|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
День рождения настал, и Дмитрий Васильевич стойко перенес все, с ним связанное. И с тоской вспоминал свою вторую свадьбу-пять гостей и две поздравительные телеграммы! Все-таки он постарел и к шестидесяти потерял интерес к шуму, вниманию людей, но приобрел закалку выносить все, даже то, что не радует и утомляет. Осталось только отругать себя за недогадливость-надо было взять несколько дней отпуска и Машу в придачу, и поехать куда-нибудь, хоть в то же Ленинград и так провести эти дни, как будет по нраву. Ресторан-так ресторан, экскурсия-так экскурсия, прогулки по городу-так прогулки! И однозначный плюс-столько посуды мыть бы не пришлось! Но это то самое, после придуманное, и толку-то от него! Но все это миновало и больше не будет, как только закончится невымытая еще посуда и станет ясно, отчего не пришло поздравление от среднего сына: это козни невестки, сбой в работе почты в Москве или в том месте, где сын трудится на благо отечеству, и у которого есть условное наименование, с реальным местоположением не имеющее ничего общего? Знающий человек завуалированно пояснил, что если есть нужда построить такой объект в Краснодарском крае и есть нужда для его работы построить еще и город вокруг объекта, то и построят его возле совхоза 'Красная Победа', то есть южнее Абинска, но назовут Краснодар-24. 'Красную Победу' и Дмитрий Васильевич, и его знакомый помнили— небольшой такой поселочек на двух разных склонах горы, отчего и в документах появились 'Красная Победа восточная' или 'Красная Победа западная'. На картах такого не было, но важно было понимать, за какую его часть идут бои, потому что сегодня западная часть наша, а восточная— нет. потом стрелковая дивизия взяла ее, но не удержала, потом снова взяла...
А тут даже не знаешь, где этот город, где живет сын с семьей, располагается. Так, можно понять по обмолвкам про погоду, что где-то явно за Уралом. Но не более того. Пошел он в физико-технический институт учиться, на специалиста по радиолокации (официально). Институт только что разогнали, а потом снова образовали. И, хоть и назывался Московским, но фактически не в ней, а за ней. Ну ладно, студенту семь верст не крюк, а легкая разминка, и вот теперь живет где-то-не — знаю-где и приехать пока не может, уже три года, как, потому что что-то надо запускать, а оно все еще не готово .Ну, так можно было его понять, потому что и Дмитрий Васильевич в ядерной физике немного понимал, и сыну много про это говорить нельзя. Может, когда-то все запустится, и отпуск он проведет в Москве, хоть расскажет про семью и быт, если не про работу.
Тарелки закончились, их поставили сушиться, теперь более простая, но более осторожная часть-бокалы, чашки и блюдца. И они тоже закончились, и ничего не уронилось на пол — на счастье и вдребезги!
Что-то он сегодня устал более обычного. И будет ли 'Четвертый сон про прошлое и настоящее'?
Маша его рассказами про прошлое не донимала, но сон ему был ниспослан. И в нем творилось черт знает что:
Дмитрий Васильевич проснулся и вспомнил то, что видел в минувшем сне и снова пребывал в недоумении.
Началось с песни:
'Вот, наконец, платформа Тихорецкая,
Названье милое,
Хоть и немецкое'.
Это даже во сне смешно было. Хотя, возможно, сермяжная правда в этом есть, ведь были станицы и поселки, названные в честь генералов с немецкими фамилиями. Интересно, переименовали ли их в 1914-1915 годах? Да и позднее? Станица Засовская вроде так и оставалась такой, хоть и названа в честь генерала Засса. А на Дону ему говорили, что одну точно переименовали, где-то неподалеку от Морозовской. Да, точно, будущая Морозовская станица раньше называлась в честь генерала Таубе, и стала Морозовской по просьбе казаков, которые не вынесли насмешек других казаков из-за названия, собрали сход и начальство попросили назвать станицу не столь немецким именем.
Песенка длилась и дальше, про Анну Каренину и паровоз, во сне было смешно тоже, но не запомнилось подробнее. Надо будет спросить кого-то из молодых, не ходит ли в институте имени Горького такая песенка, исполняемая студентами под гитару?
Может, кто-то из молодых ее мурлыкал, а он услышал, спросил, но забыл, а вот сейчас вспомнил.
Ладно, что там дальше было во сне и песне?
Вспомнилось, но немного,
Диалог двух баб:
'Меж нами пропасть прямо настоящая,
Она замужняя, она замужняя, а я гулящая!'
А вот дальше что-то не вспоминалось, вроде бы сначала что-то смешное, потом грустное.
Но время еще полпятого, можно себе позволить поразмышлять или повспоминать, и снова вспомнился юный Митя на польском фронте, как он выбирал себе верховую лошадь из польских трофеев. Посмотрел, посмотрел и спросил, а какая лошадь самая смирная, с учетом того, что он не кавалерист? Ему знатоки и посоветовали: либо вот эта буланая, либо та, со звездою во лбу. Митя и выбрал носительницу звезды и не прогадал-действительно оказалась смирной, и даже на близкие разрывы снарядов только прядала ушами. И медленно, но аккуратно для своего неопытного всадника несла его по делу. При нужде ее и запрягали, но с учетом того, что лошадь немолодая, много не потащит. Митя ее называл Звездочкой, а его ординарец Игнат -'Купчихой'. Лошадушка отзывалась на
оба имени, но на Купчиху менее радостно. По крайней мере Мите так казалось.
Пока было тепло, Митя ходил в гимнастерке и шароварах, уже изрядно выгоревших на солнце. Фуражка тоже почти белой стала, но звезда сияла лучами. Нагрудного знака командира Мите не досталось, но нет-так нет. На ногах изрядно побитые сапоги, но еще крепкие и не протекающие. В вещах ехали еще ботинки и две пары обмоток, но здесь были лучше сапоги— мокрых мест хватало. Ну и Митина любовь-оружие. Нормальный комплект вне боя был-два нагана (один наградной, один обычный) и это все. В атаку Митя брал усиленный комплект патронов и какой-то третий ствол, потому, что они всю кампанию и менялись: то Штеер, то Парабеллум, то большой Браунинг. Поносит, постреляет, обнаружит несоответствие идеалу и отправляет в забвение. Под состав вооружения Митя подвел теоретический фундамент. Атаку он начнет с двумя наганами, благо они безотказны, но медленно перезаряжаются. Если обстоятельства позволят, то он снова револьверы перезарядит, а если нет, то вытащит пистолет, благо в нем куда легче менять обоймы. Пистолетный магазин тогда назывался обоймой. Штеера это не касается, потому и он быстро ушел из практики. Можно было и быстрее с ним расстаться, но, чтобы взять что-то вместо, надо найти это самое 'вместо'. На поясе патронный подсумок, только патроны в нем не винтовочные, а револьверные и пистолетные. Ну и австрийский штык на случай крайний и особый. Он настал при взятии вокзала в Ковеле, правда, не с этим штыком, а с там подобранным. Митя в Ковель ехал, не ожидая того, что город придется брать, потому оставил в роте и штык, и бинокль, и Браунинг с патронами.
Для удержания всего добра на ремне— две плечевые портупеи. Гранаты у Мити бывали редко— он доверял только гранатам Мильса, а они встречались не на каждом углу. А немецким и австрийским гранатам— ну их к лешему. Может, у дрессированных кайзеровских пехотинцев с ними все хорошо выходило, но у него на Южном фронте была пара отказов взрывателя у 'колотушки', потому -ну их. Сегодня не сработала, завтра сработала, но позже, послезавтра -взорвалась досрочно и ...
'Дружба спит в одной могиле, а в другой любовь'. Почему в разных-граната могла и оторвать кусок тела и забросить куда-то. Оттого обе части и оба чувства похоронят не рядом.
Хочешь жить и побеждать— пользуйся тем, чему доверяешь. Тем же французским гранатам Ф1 он в молодости не доверял, а когда в следующую войну к ним сделали взрыватель наподобие Мильсовского, то отчего бы и нет? Ну и что еще у него было: полевая сумка, фляга и бинокль.
Свистка и компаса тоже не досталось, но не страшно. Компас может быть в голове, а заорать так, что услышат, тоже можно. Обошлось без этих предметов амуниции. А вот карандаш и бумага-за этим приходилось следить и собирать и у мертвых владельцев, и у живых.
Потом, уже после гражданской, появилась палетка для карт, ее носили отдельно, потом совместили с полевой сумкой. Тогда ее у Мити не было, и карт тоже. Хотелось бы, но не давали, якобы самим надо. Разве что захватить у поляка и пытаться прочитать. 'Grzhuhilsj'-это как прочесть и что значит?
Пока же карты нет, то получил приказ отправляться туда-то и записываешь, через какие пункты следует идти. Потом смотришь-этого Grzhuhilsj еще не было? Не было, а что было — Мыслибуж Велький. Ага, значит, Grzhuhilsj должен быть дальше, а за ним Чарны Ляс... А общаться с местными — еще та радость. Поляки часто делали вид, что 'не вем они и не вем', хотя тридцать лет в Империи жили и почему-то тогда понимали по-русски. Ладно, рыкнешь по-немецки, и чудо случится, и понимание восстанавливается. Видимо, за три года оккупации немцы этих волынян хорошо выдрессировали понимать их язык. Потом стали брать подводчиков по повинности из местных, те уже все понимали. И правильно— они везут груз до Грохува, и, если будут блуждать по 'непониманию языков', то позже вернутся к жене и хозяйству. Оттого меньше выдумывали про непонимание.
Кстати, ротный фельдшер у Мити был в возрасте Сахалинца, но не такой ленивый, а, наоборот, деятельный. Митя уже знал, что войны выигрывают раненые, вернувшиеся в строй, и на просьбы Иваныча реагировал в пределах возможного-если есть, то дадим. А нет-будем искать. Иваныч Митею был предупрежден о необходимости поиска трофейных медикаментов и перевязочных средств, и это делал.
Аптек на поток и разграбление роте снова не попалось. Но риса таки добыли, хотя кишечные расстройств в роте редко случались, и старались со вшами бороться.
Но проверишь бойцов, а они потом заночуют в хатах и там снова вшей наберутся. Кстати, местное поверье говорило, что, если у кого нет вшей, то это большое несчастье. Наверное, поверье пошло от того, что вши покидают помершего, он им холоден и невкусен. Встречалась и малярия-болота-с, болота. Ну, хоть не холера, и то славно. Видно, эпидемии холеры девятнадцатого века на поляков так подействовали, что те словом 'холера' ругались.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
