Паутина

Паутина.

Семь сердец ношу по свету.

Своего еще не встретил.

Ф.Г.Лорка

— Я же просил тебя: не жужжи! Неужели не понимаешь? Не дергайся, нас услышат.

Оба затаенно смотрели на вымокший от весенних первых дождей дом, дощатый, с первыми робкими травинками у завалинки. Хотя какая такая завалинка может быть у нечеловеческого дома, парящего над землей на величину взрослой ладони?

Но трава прорастала. Наверное, она — это антенны, которые улавливают мысли, чувства, действия и направляют адресату. Высшему существу, фиксирующему чувства бесчисленного множества существ. Может, он играет живыми?

А в следующую минуту — внезапно — травы стало намного больше. Он напрягся, ожидая подвоха от невообразимого даже для эльфов-природолюбов чуда.

Зелень буйно отмечала границы дома, не смея посягнуть на территорию его подножной тени, когда солнце было в зените.

Как раз солнца не было уже давно. Только дождь, капелькой алмазной пометивший паутину, растянутую на кустарнике прямо напротив крыльца.

Она не выдержала ожидания, вяло задергалась.

-Не суетись под клиентом, — обронил он, сосредоточенно вглядываясь в дом.— Если не вмочь дожидаться, расскажу тебе, кто внутри и сверху. И глазки твои от шелухи освобожу, все равно не долго ты будешь на это смотреть.

Внутри еще недавно жил прекрасный белоголовый эльф...нет, не исключено, что он и сейчас там, но остался ли прекрасным...

Он сухо засмеялся, аккуратно выстраивая-вывязывая круг оптического прицела, продолжая скорее для себя, чем для нее:

— Как же он любит, если до сих пор надеется, что придет освободитель, дружок его любезный. А того все нет и нет. Только мы с тобой, первые за сотни лет наблюдатели. Мне по должности положено, а ты, волонтерка, чего сюда залетела? Вот такие юные глупые и попадаются, даже не интересно...одна оболочка, а энергии души никакой. У тебя душа есть?

Вот, а теперь смотри, наверху на крыше, даже не прячась, сидит чудо без перьев, с изумрудными глазами. Беспечно ножки вниз свесил, нас с тобой за ничто принимает...и правильно делает. Ты хоть раз вампиренышей видела? Да, вот такие они, совсем на них непохожие.

...Он бесшумно отвел стволом автомата клейкую от весеннего сока ветку цветущей пахучей смородины. Препятствие никакое, но в данном случае ошибка двух смертей стоит. Какая удача, что прямо на уровне груди вампиреныша — ох, все-таки красавчик, глазастый, ресницы в полщеки, -хорошо выверенный оптический прицел!

Мягко вдавлена спусковая скоба, пуля сметает на землю с центра паутины ее хозяина и обомлевшую муху.

Хрупкая фигурка, даже не успев взмахнуть кожистыми крыльями, рушится в траву. И тут же распахивается дверь дома. За ней никого. Лишь взвесь дождинок в воздухе.

Он едва успевает встать на ноги, как оказывается спеленутым с головы до ног крыльями, пульсирующими горячей кровью. А он изо всех сил пытается, но не может обернуться.

Знакомый тихий голос насмешливо шепчет, а язычок соблазнительно касается мочки уха:

-Попался на приманку бывшего чувства, милый? Меткий стрелок не заметил, что перед ним не цель, а мираж?

Жаль, что повредил паутину.

*

Эржи не смог сдержать вздоха удивления, когда "убитый" вампиреныш плавным рывком возник из травы, мгновенно оказался рядом и вынул автомат из его рук.

Такие знакомые прикосновения... Откуда же крылья?

Он сзади подкрался — вампир? Обнимает со спины их обоих? Его и Тераи?

Как такое могло произойти, почему случилось в глазах Великого стрелка помутнение, и он не разглядел миража, не увидел, кто вышел из распахнутых дверей дома...

А теперь его обнимает вампир. А Тераи знакомым голосом произносит незнакомые слова...

-Зачем ты хотел убить моего подменыша? Кто тебе — и чем заплатил за его бессмертную жизнь? Ты будешь наказан, любимый, — звучит с издевательской насмешкой.

Горячее дыхание обжигает правое ухо.

Резкая боль. Мочка уха прокушена насквозь. Обжигающая струйка крови змеится вдоль скулы, по шее. Возникло желание погасить огонь ледяными струями водопада. И воспоминание. Как он далек...наш водопад.

Мы поддерживали друг друга на скользких камнях, чтобы не упасть в клокочущую бездну внизу. С напряжением всех сил пронизывали струи хрустально тяжелой, сбивающей в небытие воды — и прятались в почти сухом гроте за водяной стеной. Внутри в скале — в объятиях уединенного места, куда никто не решался попасть, даже если знал о нем — слишком высок был риск, даже для эльфов. Эльфы не бессмертны, хотя живут долго.

Только мы вдвоем — ты и я. Мы вдвоем — сквозь предрассудки и трудности юношеского воспитания. И там никто не увидит, что мы... и как мы...любим.

...Боевой эльф изо всех сил стремится вырваться из ненавистных объятий. Бесполезно. Смущают яркие зеленые глаза вампиреныша. Тот заинтересованно вертит в руках автомат — незнакомую игрушку. Вот-вот глупое прелестное существо прикоснется к спусковой скобе... в кого попадет золотистая пуля?

-Оставь, не трогай Вепря! Это опасно! — голос выходит сдавленным, скомканным, но тугие объятия крыльев вдруг слегка ...становятся нежнее, что ли?

Снова знакомый голос, сводящий с ума.

— Так называется твой автомат? И ты беспокоишься о моем мальчике? Чтобы он невзначай себе что-нибудь не повредил?

Сомнений нет: звонкий смех принадлежит Тераи.

Сознание Эржи затягивается паутиной ужаса и беспамятства.

-О нет! Не избежать тебе моей власти! Встряхнись, киллер! Неужели ты сдаешься без борьбы? Это совсем не интересно, — разочарованный голос готов перейти границу гнева.

Враждебные крылья почти не поддерживают, и Эржи рушится наземь, сдирая ногтями с лица беспамятство, стремясь вновь обрести бойцовские качества, замороченные вампиром...и звуками любимого голоса. И наконец видит собеседника.

Тераисс

Он бросил в меня взор — иначе и не скажешь. Как тяжелую арбалетную стрелу. Глаза в коротких темных щетках ресниц вспыхнули на его невозмутимом лице, как редкое зимнее солнце, вспоровшее серый ватман снеговых туч. И взгляд сразу же ушел в сторону. Короткий ежик светлых волос вспомнился длинными прядями, скрывающими лицо. Невысокий и крепкий, ничем не похожий на эльфа, а поди ж ты. Невыносимо другой.

За то и любИм.

Голос без эмоций, ровный и какой-то ускользающий. Ну скажи мяу, котик. Может, тогда мы добьемся мягкого взаимопонимания. А так сидишь и только короткими фразами говоришь, сквозь полупрозрачную шелковую пелену, изредка протыкая ее быстрыми взглядами. Наказание, а не собеседник.

Сразу же предупредил, что ты мой враг. А как же иначе, если моего подменыша, малую, слабую кровиночку убить хотел, забыв, что наше, вампирье всего лишь беспамятство по времени равно вашему излечению от смертельной раны?

Но ты пытался убить ради него, своего любимого. Простительно.

...Нужно отрешиться от другого мира, где мы — совсем иные. Чужие. Да он и не знает об этом ничего, мой терпкий желанный, невыносимый на вкус.

Только автомат оттуда, названием Вепрь в его руках, а осознание все здесь. В лесу...нашей любви.

Опасно вытаскивать информацию из дикого кота. Да и я не желаю вернуться в другой мир, потому что там я — женщина, физически — обычный человек.

...Эльф сворачивал разговор, как свиток, испещренный заметками его пронзающих зрачков, надоевший, читанный не раз.

Я видел: его сердце распускает тысячи фосфоресцирующих красных игл крови, стремясь достичь возлюбленной цели за стенами дома.

За открытой дверью, в проеме которой по-прежнему никого нет.

Не понимаешь, бывший боевой эльф, убивающий вампиров по заказу. Не понимаешь, как сложно и удивительно существовать на два мира, не в одном теле. В телах разнополых существ. Ты даже не подозреваешь, что в том пространстве, откуда принесли купленный очередным заказным убийством автомат "Вепрь", живет твоя тень, солдат-наемник по имени Эжен, который видит твои сны, но убивает себе подобных — людей.

Эржи.

Странный вампир, странный. Не вписывается в прицел. Похож на зыбкий и не слишком умелый детский рисунок созревшего цветка одуванчика под порывом ветра, только в негативе. Ореолом окружают сосредоточенное смуглое лицо легкие пряди черных волос, и одна длинная белоснежная прядь надо лбом течет снежной дорогой между антрацитовых скал. А на лице — внезапные голубые глаза.

Почему-то напоминает Высшего моего эльфа, полоненного в собственном доме.

Стоп! Это же он. Тысячу лет назад заказанный соперником по дворцовым интригам в вампирской стае, тот, за которого предлагали невиданную цену.

Тогда, уже поместив обреченного в паутину оптического прицела, я не выстрелил. Небесным предупреждением нацелился в меня его пронзительный взгляд.

И я нежно...ласково от желания вернуть прошедшую секунду сопроводил в первоначальное положение взведенную для убийства пружину.

Плату, предусмотрительно выданную всю полностью еще до результата (приятно, когда ценят мой профессионализм!), я швырнул в ноги лакированному господинчику-посреднику. И по дури, по молодости сказал, что личные счеты пусть вампиры сводят без моего участия.

С тех пор — война. Моя личная война против всех.

Боевые не изгнали меня. Они даже не замолкают при моем появлении в клубе, разговоры о последней операции продолжаются, но если я сяду на свободный стул в сплоченной за столом компании — ни слово не находит отклика, ни улыбка, ни идущий навстречу общему тосту наполненный мною самим стакан. Он сталкивается с пустотой.

А Высшие...Кто их поймет, Высших эльфов. Их заказы на вампиров сыплются горохом о стену с тех пор, как узнал я, что мой Тераи, первый среди Высших магов, пошедший в дружбе навстречу Боевому, был безнаказанно пленен вампиром.

А я через многие сотни лет и существ узнал, где мой Тераи.

И промахнулся. А теперь мечусь между желаниями понять и убить.

Странный вампир нанес странное ранение. И глупое донельзя! Весь Боевой ареал обхохочется от дырки в мочке уха, которая кровит и отнимает силы. Кажется, красная дорожка уже выжгла нити в одежде.

Почему же вампир не снизошел до привычной и почетной раны — разрыва яремной вены, через которую вся кровь усвистела бы в считанные минуты: в его рот или в землю-ненасытицу?

Шутливое наказание малолетнему проказнику от снисходительного взрослого? Стыд-то какой!

Ранка кровит безустанно, недаром есть поверье, что укус вампира содержит антикоагулянты...

Позор. Стыд. Не был убитым. Не убил. Не освободил.

*

— Зачем ты пришел, эльф-убийца?

Сомкнутые за спиной крылья кажутся складками туманно-серого плаща.

— Хочу освободить своего друга, Высшего мага Тераи.

Даже на коленях киллер не утратил ни капли воинственности и смертоносности. Дикий кот, распушивший хвост в предвкушении хорошей драчки.

— Ты напрасно пришел. Не покорный тебе возлюбленный — мой, принадлежит мне. Он принадлежит мне, моему телу, мыслям и чувствам. Его душа — моя.

Эржи вскинулся, изготовился к прыжку:

— Этого не может быть! Ты врешь, вампирья морда! Только у вас несчетно предателей и подлецов!.. Только...

Гневную тираду прерывает хлесткий удар раскрытой ладонью по щеке и распарывает ее тремя разваливающимися бороздами плоти, хотя боевой эльф успевает отшатнуться. Иначе — прощай и левый глаз.

Эржи заворожено смотрит на отведенную ладонь вампира, с которой срываются капли его крови и падают в траву, жадно подставляющую стебли. Оказывается, вампир перевернул внутрь ладони три перстня с многочисленными гранеными каменьями. Сейчас они, щедро орошенные кровью, кажутся все красными. Вампир брезгливо отирает ладонь о траву. Почему относится к крови так пренебрежительно?

Не успевает Эржи поднять ладонь в самоисцеляющем жесте, как его руки вновь оказываются в двойных тисках слишком сильных для преодоления пальцев и крыльев.

Лицо вампира опасно приближается. Меж сиреневых губ показывается кончик розового языка. Только кончик чуть острее обычного.

Странное воспоминание полусна-полуяви ударяет больнее, чем импровизированный вывернутый наизнанку кастет из перстней.

Вывернутый наизнанку вампир...

Эльф в ужасе от предвидения закрывает глаза. А вампир проникает жалом внутрь самой глубокой царапины. Боль невыносима? Скорее переносима.

Перебегаем от одного дерева к другому, от укрытия к укрытию: старается отрешиться эльф.

А вампир, будто услышав его мысли, принимается мягкими мазками языка слизывать и глотать кровь. Ужасные раны немилосердно выпекает болью изнутри. Но осознание близости, несравнимой с прежними соитиями, вызывают понятное любому живому ответное жжение внизу живота, еще ниже и шире, ягодицы непроизвольно сжимаются в сладкой судороге, а чересчур самостоятельный мужской орган готов уже проткнуть первое попавшееся телесное отверстие.

Стыд и позор. Вампир, мой враг.

"Тераи",— ...молится киллер.

Тераи...почему...

Реакция эльфа запоздала, поэтому раны получились рваными.

Эх, Мастер, я так и не научился ждать, пока оружие, которое не смог остановить, проделает ровные края в моем теле...

Чтобы ровные края раны соединились без проблем. Минимум времени на исцеление и шрама не останется, так ты говорил, Мастер.

Рваные раны на лице затягиваются, но жжение, желание и журчание слабости внутри разрастается.

И наконец вампир начинает собирать в желобок языка сочащуюся из отверстия в мочке уха кровь, а затем узенький язычок вонзается в него...миг сладострастия и жгучая боль приводит в сознание почти обеспамятевшего от сексуальной жажды эльфа, искусавшего в кровь собственные губы, чтобы не закричать, не выдать чувств.

Вампир удовлетворенно отстраняется, в его голубых глазах плещутся порочные феи ручьев и водяных наслаждений.

— И вот ты тоже отмечен мною, Эржи. Эта дыра в мочке не зарастет. Метка вампира, слышал? — насмешливо констатирует противник. И только очень натренированное ухо уловит утробное ворчание удовлетворенного зверя внутри него.

— Метка вампира-извращенца, — с немалым усилием преодолев слабость, кривит губы Эржи. — Кто же не знает, что вампирья стая признает только разнополую любовь?

— Зато вашим Высшим все равно, кого трахать: деву, юношу, лягушку иль неведому зверушку, — глумится голубоглазый вампир.

— Не смей! — вскрикивает Эржи, кидаясь в броске, но напарывается на три перстня, повернутых внутрь другой ладони.

...А в этот раз знакомая пытка жгучего вылизывания становится невыносимой. Три кровавые борозды пролегают посередине груди и соединяют сладострастием соски эльфа. Почти неотличимые от ровной поверхности, они начинают бурно расти, наливаются в два темно-розовых бутона шиповника. А малое время спустя уже походят на крупные ягоды дикой розы и цветом, и величиной.

И этот процесс не относится к оптическим обманам.

Губы Эржи разорваны в клочья его же зубами от ненависти к самому себе.

Вновь тело отказывается повиноваться эльфу — такими знакомыми по внутреннему цвету были эмоции и ощущение ран внутри, и движения узкого вампирьего языка.