить в игру выдуманных страстей, и не музыкант, веселящий наши сердца мелодичными звуками. Вы дороги нам как человек острого ума и обширной эрудиции, как человек, обладающий большим государственным опытом и глубоким знанием жизни. Ваши советы всегда ценны для нас, даже если они не вызывают удовольствия. Я знаю, что вы философ, милорд, и во многом я с вами согласен, но вы чересчур мрачно смотрите на мир, — чересчур мрачно, говорю я вам! Есть, есть в нашем мире и светлые стороны, уверяю вас! Впрочем, я спрашивал вашего совета насчет моего развода, если вы помните, — заметил король.
Среди членов Совета послышались смешки. Сэр Томас не повел и бровью; выпрямившись во весь свой невысокий рост, он произнес холодным официальным тоном:
— Что касается вашего развода, ваше величество, то я считаю его неосторожным и необдуманным шагом, вредным и опасным для государства.
Члены Совета возмущенно заохали и начали шептаться, а сэр Джеймс иронически засмеялся.
— Сохраняйте тишину, уважаемые господа! — повысил голос король. — Продолжайте, сэр Томас, мы с нетерпением хотим услышать ваши аргументы.
— Слушаюсь, ваше величество. Во-первых, развод с королевой приведет к неизбежному конфликту с ее отцом, императором, что может вызвать войну с сильнейшим государством мира, войну, в которой мы не имеем никаких шансов на победу в настоящее время. Полагаю, что не нужно объяснять, какие итоги будет иметь эта война для нашего королевства. Во-вторых, развод вашего величества с королевой никогда не будет разрешен святейшим папой. Как вы верно заметили, Папа теснейшим образом связан с императором и поэтому не позволит вам развестись с королевой, несмотря ни на какие обоснования, приведенные нами. Если же вы пойдете на разрыв отношений с его святейшеством, то это приведет вас к отлучению от церкви, что восстановит против вашего величества большую часть ваших подданных. В стране произойдут беспорядки, которые могут вызвать новую междоусобную войну, — и это тогда, когда мы еще не оправились от последствий прежней междоусобицы!
— Сэр Томас сильно сгущает краски. Он хочет запугать нас, — громко прошептал сэр Джеймс.
— Если же вы, ваше величество, будете сохранять хотя бы видимость добрых супружеских отношений с королевой, то мы не только избежим всего того, о чем я сказал, но достигнем процветания и могущества, ибо все необходимые предпосылки для этого у нас есть, — продолжал сэр Томас. — Добавлю, что негативное влияние ее величества на дела вашего королевства и ее попытки проводить здесь политику, отвечающую интересам императора, можно легко нейтрализовать, поскольку королева, как справедливо заметил сэр Джеймс, не любима народом, и не имеет поддержки ни в ком, кроме своих ближайших фрейлин. Итак, ваше величество, сохранение вашего брака — благо для королевства, развод — зло для него.
— Да, есть о чем задуматься, — сказал король после паузы. — Что же, благодарю всех за помощь и более не задерживаю. Я хочу побыть один.
* * *
Когда все ушли, Генрих тяжело поднялся с кресла, подошел к одному из гобеленов и нажал на рычаг, спрятанный за ним. В простенке между гобеленами немедленно открылась потайная дверь, и из нее вышел крепкого телосложения человек в одежде простого горожанина.
— Вы все слышали, мастер Хэнкс? — спросил его Генрих.
— Конечно, ваше величество.
— Кто прав — сэр Джеймс или сэр Томас?
— Оба не правы, — коротко ответил Хэнкс.
— Вот как? Интересно. Почему? — удивился король.
— Сэр Джеймс не прав в том, что святейшего папу удастся уговорить. Папа не даст разрешения на ваш развод с королевой.
— Значит, прав сэр Томас. Он говорил именно об этом.
— Нет, сэр Томас тоже не прав. Если вы без позволения Папы разведетесь с королевой, то не будет ни войны с императором, ни серьезных беспорядков внутри страны, — твердо сказал Хэнкс.
— Откуда у вас такая уверенность, мастер Хэнкс?
— Ваше величество, я состою на вашей секретной службе и получаю от вас жалование как раз за то, чтобы с уверенностью отвечать на ваши вопросы.
— Хорошо. Но объясните мне, почему не будет войны, и не будет беспорядков? — нетерпеливо произнес король.
— Войны не будет от того, что императору теперь не до нас. Подчинив себе половину мира, его императорское величество должен постоянно заботиться об удержании своих земель в повиновении, что совсем непросто. То там, то тут у императора случаются всяческие неприятности, и он вынужден посылать свои войска и флот то в одну, то в другую страну. Сейчас, например, его императорское величество пытается излечить чрезвычайно болезненный процесс, поразивший подбрюшье его континентальных владений. Поэтому до тех пор пока мы не будем представлять собой непосредственную угрозу могуществу империи, ваш тесть не начнет войну против нашего королевства. Возможно, император предпримет какие-то вылазки против нас, но до широких военных действий дело не дойдет.
— Убедительно. Ну, а Папа и отлучение от церкви?
— Отлучение вашего величества от церкви, видимо, случится, но оно не вызовет анархии и смуты в вашем государстве. Папская власть уже не та, что была раньше, — ее святость померкла, а сила ослабла. Самое же главное, что на удовлетворение своих прихотей Папам требуется все больше и больше денег. Согласитесь, ваше величество, что дворцы, ювелирные украшения, роскошная мебель, дорогие ткани, изысканная еда и прочие приятные мелочи жизни стоят немало, а добавьте к этому многочисленных любовниц и любовников или страсть последнего Папы к породистым лошадям и бойцовым собакам. Отсюда вполне понятное стремление папского престола нажиться любыми способами. Выбор между Богом и Мамоной сделан папской церковью в пользу последнего. Сомнительные торговые сделки, покровительство бандитам и пиратам, взимание платы за церковные таинства, отпущение грехов за деньги дополняются увеличением поборов с народа и безжалостной борьбой со всеми недовольными. В результате люди теряют веру в то, что церковь служит Христу; повсюду смута, брожение умов и расколы. Римский пастырь теряет своих овечек, и их подбирают другие пастухи.
— Мой Бог! Что вы такое говорите, мастер Хэнкс! От ваших слов пахнет паленым! — Генрих покачал головой.
— Я обязан докладывать вашему величеству о настроениях в обществе, — ни одна черта не дрогнула на лице Хэнкса.
— Не желаю вас слушать! Отправляйтесь в часовню и молитесь, чтобы Господь утвердил вас в вере!
— Как прикажете, ваше величество.
— Постойте, мастер Хэнкс! Скажите мне еще, в чем причина заблуждений сэра Джеймса и сэр Томаса? — остановил Хэнкса король.
— Они не заблуждаются, ваше величество, они слишком умны для этого.
— Стало быть, они лгут?
— Политики никогда не лгут, ваше величество, потому что у них нет понятий о правде и неправде. Политиками движет расчет — для них истинно то, что им выгодно.
— Какой же расчет движет сэром Джеймсом?
— Сэр Джеймс является фактическим предводителем тех ваших подданных, которые добились власти и богатства после смуты в королевстве. Они не хотят делиться своими доходами и своим влиянием с остатками прежней знати и с церковью, поэтому им выгодна ваша ссора со святейшим папой, который поддерживает, как известно, старые порядки. Эти люди станут вашей верной опорой в борьбе за создание нового уклада жизни в государстве.
— Хорошо, а что касается сэра Томаса? У него какие тайные мотивы? — спросил король недоверчиво.
— Сэр Томас устал от реальности и впал в мечтательность. Он считает, что людские пороки можно исправить, если людей постоянно направлять и наставлять к лучшему. Существующую церковную организацию, при условии избавления от вопиющих недостатков, сэр Томас полагает прототипом идеальной системы устройства общества, в котором будет достигнуто духовное единение людей под властью мудрого правителя или правителей.
