Я Сноходец

ДЕТСТВО.

Я не помню своего отца. Нет, он конечно же был, говорят у нас была дружная семья. Но для меня он проходил как-то фоном. О нем сохранились редкие воспоминания, вызывающие скорее отторжение, или безразличие, чем что-то иное. Никакого чувства привязанности или любви к нему я никогда в жизни не испытывал, разве что уж в самом раннем детстве, но честно говоря я не помню о таких случаях.

Все что я когда-то получил от своих родителей. Воспитание, какие-то умения, навыки или что-то еще, дала мне именно мама. За что я очень благодарен ей.

Родился я в Алмалыке, небольшом узбекском городке в семидесяти километрах от Ташкента. Правда прожили мы там не долго, вскоре мама добилась своего перевода в Ташкент, где жили ее родители и мы вместе с отцом переехали туда.

Все, что я помню из своего детства проходило именно там, в Ташкенте.

После переезда в Ташкент, какое-то время моя семья жила в комнате маминых родителей, но чуть позже мама сумела добиться выделения ей двухкомнатной квартирки в старом, еще дореволюционной постройки доме на улице Кочуринера и мы все включая бабушку и деда, переехали туда.

Когда-то это были казачьи казармы. Позже сменив несколько владельцев и заполучив в своей архитектуре несколько дополнительных внутренних перегородок, дом превратился в жилой. Это был длинный "П"-образный барак, поделённый на крохотные комнатушки, и чем-то напоминающий коммунальную квартиру. В верхней его перекладине имелись высокие деревянные ворота с калиткой. Распахнув их во двор спокойно мог въехать грузовик. Который и появлялся у нас раз в неделю, очищая помойку от бытового мусора, которая находилась в дальнем конце двора, между ножками "П". Там же имелось и деревянное строение с огромной ямой под ним и служащее для отправления естественных надобностей. Представляю, как жилось людям чьи квартирки находились рядом с этими удобствами. Запах распространялся чуть ли не на весь двор.

Отлично помню огромное дерево шелковицы, или как его называли у нас — Тутовника, росшего справа от входа во двор. Дерево было очень старым, пышным и высоким. Помню в момент созревания, бабушка просила соседского мальчишку, который лез на дерево и собирал для меня его сочные вкусные плоды. Они были совсем небольшие размером с половинку мизинчика ребенка, а формой напоминали ягодку малины или черники. Скорее именно последнюю, потому что были темно-синего цвета и необычайно вкусными.

С одной стороны, наш дом был похож на огромную коммуналку, наверное, именно так он и задумывался в самом начале.

С другой стороны, в отличие от коммуналки, жильцы нашего дома, отказавшись от длинного узкого коридора, проходящего сквозь все здание уже самостоятельно, поставили дополнительные перегородки и сделали себе отдельные входы превратив огромную коммуналку в крохотные малосемейки. Благо, что дом был одноэтажный, а выходы из него вели во двор. После прорубания выходов тут же часть двора огородили на малюсенькие, приусадебные участочки. Которые были настолько малы, что в них можно было разместить разве что стол с парой лавок, или вынести корыто во время стирки белья. На что-то иное их не хватало. Но опять же разделив часть общего двора на подобные дворики, люди были рады хотя бы этому.

Дворики, тут же были огорожены заборчиками из штакетника, кто-то умудрился посадить пару кустов роз или гладиолусов, но чаще всего там находилась вкопанная деревянная лавка и небольшой столик, за которым вполне можно было попить чай, перекинуться в выходной день с соседями в домино или картишки, или просто посидеть, наслаждаясь вечерней прохладой.

Правда, когда за столиком собирались соседи, пройти мимо столика во двор или в дом, можно было лишь бочком, так как места уже не оставалось.

Бывший когда-то коридор, был превращен в крохотную кухоньку. Но так-как не водопровода ни газа не имелось, то воду носили в ведрах из колонки на улице, а в качестве плиты использовался примус. В очень редких случаях кто-то использовал газовую плиту со сжиженым газом на привозных баллонах.

Там же, неподалеку от туалета и мусорки, находились и сараюшки, в одной из которых отец сделал для себя нечто похожее на мастерскую. И где родители хранили зимой овощи и ненужные сейчас вещи, которые возможно могут пригодиться в дальнейшем. Не принято было в то время избавляться от подобного, потому и складывалось все про запас.

Двор, для меня мелкого казался просто огромным, хотя родители постоянно жаловались, что он маловат, что меня очень удивляло.

Не считая пригороженной кухоньки нашей семье принадлежало две комнаты, располагающихся друг за другом.

В первой, немного меньшей по размеру жили бабушка с дедом и стояла моя детская кроватка. В самом теплом месте возле печи. Единственное окно этой комнаты выходило раньше в коридор, а после на нашу кухню. Под этим окном и стояла кровать моего деда. Позже уже учась в школе я слышал рассказы мамы о его большой любви ко мне, но в силу малого возраста я запомнил его уже парализованным и постоянно лежащим на этой самой койке.

Рядом с койкой деда, у его изголовья стоял большой бабушкин сундук с чуть выпуклой крышкой, окрашенной темно синем лаком. Боковины этого сундука были отделаны жестью и раскрашены в разные цвета образуя какой-то сложный орнамент.

Но самое интересное было внутри. Я не говорю о вещах, лежащих там, самым притягательным для меня была внутренняя поверхность крышки, оклеенная множеством разных картинок.

Здесь были и фотографии бабушки в подвенечном платье со стоящим рядом молодым дедом в офицерской форме с погонами ротмистра кавалергардского полка. Фотографии маленькой мамы, играющей возле какой-то лужи, просто вырезанных из каких-то журналов разноцветных картинок и наклеенных на крышку. Все это мне было очень интересно разглядывать, при этом слушая объяснения бабушки, а иногда и деда, если он не спал.

На этом же сундуке спала и бабушка. Меня всегда удивляло как она там умещается, ведь спать на выпуклой крышке совсем неудобно, но тем не менее она спала именно там, почему-то отказываясь спать на диване стоящем с другой комнате.

Во второй, чуть большей комнате жили мои родители. Там стоял, большой светлого дерева платяной шкаф. Возле соседней стены, диван с высокой прямой спинкой, чуть в стороне от которого почти в самом углу находилась топка печи голландки. На противоположной от шкафа стороне широкая металлическая кровать с панцирной сеткой, на которой спали мои родители и на которой так любил прыгать я в их отсутствие. Напротив дивана, в стене выходящей на улицу, имелись два небольших окна. Между ними стоял круглый стол с несколькими стульями.

Общая площадь квартиры, как я узнал несколько позже, составляла около двадцати квадратных метров.

О том доме у меня осталось несколько достаточно ярких воспоминаний.

На третий день рождения мне была подарена железная дорога.

Это такие металлические рельсы, собирающиеся в круг, паровоз с вагонами все это приводилось в движение с помощью батареек. Наверное, предполагалось что подобная игрушка займет меня на какое-то время. Вот только заняла она почему-то не меня.

Первое воспоминание о ней выглядит примерно так. Меня подводят к круглому столу, на всей площади которого из плотной бумаги сделаны холмы, раскрашенные травой и цветами. Вырезанные деревья, склеенные здание вокзала, мост через нарисованную речку и много чего еще. Все это раскрашено цветными красками и выглядит вполне как настоящее. Во всяком случае мне кажется именно так. Через все эти леса, холмы, тоннели, мосты, проложена железная дорога по которой едет поезд с вагонами, время от времени подавая свисток.

У меня загораются глаза и взобравшись с ногами на стул я завороженно гляжу на это действо.

Мне тут же объявляется, что все это подарок именно мне на день моего рождения. Услышав это счастья становится еще больше.

Пока я любуюсь на паровозик мама с бабушкой выходят в соседнюю комнату, а я остаюсь с отцом.

Но.

Как только я пытаюсь протянуть руку чтобы дотронуться до движущегося паровозика или чего ни будь из нарисованного или склеенного из бумаги, как тут же отец одергивает меня, говоря, что на это можно только смотреть. А спустя пять минут, все это останавливается, под предлогом дефицита батареек и вообще убирается на шкаф, до которого я в силу своего возраста не доберусь при всем своем желании.

Мне предлагается заняться чем-то другим, пока взрослые будут накрывать на стол, отмечая мой день рождения.

В следующий раз игрушка достается под строгим присмотром отца буквально на пятнадцать минут, и опять же с наказом ничего не трогать. Отец при этом, что-то подправляет, подклеивает, подкрашивает. Впрочем, мне гораздо более интересен сам паровоз, а не окружающий его мир, созданный отцом.

Видимо в один из дней мне надоедает тупо смотреть на то, как папа играет в подаренную мне игрушку и я, собрав пирамиду из табуреток пытаюсь взобраться на шкаф, чтобы достать ее.

От неминуемого падения меня спасает бабушка, случайно зашедшая в комнату. Она же помогает мне снять все это со шкафа и водрузив на стол, вместе с ней разбираемся как запустить собранную отцом конструкцию. Впрочем, я и сам уже насмотревшись за действиями отца прекрасно знаю об этом. Бабушка, убедившись в моих знаниях покидает комнату, а я играю с паровозиком добавив оловянных солдатиков пару грузовых машинок и еще какие-то интересные мне игрушки. Поглощенный игрой не замечаю, как пролетает время и пропускаю момент, когда в комнате появляется отец.

Увидев, чем я занят, он тут же выдергивает меня из-за стола в угол. Следом за мной туда же летят мои солдатики и все остальное. А вместе с моими игрушками, случайно, а может и преднамеренно сдернутое с поверхности и вырванное с корнем здание вокзала.

Тут же возникает скандал, в котором меня обзывают бестолочью, обвиняют в порче, с таким трудом построенной железной дороги. Оказывается, это именно я вырвал здание вокзала и испортил что-то еще с таким трудом сделанное именно для меня, а все мои слова о том, что это сделал не я остаются безо внимания.

В конце концов бабушка забирает меня, успокаивает и скандал стихает. Через некоторое время железная дорога просто исчезает из дома, а я даже не вспоминаю о ней.

Когда мне исполняется четыре года в нашей семье происходит прибавление и у меня появляется сестренка.

Маринка, названная так в честь моей бабушки, маминой мамы. Сестренка, очень похожая на отца, такая же смуглая как он и с темными, почти черными волосиками. Я называю ее шоколадкой, и это прозвище тут же подхватывается родителями и как бы становится ее вторым именем.

Отец души не чает над своей дочкой, и я тут же отхожу на второй, а то и на третий план.

С этого момента с его стороны в отношении меня начинаются постоянные тычки, а иногда и затрещины. Но все это делается без свидетелей и потому не смотря на мои слезы, а иногда и жалобы все они списываются на мою бурную фантазию.

В отсутствие мамы, мне теперь строжайше запрещено не только подходить к сестре, но и лишний раз взглянуть на нее. Любой шаг в ее сторону тут же пресекается.

Сестра же несмотря на свое малолетство, тут же просекает ситуацию и малейшее ее несогласие со мной оборачивается ее ревом, на который тут же реагирует отец, оборачивая все на меня. И я тут же становлюсь виноватым во всех сделанных или не сделанных грехах. И не важно кто на самом деле накосячил, виноватым все одно оказываюсь я.

Вспоминается еще один, довольно интересный случай из тех лет.

В один из летних дней, вместе с родителями выехали на прогулку на "Комсомольское озеро" — парк в одном из районов Ташкента. Во время прогулки наткнулись на лоток с беспроигрышной лотереей. Тогда часто происходили подобные, своего рода аттракционы.

Мама тут же покупает пару билетиков, один из которых достаю из барабана я, другой сестренка. Моим выигрышем оказывается пышный букет алых роз, который тут же отдается маме. Сестра же выигрывает огромный игрушечный грузовик, который не сейчас, ни много позже так и не достается мне, несмотря на все уговоры. А любые попытки завладеть им жестко пресекаются. Сестра же, видя реакцию отца на мои попытки, демонстративно начинает возить на нем кукол, как только в поле зрения попадаем мы с отцом. В остальное же время грузовик пылится под кроватью никому не нужный.

Но, жизнь продолжается, наступает весна и в один из дней у меня появляется велосипед.

Самый настоящий велосипед! С гнутым рулем, кожаным подпружиненном сиденье, как на взрослом велосипеде, звонком и тремя колесами. А самое интересное что на нем можно ездить, крутя педалями или просто встав одной ногой на скобку, расположенную над задней звездочкой, а другой ногой отталкиваясь от земли.

Мы с мамой иногда ходим в магазин, и я сопровождаю ее на велосипеде. В один из дней в голову приходит идея и я поделившись ее с мамой, прощу отца установить мне над задними колесами багажник, чтобы возвращаясь из магазина маме можно было поставить туда сумку. Отец даже не хочет слышать об этом, отмахиваясь, то усталостью после работы, то занятостью по дому, но в конце концов после неоднократных моих и маминых просьб багажник наконец появляется на моем велосипеде. Вот только увидев это чудо, я понимаю, что я только что лишился своего велосипеда.

Багажник сварен из довольно толстой, для меня четырехлетнего, арматуры и оседлав велосипед у меня с трудом получается сдвинуть его с места. Ни о каких дополнительных сумках в качестве груза, речи и быть не может.

В сердцах я пинаю ногой свой велосипед, который тут же переворачивается вверх колесами через багажник. Мама случайно замечает это и выходит из дома со хмурым лицом готовясь отругать меня за такое отношение к вещам. Но тут ее взгляд падает на велосипед и до нее доходит причина моей злости.

Она пытается поставить велосипед на колеса, но, он тяжел даже для нее, и даже поставленный на колеса он так и норовит перевернуться обратно через заднюю ось и багажник, который сильно нарушил развесовку велосипеда.

Подхватив велосипед за руль, она тащит его к нашему сарайчику где у отца хранятся инструменты и подойдя к нему толкает велосипед прямо ему под ноги.

Дело заканчивается очередным скандалом. Позже багажник все же скручивается, и я продолжаю кататься без него.

В то время было не так много машин, если разумеется не выезжать на центральные улицы. А уж по своему переулку мы гоняли как хотели, тем более, что в то время не слишком-то опасались того, что ребенка может кто-то обидеть или украсть.

Единственные обиды, которые и случались между нами были из-за частых потасовок. О толерантности или еще каких-то чудачествах в то время не говорили, хотя и вражды между русскоязычным и местным населением не возникало. Скорее наоборот, даже общались между собой мы свободно переходя с Русского на Узбекский. Правда драчки все же происходили, но сие никак не было связанно с национальной или прочей рознью. С другой стороны, и взрослые на то смотрели сквозь пальцы. Не увечили ребенка и ладно, а так бойцовский дух закаляется, в жизни оное еще как может пригодиться.