К черному трону

Ц З Е Н Г У Р Г У Р О В

"К ЧЕРНОМУ ТРОНУ"

СОДЕРЖАНИЕ

Предисловие

Часть первая "ВЕСТИ".

Часть вторая "ПОСЛАНЦЫ".

Белый — Мэчин

Красный — Хомин

Черный — Морин

Белый — Могой

Красный — Луу

Черный — Тулай

Белый — Барс-буре

Красный — Буха

Черный — Хлуган

Белый — Гахай

Красный — Нохой

Черный — Тахиа

Часть третья ПОСЛАНИЯ.

Предисловие.

Скорей всего это произошло во времена Чингисхана... Но происходило всегда. При Атилле, Тимуре, Бабуре, Шамиле, Кюль-Тегине, Нурхаци, Гэсэре и многих иных. Из эпох скифов, сарматов, гуннов, тюрков, уйгуров, кыргызов, табгачей, огузов, сельджуков, киданей, чжурчженей, монгол, татар, ойратов, манчжур, осман и еще множества империй, каганатов и малых ханств, сменявших друг друга в Великой Степи и иных странах, на иных континентах собраны в мозаику реальные факты, фольклор, мифы и религии. Да простит читатель мне смешение эпох и языков, заметное только хронистам. Вам же предстоит узнать иное.

Как...

ВЕСТИ.

В час Собаки, день Змеи, восьмого месяца года Барса войска Великого Хана разгромили у озера Чарсуколь Союз Закатных Племен.

Полководец Сабе, заложив руки за спину, расхаживал по пологой вершине холма, то и дело всматриваясь в сторону садящегося солнца. Солнце утопало в мутной жиже потока, которым стали песчаные холмы у горизонта. Разбитые сарданаки бежали на север по огромному валу, запрудившему четыре реки, сбегающие из четырех ущелий к плотине, отводившей воду их в древний канал, неизвестно кем и когда прорытый, что уходил к большим северным болотам. Последние из сарданаков, желая отойти от погони, пробили в плотине дыру. Небольшую — в половину человеческого роста. Вода устремилась в свое старое русло, давно ставшее заболоченной песчаной пустыней. Поток пробил в плотине брешь, разросшуюся до размеров ущелья, став исполинским валом грязи, унесшим в своем чреве бегущие с поля боя остатки войск матуров и хазаимов. Озера Чарсуколь больше не было. Возможно, оно скоро станет рекой Чарсугол.

Сабе знал — завалить пробоину и пустить воду в канал теперь нечего и пытаться, переправиться через возникший поток не удастся в течение недели, а то и месяца, следовательно: поход вслед за садящимся солнцем на земли хазаимов и опосков закончен так и не начавшись. Скоро придет зима, пастбища оскудеют, остатки вражеских племен уйдут на зимние кочевья.

Остается поход на юг — в жар не остывших еще пустынь, куда бежали лишь разрозненные кучки побежденных. Бежали себе на гибель, без корма для коней. Верблюдов у них нет. Все стадо верблюдов закатных племен он еще вчера отбил у сарданаков. Бежавшие сгинут в пустыне навсегда, как сгинет эта новая река, как пропадала она в пустыне в незапамятные времена и как будет теряться в пустыне без всякого толку с этого самого часа, когда он, Сабе, разбил самые сильные народы Степи. "Закатные племена", думали ли вы, сколь скоро придет ваш закат, давая название своему союзу.

Нет, он — Сабе не пойдет на Юг. У него остался один путь обратно на восток, не идти же ему в тайгу и горы мирно покорившегося севера. Война в этом году закончена. Закончена великой битвой и великой победой. Ничто так не радует степняка, как победа над равным себе. Как никакая взятая крепость, как никакая разоренная плодородная долина или усмиренная орда таежных охотников.

Что битва выиграна, Сабе знал еще в полдень. Что его, скорей всего, скоро заберет смерть, он знал, когда солнце было на полпути от зенита к закату. Что война в этом году закончена, он узнал только что, увидев исчезающие в бушующем потоке черные барханы.

Теперь ему предстояла самая ответственная и утомительная часть действа: изображать грозного и неутомимого военачальника, когда сил гневаться и желания приказывать не осталось вовсе. Но от его воли это не зависело: Сабе продолжал твердо ступать по земле под четырехбунчужным знаменем из ячьих хвостов — золотого, белого, красного, черного. И действом этим томился.

Первым из его главных воинских начальников, как и ожидал Сабе, прибыл Кара-нойон. Он хотел подкрасться незаметно, для чего натянул на копыта своего вороного мерина войлочные чулки, но позвякиванье палочек черного дерева, из которых связаны конским волосом черные доспехи, выдало его с головой. Не повернув своей мудрой головы, Сабе поманил Кара-нойона к себе. Тот взвизгнул, ударил лохматой камчой по крутому боку мерина, круто осадил его перед полководцем, показывая, что он и нравом крут, сузил глаза, в которых играла улыбка.

— Десять тысяч голов без одной срубили мои молодцы, Сабе-зайсан! Много, очень много. Больше всех срубили! Остальных дорезают. Еще десять тысяч будет, когда всех дорежут!

Сабе ухмыльнулся. Кара-нойон плохо считал, о числе "десять тысяч" имел весьма смутное представление. Для него десять тысяч — бесконечность.

— Ты мне сказки не рассказывай! Ты мне головы давай!

— Будут тебе головы!

Кара-нойон помчался к своему тумену добивавшему сарданаков, по велению Великого Хана предназначенных к поголовному истреблению. Усмехнулся Сабе: Кара-нойон и его воины слыли большими шутниками. Однажды, когда Сабе приехал посмотреть на аккуратные ряды отрубленных черными воинами голов и размеренно прохаживался вдоль этого строя, вглядываясь в лица мертвых врагов, одна голова открыла глаза и подмигнула Сабе. Он на мгновение опешил. Шедший сзади Кара-нойон притворно выбранил своих нукеров за недоделанную работу, и, было, сам хотел снести голову человеку, закопанному по его приказанию. Такой безобидной шуткой хотел он потешить великого Сабе-зайсана, еще больше — себя самого. Сабе, отлично понимавший шутки, имевший вкус к веселью оставил жизнь обоим шутникам: и нойону, и закопанному.

— Пришли мне Кутха! — негромко крикнул полководец вслед удаляющемуся шутнику, когда тот отъехал уже на расстояние половины полета стрелы. Знал Сабе — скоро Кутх будет у него в ставке, потому что плох тот подчиненный, что более не слышит окрика властителя.

Итак: первым отрапортовал Кара-нойон о почти полном истреблении сарданаков, о десяти тысячах отрубленных мохнатых голов. Все эти тысячи голов о девяти косицах Сабе сейчас бы променял на одну — на голову их царя Сарданакшаха. Так случается на войне: совершаются тысячи подвигов, теряются десятки тысяч жизней, делаются походы в тысячу тысяч шагов, но, если не сделан последний шаг, если не убит еще один человек, все предыдущие подвиги, жертвы и лишения не имеют значения и не дают в твои руки преимущества. Что проку в том, что сарданаков больше нет, как нет союза Закатных, когда жив Сарданакшах, слава которого летит по Степи впереди славы Великого Хана. И пока жив он — он будет все вставать и вставать на пути Сабе, сплетать новые союзы, затевать новые войны, даже оставшись последним из сарданаков.

Итак: первым принес рапорт Кара-нойон и первым прибудет в ставку его ординарец Кутх, оторванный от участия в кровавом побоище.

"Степняки любят холмы, — размышлял Сабе. — Наверное, их глаза слишком привыкли к плоскому миру равнины. Любое возвышение ломает их представление о мире, дает понять, что мир может быть иным. Потому они из гордыни, подобно богам, созидающим мир, хотят насыпать горы, хотят встать над другими. Чем достойней человек — тем выше курган над его могилой. Чем большее войско уходит в поход, тем больший курган складывают на первом встреченном перевале. Бессмыслица, когда войско побежденных вливается в войско победителей, когда завоеватели остаются на покоренных землях, побежденные же отправляются осваивать земли победителей. Если бы действительно победившее войско бросало камни, то за второй горой никто не заметил бы первой. Чем больше победа — тем больше войско. Это лишь символ, ловкий обман с этими горами, чтобы в уходящем в поход войске большинство готовилось к смерти, чтобы знало, что их ждет. Степняки всюду кладут холмы — Кара-нойон возводит холмы из отрубленных голов. Они думают, что складывают эти пирамиды на страх другим, на самом деле — только для себя, чтобы выжечь из души ужас, почувствовав насколько сам ужасен. Через несколько лет от кричащих безмолвным криком тысяч ртов останется лишь небольшая, поросшая травой, белеющая, подобно яичной скорлупе, выжженными солнцем лобными костями, возвышенность. Все забудут о великой победе и страшной резне. Следа не останется ни на земле, ни в душах".

А пока сабли и мечи срубают головы трупов, раненых, пойманных на аркан, обессиленных сечей, но готовых драться, да руки не могущих поднять, шагу ступить не могущих — так устали. Сталь тупится о шейные позвонки, кровь стекает по бороздкам лезвий, отчего через некоторое время на зеркалах остро наточенных клинков появятся темные пятна, взбухнут бубонами ржавчины. Клинки источатся и однажды переломятся. Но это еще не конец. Из них сделают ножи и кинжалы, которые тоже однажды сломаются. Обломками их будут скоблить шкуры, и резать веревки, дети будут срезать прутики ими, пока однажды не потеряют. Железо станет ржавчиной, похожей на запекшуюся кровь.

— Бекбулат! Вели собрать оружие с поля. А то наши воины наберут себе в запас целые вязанки! — отдал распоряжение Сабе, не повернув головы к свите.

Но пока сабли и мечи рубят головы, вздымая к темному небу фонтаны крови, отворяя ее потоки в ковыльный чернозем и белые пески. Некоторые из стоящих на коленях пленников слишком напрягают тело перед казнью и, если голова отсечена не очень умело, то тела вскакивают, иногда успевают пробежать несколько шагов, подобно безголовым птицам. Черные воины, уже сделавшие ставки на того или иного силача в этих бегах, смеясь, ставят им подножки, чтобы лишнего не пробежали. Вообще-то каратуменовы бойцы большие мастера рубить головы: и в бою (чтобы не махать мечом дважды), и на казнях. Они могут сбрить голову так, что та останется на месте, только небольшая красная полоска, как у повешенного, пересечет шею; могут ударить так, что голова подскочит вверх, как смоляной мяч, да еще поддать по ней мечем, что деревянной битой. Могут рубануть сильно, но особым образом, не отрубив, а вырвав башку из тела вместе с разорванными мышцами, с легкими и мотающимся пищеводом. Могут лишь подсечь ее, и она опустится на грудь в вечном поклоне. Черные воины знают толк в головах, отчего не жалуют палицы и булавы (лишь некоторые балуются кистенями), дубинки, боевые молоты и топоры, не очень доверяют секирам — всему уничтожающему главный трофей, превращающему его в бесформенное месиво с выпученными глазами, которое уже не возьмешь за волосы, за косу, за чуб, за ухо, если голова лыса, не похвастаешь, не плюнешь в глаза, не подергаешь за язык или усы. Не насадишь на руку и не устроишь представления мертвых голов. Не срежешь скальп. Не сдерешь с лица кожу, из которой можно сделать потешную маску. Черные воины — веселые воины. Они сложат свой холм.

Завтра Сабе увидит этот холм, посчитает количество голов в основании, произведет в своей голове математические расчеты и скажет, сколько там их лежит — с точностью до двухсот голов на десять тысяч. Головы бывают разные: большие и маленькие, длинные и круглые — ошибиться очень просто. Число это полководец сообщит Великому Хану в общей сумме убитых врагов, вместе с количеством пленников, готовых стать воинами, вместе с числом собранного на поле оружия, пойманных коней и верблюдов, рабов и рабынь, с количеством захваченных кибиток, котлов, копченого мяса, драгоценностей, войлоков — всего подобранного сора войны.

"Может, они не холмы кладут? Может — созидают новый загробный мир?"

Оглядел свиту Сабе и остался недоволен ею: недоставало торжественности. С другой стороны, радость тоже не очень пристала столь трагическому моменту, вот свита и не знала как себя вести. Сабе забросал своих нукеров толковыми распоряжениями на счет обоза, организации пиршества, спасения своих раненых, подсчета добычи, ближней и дальней разведки, погони, отгона нового табуна на свежие пастбища — и еще тысячей больших и малых поручений, приказов, распоряжений, просто капризов. Раз не знают как себя вести, пусть носятся на взмыленных конях в темноте вечера и ночи, вместо того чтобы стоять сзади и глазеть ему спину, а потом наушничать в ставке Великого Хана о поведении полководца в столь трагический момент.

Горе было огромно: погиб старший сын Великого Хана — Гуймак, наследник огромного царства. Ближе к вечеру, когда и ему стало ясно, что битва выиграна, но он в ней так и не отличился, Гуймак взлетел на своего быстроногого аргамака, поднял свою "золотую сотню" и рванулся в гущу битвы. Сражение было выиграно, но враг еще не был побежден, хоть не было у Закатных почти никакой надежды.

Что у Закатных нет никакой надежды, один Сабе знал утром, стоило ему взглянуть на их строй: "изготовившаяся к броску змея". Так ядовитая гюрза кладет свое тело за изгибом изгиб, выставляет вперед большую приподнятую голову, готовую распрямиться и ударить в молниеносным броске. Сабе выстроил свое войско, как было заведено Великим Ханом — "строем беркута" с широко расставленными крыльями-флангами, крепким клювом-авангардом и сильным телом — черным туменом, с хвостом-резервом и хищными когтями гвардии Алтын-нойона.

Сегодня Орел победил Змею. Для строя змеи необходимы крепкие сплоченные ряды на быстрых конях, тяжелое вооружение всадников, способных не только быстро наскакивать на врага, но и прорубиться сквозь его строй, сметать все на своем пути, рассекая на части ряды и разматывая "витки" в кольца. "Голова змеи" — тяжелая конница сарданаков шла впереди, но их было слишком мало для подобного удара. Все остальное войско Закатных не выдержало клевков красного "клюва", мощного удара "тела", обхвата белыми "крыльями" ("когти" Сабе придерживал на крайний случай). "Тело змеи" было разрублено на куски отдельных племен, но продолжало извиваться в агонии, мужественно рубиться, даже утратив строй и единое руководство.

Солнце пошло на закат, лучи его стали бить в глаза воинам Великого Хана. Тогда и послал в бой Сабе блистательную гвардию. Сабе усмехнулся точности эпитета: "блистательный", воспринималось буквально. Гвардеец считает позором идти на битву, если не увидит в своих начищенных медных латах своих отражение себя и всего мира вокруг. Потому бег гвардии на буланых конях подобен истечению огня из вулкана. Солнце отразилось в сияющих щитах и шлемах, ослепило врагов, вселило в их души страх — те дрогнули и готовы были бежать.

Именно тогда Гуймак во главе своей сотни выскочил перед медленно разгонявшейся колонной лавы. Кровь отца взыграла в нем, еще больше — зависть к славе Великого Хана, всегда самолично водившего своих воинов в бой, но достаточно мудрого, чтобы самому в бой не вступать. Воображению уже не юного Гуймака представилась сказочная картина: он мчится впереди лавы солнечных всадников, сокрушая все на своем пути. Враг бежит. Полная победа.

— Остановите его!!! — властно возвысил голос Сабе. Десяток молодцов его личной охраны взвились в седла, кинулись вдогонку, хорошо зная свое дело — сначала окружить и закрыть телами неразумного, притормозить, пропустить вперед строй, схватить коня под уздцы и вывести из боя. Гуймак, видно разум его помутился, крикнул своей сотне не подпускать к себе воинов Сабе.