Путь домой. Главы 1-18

ПУТЬ ДОМОЙ

Глава 1. Женева. XXI век.

"...Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершил посадку в аэропорту Куантрен..." Под объявление на русском, английском и французском языках пассажиры аэрофлотовского "аэробуса" отстегивали ремни и тянулись к полкам с ручной кладью. Высокий мужчина средних лет аккуратно сложил номер "Советской России" и засунул во внутренний карман пиджака. Это был Ростислав Александрович Вельяминов, физик из Московского университета, направляющийся в командировку в ЦЕРН. Захватив портфель с ноутбуком и дорожными мелочами, Ростислав пробрался к выходу, с удовольствием разминаясь после четырехчасового перелета в эконом-классе. Пограничные формальности в швейцарском коридоре прошли достаточно быстро, багажа не имелось, и ученый скоро оказался на стоянке женевского аэропорта. После московского мокрого снега теплое солнце и зеленые, с редкими желтыми и красными пятнами, деревья заставляли забыть, что на дворе середина ноября.

— Славка, привет! — физик обернулся на знакомый голос. Русская речь выделялась на фоне многоязычного гвалта.

— А, Миша, день добрый! Как жизнь в Женеве?

— Суета вокруг коллайдера. Будто других ускорителей в ЦЕРНе нет. Народу — как на привозе. — Михаил Гозман, бывший однокурсник Вельяминова, иногда любил щегольнуть одесским говорком. — Проходи, мой "форд" на краю стоит.

Друзья погрузились в обшарпанный "мондео". Михаил вел машину очень рискованно, пугая женевцев зигзагами с выездом на встречную полосу. Гозман работал в ЦЕРНе уже лет десять, выезжая в Москву только в редкие отпуска. Вельяминов же делил время между международным ядерным центром и московской лабораторией почти поровну. Впрочем, в последнее время командировки в Швейцарию становились всё длиннее. Ростислав чувствовал, что от его усилий в России всё меньше проку. Большая часть студентов, вынужденных постоянно подрабатывать ради банального пропитания, с трудом усваивала физику высоких энергий. В университете во время сессии Вельяминов гонял студентов нещадно по всей программе, не стеснялся тыкать носом в ошибки, но "неуды" ставил редко. За глаза студенты прозвали избегавшего панибратства Ростислава Александровича "железным преподом", уважали и немного побаивались.

"Форд" проехал мимо коричневой сферы "глобуса" и на светофоре свернул налево к главному входу. Михаил сунул в считывающее устройство карточку-пропуск. Шлагбаум поднялся, при этом вахтер-негр так и продолжал дремать в своей стеклянной будке. Машина двигалась по улицам научного городка. Здешние "route" назывались в честь выдающихся ученых — от Демокрита и Архимеда до Лоуренса и Векслера. Главный офис ЦЕРНа напоминал лабиринт — новичок легко бы заблудился в его закоулках. Оформив бумаги и продлив магнитный пропуск, Ростислав вышел на площадку перед столовой. Михаил жевал бутерброды с сыром.

— Угощайся, я взял на твою долю.

— Спасибо, последний раз я перекусывал еще в самолете. Теперь получу в техотделе дозиметр — и в общагу отсыпаться.

— Понимаешь, Слава, — замялся Гозман, — тут из-за пуска новых детекторов на коллайдере приперлась чертова куча народу, причем не столько наши коллеги, сколько политики, журналюги и прочая гоп-компания. В общем, в общежитии свободных комнат нет.

— Ни хрена себе!

— Я заказал тебе номер в отеле в Сен-Жени-Пуйе. Далековато, но...

— Ладно, поехали во Францию, черт с тобой.

Против ожидания, отель "Балладен" понравился Вельяминову. Небольшая панельная коробка стояла на окраине французского поселка. Границу миновали почти незаметно, после вступления Швейцарии в Шенгенскую зону исчез даже символический контроль. Симпатичная толстушка-портье выдала ключ от номера, улыбнувшись ученому из России.

Утром Ростислав, едва позавтракав круассанами и кофе, быстрым шагом дошел до главного корпуса. В комнате исследовательской группы его уже ждали коллеги.

— Поздравляем наше светило! — оглушительно гаркнул Михаил, размахивая бутылкой шампанского.

— Мы все поздравляем дорогого доктора Вельяминова и желаем ему десять тысяч лет жизни, — по-английски, но с церемонной восточной вежливостью произнесла Пак Ма Ян, инженер-электронщик из Южной Кореи. Маленькая кореянка внешне походила на десятилетнюю девочку. Вельяминов улыбнулся, вспомнив, как в прошлом году устроил Ма Ян экскурсию на подмосковный ускоритель. Охранник сперва рявкнул "С детьми нельзя!", а потом, увидев документы девушки, долго извинялся. Теперь кореянка с хитрым видом прищуривала и без того узкие глаза.

— Ура! Браво! — дуэтом крикнули постдоки Войцех и Марио — поляк и итальянец. Молодые парни откровенно веселились, глядя на занимающую большой стол батарею разнокалиберных бутылок.

— По какому поводу веселье? — недоуменно спросил Ростислав. — До нового года еще далеко, а день Октябрьской революции уже прошел.

— Я знаю, что ты убежденный коммунист, — сказал Михаил, взглянув на портрет Ленина над рабочим столом Вельяминова, — но, кроме годовщины революции, неплохо бы помнить и про собственный юбилей.

Ростислав хлопнул себя по лбу. Надо же так закрутиться, чтобы забыть про собственное сорокалетие! А празднование постепенно раскручивалось по стандартному сценарию. Прочувственные речи, подарки от коллег. Непрерывные тосты на нескольких языках. Но главный подарок неожиданно преподнес Гозман.

— Мы все знаем нашего дорогого юбиляра как талантливого теоретика, предложившего принципиально новую модель темной материи. Но любая теория нуждается в экспериментальной проверке. И эта проверка, experimentum crucis, так сказать, скоро наступит. Надеюсь, успешно. Я верю в тебя, Славка.

Михаил жестом фокусника протянул Вельяминову прозрачную папку с бумагами. Ростислав увидел короткое описание установки-концентратора темной материи в полном соответствии с его собственными недавними расчетами, опубликованными в Astroparticle physics. На захваченные ловушкой частицы темной материи планировалось направить пучок высокоэнергичных пионов от ускорителя. Недавно Вельяминов, обрабатывая данные наблюдений ядра Галактики, предположил, что темная материя влияет на течение времени. Эффект должен был проявиться при взаимодействии темной материи с адронами. Работа велась на энтузиазме, параллельно с основным занятием — изучением кварк-глюонной плазмы в рамках огромной международной коллаборации. Правила коллаборации довольно жестко регламентировали порядок доступа к ускорителям, но Гозман проявил сообразительность и добился выделения двухсотгэвного пучка под внеплановый эксперимент. Увлеченные перспективой открытия, коллеги работали по ночам, разрабатывая установку. Михаил провел инженерные расчеты и заказал узлы в мастерских ЦЕРНа, Пак Ма Ян смонтировала прибор, Войцех и Марио работали как подсобники.

Ростислав чувствовал азарт — скоро решится судьба теории. Если получится, не за горами овладение темной материей. В любой точке Галактики космические корабли получат неисчерпаемый источник энергии. Управление временем тоже сулит очень много. Вот только для нынешней России пользы от открытия немного. Президент и премьер произносят громкие слова про наукоемкие технологии, а на практике продолжается примитивная распродажа нефти, газа и металлов. Провинциальный капитализм не заинтересован в развитии. Впрочем, прогресс человечества в целом рано или поздно приведет к мировой революции и коммунизму. Так что польза всё-таки будет, хоть и не сразу.

Коллеги выпили за успех будущего эксперимента, за победу социализма во всём мире, за космическую экспансию — в команде подобрались люди левых взглядов. Пак Ма Ян предложила тост за воссоединение Кореи на основе социализма. Экспансивный Марио произнес целую речь о Четвертом Интернационале. Вдумчивый Войцех аккуратно поправил:

— Сейчас нужен новый, Пятый Интернационал для всех коммунистов. Вражда Троцкого и Сталина для нас — нечто вроде борьбы Суллы и Мария. Оставим прошлое историкам. То будет правильно.

Михаил, потративший в студенческие годы немало времени на демтусовку, но затем, после тесного общения с Новодворской, ставший яростным защитником марксизма, иронично усмехнулся:

— Это мы понимаем. А какой-нибудь поц, нацик по натуре, примазавшийся к комдвижению уже во время кризиса, будет нести чушь про особый национальный социализм, цепляясь к любой разборке из прошлого.

Празднование, периодически перетекающее в дискуссию то о марксизме, то о теорфизике, затянулось. В итоге Ростислав махнул рукой на потерянный рабочий день. Гозман пообещал следующим утром подвезти установку к лабораторному корпусу. Устав от празднования юбилея больше, чем от работы, физики стали расходиться. Вельяминов и Пак Ма Ян решили прогуляться по Женеве. Подъехав на автобусе от ЦЕРНа до вокзальной площади, коллеги прошли к Женевскому озеру. Впереди в небо вздымалась струя знаменитого фонтана, мост через вытекающую из озера Рону был забит машинами. Ростислав и Ма Ян свернули в сторону парка Монрепо. Девушка обратила внимание на памятник. Выполненная в слегка авангардистской манере белая статуя изображала женщину в старинном платье.

— Это императрица Сисси, жена австрийского императора, — пояснил русский ученый. — Здесь её заколол напильником итальянский анархист.

— Я немного изучала европейскую историю, — сказала кореянка. — Кажется, перед первой мировой войной анархисты были сильны в Испании и Италии.

— Не только. У нас в России и во Франции тоже. Один Махно — фигура не из последних, не говоря уже о Кропоткине. Личности яркие, но путь тупиковый, сплошной идеализм. Впрочем, об убийстве императрицы Сисси в России знают в основном из романа Гашека.

— Гашек? Это русский писатель? — недоуменно спросила Ма Ян.

— Нет, чешский, — уточнил Ростислав. — Неужели не читала на английском или корейском? Думаю, "Швейка" наверняка перевели.

Вельяминов на ходу пересказал несколько эпизодов из романа, подбирая английские слова. Девушка звонко хохотала, опровергая расхожие стереотипы об азиатской невозмутимости и непонимании европейского юмора.

— Так хорошо отвлечься от неприятностей! — прошептала кореянка, вдыхая свежий воздух с озера.

— Неприятности? — спросил Вельяминов. — Вроде бы в лаборатории дела идут неплохо. Завтра начинаем эксперимент.

— Да проблема не в лаборатории...

Ма Ян нахмурилась и с горечью начала рассказывать про родителей и двух сестер, живущих только на денежные переводы из Женевы. Жизнь в южнокорейской провинции сильно отличалась от рекламных картинок из Сеула. Рухнувшие пенсионные фонды — это впечатляло даже на фоне специфического российского опыта. К тому же родители кореянки числились политически неблагонадежными — в молодости они участвовали в студенческом восстании в Кванчжу. Тогда американцы всерьез рассматривали возможность применения ядерного оружия против левых студентов. Сама Пак Ма Ян, старшая из трех сестер, успела получить высшее образование до кризиса. Обучение на физико-математическом факультете сеульского женского университета показалось ей недостаточным, и девушка получила дополнительно серьезное инженерное образование. Международной коллаборации по изучению кварк-глюонной плазмы как раз понадобились квалифицированные инженеры, и по рекомендации руководителя дипломной работы Ма Ян перебралась в Италию, а затем и в Швейцарию. Теперь ее европейской зарплаты инженера-электронщика ЦЕРНа с трудом хватало на скромное существование семьи.

— Впрочем, Ростислав, — Ма Ян с трудом выговорила славянское имя, — вам вряд ли приходилось сталкиваться с чем-то подобным, у вас все в порядке. Если эксперимент подтвердит вашу гипотезу, будет шанс на Нобелевскую премию.

Вельяминов невесело усмехнулся.

— Значит, со стороны я выгляжу этаким сытым бюргером, увлекающимся марксизмом лишь от скуки? Просто не привык я жаловаться. Но, видимо, мне тоже следует кое-что вам рассказать.

Ростислав вспоминал детство, благополучные советские времена, отдых с родителями в Крыму. Вспоминал и бестолково суматошные годы перестройки, катастрофу 1991 года, и как в 1993, еще студентом, оказался на баррикадах Дома Советов, как в составе отряда повстанцев прорывался в Останкино. Героизм коммунистов и зверства омоновцев. Природное упрямство помогло Вельяминову не сломаться после поражения. Учеба, исследования в физике высоких энергий, несмотря на жуткое безденежье и необходимость приработков на стороне. Работа в коммунистической партии, уличные акции и выборы. Жесткие внутрипартийные дискуссии, защита марксизма-ленинизма от пролезших в партию националистов, прикрывающихся именем Сталина. Выигранные гранты на изучение темной материи немного улучшили материальное положение — заработок старшего научного сотрудника кое-как подтянулся к среднемосковскому. Ростислав женился довольно поздно, вроде бы по любви, но брак оказался неудачным. Оксана оказалось истеричной особой, верующей христианкой, работающей в газетенке с православно-националистическим уклоном. Коммунистические взгляды мужа, его работа в райкоме партии раздражали православную журналистку, а физика тошнило от вида развешанных в квартире икон со слащавыми рожами христианских святых. Вельяминов вырос в интеллигентной семье с дореволюционными традициями, естественно, атеистической. В студенческие времена он считал верующих безобидными чудаками, но тесное общение с православной родней, отмечающей и рождество, и пасху, сделало из физика воинствующего атеиста. Детей, к счастью, не было, и год назад Ростислав и Оксана развелись с чувством облегчения. Теперь Вельяминов с удовольствием занимался теоретической физикой и пропагандой марксизма, не отвлекаясь на нудные семейные разборки.

— Вот какая у вас жизнь, — с непонятным чувством сказала Ма Ян. — А я считала вас абсолютно бесстрастным ученым, просто воплощением железной логики, презирающим человеческие чувства. На любых семинарах вы всегда выступали очень коротко, по самой сути обсуждаемых вопросов, избегая посторонних тем.

— А я считал вас просто успешной специалисткой, довольной своим положением. Знаете, в Москве Южная Корея прочно ассоциируется с достижениями в области электроники, а сами корейцы кажутся почти роботами.

Коллеги дружно расхохотались. Пак Ма Ян, очень похожая на расшалившегося ребенка, смахивала выступившие слезы с прищуренных карих глаз. Ростиславу всегда нравились рослые женщины с пышными формами, но теперь веселая маленькая кореянка заняла очень важное место в его жизни. Вельяминов обнял Ма Ян, поцеловал, легко поднял, закружил в воздухе. Физик снова чувствовал себя бесшабашным влюбленным студентом.

— Я люблю вас, Ростислав, — произнесла Пак Ма Ян. Вельяминов не сразу сообразил, что это было сказано по-русски.

— Ма Ян, и я тебя люблю!.. Любимая, ты знаешь русский? Вот здорово! Откуда?

— Говори не быстро... я.., — кореянка запнулась, затем перешла на более привычный английский. — Когда я была в Москве в прошлом году, сразу обратила внимание на одного высокого теоретика. А он вел себя, как викторианский джентльмен...

Девушка лукаво улыбнулась.

— Вот и решила выучить язык этого симпатичного джентльмена. Правда, в нашей церновской библиотеке мне попался самоучитель с сильным милитаристским уклоном. Основные выражения — "чем разрушена эта стена?", "какой калибр орудия?" et cetera. Определенно, написан для натовских вояк.