Часть 3. Руны Судьбы. Миротворец.

РУНЫ СУДЬБЫ. МИРОТВОРЕЦ.

— О нет, неужто мир и впрямь перевернулся?! Я не верю собственным глазам!..

Проследив за ошеломленным взглядом подруги, Эвфалия манерно поджала губы. Отвернув лицо, обронила небрежно:

— Великий разум, да не смотри ты на нее так. Это же неприлично!

— Зна-аю! — Светловолосая молоденькая рагезтянка приподнялась на носочки, упорно игнорируя гнев компаньонки. — Но мне ужасно хочется рассмотреть получше!.. Девчонки в пансионате поумирают от зависти, когда расскажу, что я её собственными глазами видела!

— Боги! Нашла чем удивлять. Опозориться хочешь? Еще одно ручное животное на сворке его Величества Императора. Скоро их наберется с небольшой скотный двор!..

— Ну, не скажи, Эффи. Сэтх мне рассказывал, что эта туземочка чрезвычайно умна. Да, к тому же, необычайно к нему привязана. Это так интересно. Так трогательно!

— Да, не-о-быкно-вен-но! — по слогам прошипела обозленная Эвфалия. — Раэн, ты действительно дура, или настолько умело притворяешься?! Тебя не трогает, нет, что ради одной дрессированной курицы наш дражайший Император огласил официальный отказ от брака с девушками собственной расы?! Это ж до чего дойти надо было, чтобы объявить эту мерзкую тварь своей постоянной спутницей?!

— По-моему, ты преувеличиваешь, Эффи. — Блондиночка ласково положила ладонь на плечо разъяренной компаньонки. Но та злобно сбросила руку и, резко повернувшись, направилась к выходу, решительно прокладывая себе дорогу в тесно заполнившей зал толпе. Раэн поглядела ей вслед, вздохнула тихонько:

— Бедняжка. До сих пор его любит.... Но, ведь, поделать-то все равно ничего нельзя!

Решив бессмысленно не углубляться в сию щекотливую тематику, рагезтянка принялась энергично осматриваться вокруг, отыскивая взглядом остальных товарок. Эвфалию, в чем-то, жаль. Но зацикливаться на её проблемах и неосуществившихся амбициях Раэн не собирается. Тем более, сегодня, когда она, наконец, удостоилась попасть на этот великолепный дворцовый праздник! Будет масса развлечений и сюрпризов, а из угощений обещан величайший деликатес — первый выводок поголовья недавно обустроенных на нескольких заповедных планетах ферм.

Не удержавшись, Раэн быстро облизнула пересохшие вдруг губки и радостно прижмурилась. Нет, ну как же ей свезло! Подружки по школе обзавидуются, однозначно. Но она их щадить и свои приключения замалчивать не станет.... Великие Боги, какой замечательный день!..

— Какой замечательный день, мой властитель! — Глава Совета, низко поклонившись, подмел камень дорожки полою белоснежного плаща. — Все получилось, как нельзя лучше. Мои поздравления!

— Принимаю. — Краасс меланхолично улыбался. — Разумеется, это только первая пробная партия. До регулярных поставок и массового распределения пока далековато. Но перспективы самые радужные.

— Великолепно! — Советник даже губами причмокнул. — Позвольте еще раз выразить наше общее величайшее восхищение вашей проницательностью и мудростью, мой Император.

— О, да, о, да. Я так же рад. Прошу вас, отдыхайте, веселитесь! — Краасс холодновато усмехнулся, вежливым кивком закончил разговор. Проводив глазами удаляющуюся фигуру, обернулся.

— Ты хочешь уйти?

— Вы, как всегда, читаете мысли, господин мой. — Приподнятое к нему лицо казалось безмятежно спокойным и в то же время — холодным, как лед. Нежные губы осветились грустной улыбкой. Прозрачные изумруды глаз приобрели оттенок свинца.

— Отпусти меня, пожалуйста. — Тихо-тихо, чуть слышно. — Мне необходимо отвлечься. А тебе на этом празднике... жизни... и без Хранителя есть чем заняться.

Он покривился, приложил ладонь к её щеке:

— Лучше бы тебе говорить правду, девочка.

— Зачем? — она накрыла его ладонь своею. Отняла. Прильнула губами к кончикам пальцев. Ступила вплотную. — Тебе и так все известно, а им... быть в курсе не обязательно! — Улыбнулась лукаво. Выпустила его руку. Склонила головку в просительном поклоне.

— Куда сбегаешь, демоненок? — с покорным вздохом отозвался он. — Впрочем, не важно!.. На связи будь, поняла?

— Так точно, мой Император! — Аля преувеличенно весело отсалютовала. Он фыркнул, отмахнулся.

— Иди уже. Пока я добрый. Понадобишься — вызову.

* * *

Бескрайняя волнующаяся лазурь. Чистейшая вода просвечивает вглубь, насколько хватает взгляда. Колышутся под играющей рябью поверхностью синевато-бурые водорослевые поля. Обросшие малахитовыми лохматыми прядями валуны и торчащие из воды зубцы скал разбивают собою набегающие пенистые гребни. Устойчивый ровный ветерок холодит обоняние помесью соли и горьковатой морской свежести.

Скуластая треугольная голова с остроконечными чуткими ушами покоится на вытянутых лапах. Угольные глаза в золотистой обводке лениво жмурятся на колышущийся тенями горизонт. Прогретый слоистый песчаник. Зной летнего полдня. Солнце в зените.... Солнце?! О, нет, у этого светила имя совсем другое. Да и панорама, если приглядеться повнимательнее, чувствительно от земной отличается. Немного отыщется уголков на родной её планете, где разнообразнейшие свежие оттенки смешались бы столь богато и так насыщенно. А в основе всего — золото и пурпур. В траве, в листве, в раскраске холмов и скал. И даже шаткая океанская гладь, голубовато-зеленая в массе, размешана этими вездесущими бронзово-красными разводами, будто гигантская, перепачканная нерадивым художником палитра.

Сфинкс глубоко зевает, перекатывается на бок, откинув голову. Разбросав длинные гибкие лапы, подергивает кончиком хвоста. Эбеновый бархат шерсти отсвечивает сиреневым и синим. Отточенные полумесяцы когтей процарапывают глубокие бороздки в пористом мягком камне. Немножко отдыха и лени в бесконечном забеге на выживание. На краткий миг приостановленное время. Не хочется тебе, не думай. Но чувства, девочка... ой, чувства не притупляй!..

И чувства её не подводят. Не сделав ни одного резкого движения, большая кошка перемещается на живот. Текуче-плавно подтягиваются лапы, прячутся под напрягшимся, прильнувшим к земле телом. Уши прижимаются к голове, пасть расплывается оскалом. Это не злоба, скорее — огорчение. Секунда — и сфинкс на ногах.

Пригнувшись и вытянув шею вровень с линией холки, зверь неподвижно поджидает подбирающихся к нему охотников, растянувшихся широкой цепочкой.

Двуногие фигуры в травянисто-зеленой униформе с расстояния ничем не отличимы от людей. Похожи. Очень похожи. Сфинкс подергивает шкурой, готовясь. Выходит, эти простаки недалекие всерьез желают захватить её живьем?.. И вообразить успели, будто она уже в руках у них, да?.. Зря. Ох, зря, скажу я вам. Может, тормознетесь, а, пока не слишком поздно? Сделаете ноги по-быстрому? Я не трону, я обещаю!.. Нет. Прут на рожон. Строго и собранно. Шкурку медведя неубитого (прошу, пане — кота!) разделили уже, на ромбики раскроили и в рамки трофейные повклеивали. Рамки эти в глазах и лицах сосредоточенных азартом че-етко проступают. Эх!.. А жалко! Так хорошо денек начинался. Мирно. Гладко. Безмятежно, практически!..

Арена действий — Роттон, бунтующая планета. Точнее, сама планета, как часто водится, не причем. А, вот, население её твердо вознамерилось отстоять независимость от давления извне, либо героически погибнуть — за единое правое дело.

Погибать упрямые поселенцы собираются вместе с Роттоном, который искренне считают исконной своей вотчиной. И не важно, что сам Роттон смерти себе вовсе не желает. Они все уже определили, линией красной подвели, восклицательный знак пририсовали.

Флаг вам в руки, господа хорошие! Ну а я, простите — электричка. Встречная, как в той поговорке усатой...

Кошка делает навстречу противнику несколько бесшумных крадущихся шажков. Приостанавливается. Горделиво подняв голову с навостренными теперь треугольниками ушей, замирает. В руках окруживших её полукольцом солдат Арголийской Освободительной армии — взятые наизготовку электроружья и туги. Второе — нечто среднее меж арбалетом и миникатапультой, стреляющей клейкою и чрезвычайно крепкою сетью. В умелых руках туга — отличное обездвиживающее средство. Порвать её путы не под силу и средних размеров взбешенному динозавру.... Но Аля и не собирается ничего рвать! Черные глаза в упор разглядывают готовящихся напасть. Беззвучие голоса бархатным эхом внедряется в сознание.

— Агрессия гибельна. Отступитесь — останетесь живы. Выбирайте.

Парочка арголийцев, новобранцы, по-видимому, в панике хватается за головы, роняя оружие наземь. Остальные, отшатнувшись, начинают возбужденно и испуганно переговариваться. Сфинкс внимательно наблюдает. Наконец, воин постарше, раздраженно отмахнувшись от протестующих товарищей, решительно ступает вперед и, наставив ружье, выкрикивает:

— Ты кто?! Что тебе надо здесь?!.. Отвечай немедленно, тварь, или будешь уничтожена!

Сфинкс снова передергивает шкурой. Хвост нервно метет траву, чернота глаз застилается багровою дымкой.

— Я миротворец. А эта планета — законный мой дом. Мне нет нужды испрашивать согласие поселенцев. Для стража миров не существует границ и запретов.

— Да чего ты уши развесил?! — Срывается на визгливый крик другой. — Не видно, разве, что эта зверюка из той же стаи?! Это же один из тех выродков! Убить кровососа, и дело с концом!

— Убить гадину!!! — Вторят ответные яростные крики. Туги и электроружья взлетают к плечам. Сфинкс отклоняется и молниеносным броском подает корпус вперед.

Огневая вспышка. Ртутно-белый сполох, как от разорвавшегося шарового разряда. Громкий сухой треск. Едкая вонь горящей плоти.

Прозрачная голубоватая стена прокатывается лугом. Будто кольцо волны от заброшенного в воду камня. Тает. Растворяется. Исчезает.

В десятке метров от усевшегося, понурившего голову сфинкса, дымится редкая шеренга догорающих кострищ. Кучки красновато тлеющей золы. Ручейки расплавленного металла. Все, что осталось от атакующих. Но больше ничего не пострадало. Ни заросли кустарника, ни сочное, золотисто-зеленое покрывало травы. Ни сливочно-желтые глыбы песчаника.

Сбоку долетают кашляющие сдавленные вздохи. Сфинкс переносит взгляд. В конце чернеющей цепочки на траве сидит, согнувшись, костлявая фигурка, обтянутая грубой военной униформой. Единственный, кто послушался. Не выполнил приказ. Его оружие также обращено в растекшуюся лужицу. Но сам он жив. И, если не учитывать глубокий шок, совсем не пострадал.

Мальчишка! Кошка горестно вздыхает. Докатились, защитнички. Детей под ружье ставят. Калечат, морально и физически. А главное — без толку, совершенно! Ну, скольких они трансформеров положили за полный год жестокого непримиримого противостояния?!.. Тридцатника, даже, не наберется. А собственные потери перевалили за десятки тысяч. И рагезты все больше свирепеют. От тотальной расправы с бунтовщиками их сдерживает одно: строжайший приказ Императора любой ценой сохранить Роттон. Планета не должна погибнуть. Такими ресурсами не разбрасываются!

И она знает уже, в точности, на какие рычаги здесь нужно давить. Но этот перепуганный мальчишка бесполезен. Ему ничего не известно. Он новобранец и рядовой.

— Убирайся отсюда! — Рявкает сфинкс. — Убирайся, и, если хочешь жить, дезертируй немедля. Или закончишь, как они. А то — и похуже. Брысь, пока я не передумала! — Черные глаза вскипают алыми искрами. С шелестом выскальзывают, разворачиваются заостренные гигантские крылья. В очередной раз всхлипнув и держась за голову, арголиец кидается наутек. Спотыкаясь, падая, не видя ничего вокруг. Сфинкс глядит ему вслед, сокрушенно покачивая головою. Решительно отворачивается. Бросив прощальный взгляд на лучащийся серебром океан, взмывает в небо.

* * *

Стартовая площадка. Двигатели отключаются. Диск подъемника полого скользит вниз.

— Леди Алира!

Покрытая свободно спадающим капюшоном голова слегка поворачивается. Пронзительно-зеленые глаза меряют прислужника, холодно, пристально. Чувственные капризные губы подрагивают. Нежный музыкальный голосок цедит недовольно:

— Говори.

— Хозяин требует Вас к себе, миледи.

— Знаю. — Отзывается ледяным тоном. Отвернувшись, ускоряет шаг. Разлетаются складки солнечно-алого шелка. Стройные ножки, обтянутые мягкою замшею высоких сапог уверенно шагают нескончаемым коридором. Встречные андроиды вытягиваются почтительно. Изредка встречающиеся воины-трансформеры, учтиво здороваются. Первых она не замечает. Вторых приветствует — вежливо, но отстраненно. Ангельской красоты юное лицо не отражает эмоций. Они растворены в глазах — бездонных, блестящих, подобных чистейшей воды драгоценным камням. Но посторонний наблюдатель и в них ничего не заметит, кроме самоуверенности, граничащей с высокомерием. И это естественно. Она никогда не выкажет. Ни скорбь свою. Ни покорность безвременной боли. Персональная игрушка его вампирского Величества. Рабыня, наделенная властью. Непонятный и вопиющий анахронизм. Что-то в их среде абсолютно небывалое. Но с нею мирятся. Потому что, бесспорно, полезна. А он, конечно же, гордится. Напоказ выставляет, как ищейку вышколенную. Господи, ну в какой бы угол забиться сейчас, чтобы не видеть.... Не знать и не участвовать!..

Чистая романтика первой влюбленности. Бережность, такт и терпение. Кануло в прошлое, ушло как растаявший снег. Лирика и возвышенность больше ему ни к чему. Она его Совершеннейшее Оружие. Он получил желаемое. Жми теперь на гашетку, Властитель Вселенной. Не стесняйся. Она все стерпит. Она обязана!..

Хрустальная мозаика дверного полукружья. Её путь оканчивается здесь. Аля останавливается, цепляясь взглядом за пол. Скулы напрягаются, а глаза, вдруг, влажнеют непрошеными слезами. Но девочка сразу же распрямляется. Решительно и резко вскидывает голову. Возвращает лицу восковую маску бесстрастия. Пальцы прихватывают зажимы у ворота. Огненная хламида плаща соскальзывает с плеч. Толкающий мах ладони. Створки расходятся. Выдохнув до конца воздух, как перед погружением в ледяную воду проруби, Аля ступает внутрь.

* * *

А это хорошо, отлично даже, что воздуха нет! И, вместо вскрика, получился вдох. Глубокий. Но осмотрительно беззвучный.

Кровавая вакханалия вряд ли уже окончена. И в этих истерзанных, изломанных останках, распластанных на белом мраморе пола, еще теплится слабая искорка жизни. Он, значит, растягивал удовольствие. Не убивая сразу, а продлевая и продлевая их мучения. Чтобы сполна насладиться каждым последующим взрывом отчаяния и боли, этим своеобразным коктейлем гормонов и адреналина....

Одна.... Вторая.... Еще две в глубине алькова. Господи, да приберите же, на это невозможно смотреть!

— Хозяин не велел, миледи!

Наморщив брови, Аля стискивает челюсти. Как пить дать, он проделывает это специально! Её боль тоже вхожа в рецепт его удовольствия. Пускай и называется по-другому: закаливанием воли. Воли! Ха-ха и хи-хи! Да её выдержке уже армия камикадзе обзавидоваться может. А вот то, что в душе творится, не его дело гребаное, черт подери! Туда она его не впустит, по собственному пожеланию — никогда!

Уведя глаза от подернутых смертельной пеленой, синюшных застывающих личиков, девочка медленно движется дальше. К арке, отделяющей от зала обширные спальные покои.