(Перевод — Aspar, 2023. Выполнен по изданию: Giuseppe Cicere. Between Trade and Religion: Three Florentine Merchants in Mamluk Cairo // Union in separation. Diasporic Groups and Identities in the Eastern Mediterranean (1100-1800). Georg Christ, Franz-Julius Morche, Roberto Zaugg, Wolfgang Kaiser, Stefan Burkhardt, Alexander D. Beihammer (eds.). Roma, Vielle, 2015. Pp. 229-250)

1. Введение

Присутствие важных групп итальянских торговцев в средневековом Египте хорошо изучено историками экономики (1). Тем не менее, "религиозная сторона" этого присутствия остается в значительной степени неисследованной, особенно с точки зрения истории менталитетов. Как итальянские купцы и торговые группы диаспор взаимодействовали — как реально, так и символически — с различными религиозными группами и властями страны? Как они были восприняты "другими", а также как они воспринимали "других" и изображали их? Как их отчеты повлияли на коллективные образы их сограждан? Способствовали ли они каким-либо образом изменению широко распространенных на их родине (то есть в разных итальянских городах-государствах) представлений о мусульманах, евреях и восточных христианах?

Такие вопросы кажутся особенно важными в связи с периодом формирования гуманизма и культуры Возрождения, колыбелью которых традиционно считаются города Северной Италии XIV века и особенно Флоренция. В этих городах купцы и ремесленники приобретали все большую экономическую и политическую власть, тем самым создавая благоприятные условия для крупных культурных изменений. Новое видение мира, характеризующееся более глубоким интересом к мирским делам и прогрессивной "секуляризацией" культурной и общественной жизни, возникло в связи с подъемом буржуазии, что можно увидеть в новеллах Боккаччо середины четырнадцатого века. Взаимодействовало ли такое новое отношение с менталитетом итальянских диаспор за границей и тех итальянцев, которые посещали Ближний Восток для торговли, дипломатии или паломничества (эти три цели часто пересекались)?

Не ставя перед собой цель предложить какой-либо "общий" ответ на такие сложные вопросы, в этой главе мы представим исследование конкретного случая: сравнение трех различных отчетов об одном и том же плавании, написанных в последние годы XIV века флорентийскими купцами Лионардо Фрескобальди. Симоне Сиголи и Джорджио Гуччи (2). В 1384 г. вместе с [229/230] тремя другими флорентийскими купцами и их слугами (3) они отплыли из Венеции на небольшом гребном судне (cocca) (4), чтобы совершить большое паломническое путешествие за море (5), начиная с Александрии и заканчивая Гробом Господним в Иерусалиме. После остановки в некоторых адриатических и греческих портах, большинство из которых находились под властью Венеции (6), они высадились в Александрии, где посетили несколько церквей и святых мест для получения отпущения грехов (7), а также встретились в городе с консулами основных торговых "наций" (8). Затем они поднялись по Нилу в Каир, где посетили несколько других церквей и мест отправления культа, некоторые из которых были связаны с бегством Святого Семейства в Египет. Из Каира они отправились через пустыню к священной области горы Синай. Затем они покинули Египет и направились в Иерусалим (9).

По возвращении во Флоренцию Фрескобальди, Сиголи и Гуччи написали три отдельных рассказа о своем путешествии (10). Все они были напечатаны несколько раз (11), и использовались историками средиземноморской торговли с XIX века (12). Тем не менее, их религиозные взгляды, не считая некоторых замечаний Франко Кардини о [230/231] путевых заметках Фрескобальди (13), еще не проанализированы. В настоящей главе рассматривается отношение авторов к мусульманам (14) в свете их исторического контекста, с особым вниманием к религиозно-правовым рамкам взаимодействия между мусульманами и латинскими христианами в средневековом Египте. Хотя рассказы о путешествиях, особенно если они написаны такими "быстро передвигавшимися" и предвзятыми наблюдателями, как паломники, вряд ли являются надежными источниками "фактических реалий" (15), они ценны для истории ментальностей. Они отражают то, как автор смотрел на реальность, с которой он столкнулся, и как реальный опыт и интеллектуальные предрассудки взаимодействовали в его уме. Более того, пример трех флорентийцев особенно интересен, так как их путешествие произошло в период (17), ознаменовавший поворотный пункт в истории Египта и средиземноморской торговли: через два года после "перехода власти" от Бахри к черкесским мамлюкам и примерно через двадцать лет после набега крестоносцев на Александрию под предводительством кипрского короля Петра I Лузиньяна (1365 г.).

2. Путешествие трех флорентийцев в контексте: межкультурные правовые рамки и неформальные механизмы, регулирующие взаимодействие торговых диаспор.

2.1. Средиземноморская торговля и шариат. Общие принципы и особые условия

Как известно, хотя общее отношение фикха (исламской юриспруденции) к торговым отношениям с "людьми Книги" было неблагоприятным, экономические нужды часто требовали гибкого толкования религиозно-правовых принципов. В основном это стало возможным благодаря принятию и развитию понятий сульх (перемирие) и аман (гарантия безопасности) наряду с джихадом (войной во имя Бога) (18). Принцип сульх позволял исламским правителям заключать временные перемирия с немусульманскими державами на основании предполагаемого интереса (маслаха) мусульманской общины. Это заложило основу для развития исламского международного права, поскольку основополагающее различие между дар аль-ислам и дар аль-харб было уточнено введением третьей категории, категории дар аль-сульх ("сфера приостановления войны"). Принцип аман (гарантия безопасности) тоже играл ключевую роль [231/232] в смягчении идеи джихада. В период становления ислама было принято доисламское арабское понятие "защиты", предоставляемой на особых условиях иностранцам, принадлежащим к враждебным группам, для "организации" отношений с людьми завоеванных стран, не принявшими ислам, а также с иностранцами, прибывшими из дар аль-харб. Оно включало в себя возможность предоставления защиты отдельному лицу или племени. На этом основании к христианам и евреям, живущим под властью мусульман, применялся статус зимми, сочетавший "защиту" и социально-юридическую неполноценность, выраженную в своде правил, традиционно приписываемых халифу Умару б. аль-Хаттабу (ум. 644 г.), хотя, скорее всего, они были зафиксированы в следующем столетии (19). Предоставлявший христианам и евреям гарантии безопасности их жизни и имущества при условии уплаты специального налога и принятия ряда дискриминаций в социальной сфере и религиозной жизни, статус зимми означал их подчинение исламскому правлению. Следовательно, этот институт следует понимать как особое развитие идеи предоставления защиты "иностранцу" в обмен на что-то.

Общий принцип "защиты чужеземца" также был основным ориентиром для построения отношений с христианами и евреями, приезжавшими из-за пределов дар аль-ислама. Как указывает Георг Христос: "Этот институт также сохранился в своей первоначальной форме, как аман (охранная грамота), предоставленная иностранцу. Это создавало более легкую основу для установления торговых отношений с христианскими государствами, чем закон о вооруженном перемирии" (20). В то время как каждый отдельный мусульманин теоретически мог выдать аман отдельному лицу или ограниченной группе лиц (аман хасс), "главе мусульманской общины было разрешено выдавать аман, который затем назывался аман амм [общая гарантия безопасности] неограниченному числу немусульман" (21). Это давало мусульманским правителям достаточно гибкий инструмент в отношениях с иностранными "неверными", позволяя выдавать коммерческие привилегии, которые устанавливались на договорной основе (22). Конечно, теоретически правитель должен был соблюдать принципы исламского права. Таким образом, он постоянно нуждался в обосновании содержания таких коммерческих и дипломатических соглашений с точки зрения шариата, чтобы предотвратить критику со стороны исламских правоведов (23). [232/233]

Однако сфера торговли с "неверными" каким-то образом была переведена из области юриспруденции (фикх) в область политики (сияса) (24). Вследствие этого, хотя иностранные христиане и евреи теоретически находились в худшем положении, чем местные зимми, поскольку они происходили из потенциально или фактически враждебных стран, условия, предоставляемые иностранным купцам в международных договорах, иногда были более благоприятными, чем те, которые применялись к зимми. Например, итальянским и другим европейским торговцам часто прямо разрешалось одеваться "как мусульмане", чтобы безопасно передвигаться по стране (25), таким образом, они освобождались от обязательного дресс-кода и внешних религиозных знаков отличия, навязываемых местным христианам и евреям (26).

2.2. Возможное влияние сотрудничества между людьми на эволюцию механизмов транскультурных отношений

Наряду с международными договорами, индивидуальные соглашения между торговцами были еще одним важным полем деятельности, подразумевавшим возможное отступление от классических правил фикха касательно отношений с немусульманами. Некоторое сотрудничество между торговцами разного религиозного происхождения было довольно обычным явлением, от простого путешествия на корабле, принадлежащем "неверному", до совместного участия в некоторых коммерческих предприятиях. [233/234] В некоторых случаях, по крайней мере для самых сложных операций, стороны чувствовали необходимость официального оформления их договоренностей. Поэтому были созданы некоторые нотариальные инструменты для подтверждения контрактов между торговцами-мусульманами и немусульманами.

Подобная практика не обошлась без юридических проблем с обеих сторон. В частности, с точки зрения специалистов по шариату, этот вопрос оставался спорным. Прежде всего, поскольку торговые контракты подразумевают юридическое равенство сторон, юристы часто рассматривали такие взаимодействия как угрозу религиозной и социальной иерархии между мусульманами и немусульманами (27). Проблематичный характер таких соглашений был особенно очевиден, когда контракт оговаривал обращение к нотариусу-немусульманину и/или к одному или нескольким свидетелям-немусульманам (28). Среди мусульманских юристов, особенно маликитского мазхаба, разгорелись напряженные дебаты о возможной легитимности межконфессиональных договоров, а также о статусе иностранных ахл аль-китаб ("людей Писания", т.е. немусульман. — Aspar) (29). Некоторые юристы утверждали, что правила, регулирующие отношения с зимми, хотя обычно и служили основным ориентиром для отношений с иностранными купцами, не должны были автоматически применяться к ним; это было продемонстрировано исключениями, допускаемыми в полных соглашениях с немусульманскими государствами (30). Хотя легитимность межконфессиональных договоров между отдельными лицами оставалась спорной, такие договоры были далеко не редкостью в средиземноморской торговой практике (31).

Тем не менее, доктора права часто пытались сохранить юридические рамки неизменными. Человеческие реалии должны были приспосабливаться к божественному Закону, а не наоборот. По мнению Ибн Таймийи, христианские страны не имели права торговать с мусульманскими государствами, хотя мусульманский правитель мог предоставить им такую ??возможность в интересах общины (маслаха). В таких случаях отношения должны быть организованы на принципах сульх (временного мирного соглашения ради блага мусульманской общины). Однако, по мнению Ибн Таймийи, [234/235] мусульманам не было особой нужды торговать с христианскими странами, тогда как последние действительно нуждались в некоторых товарах, которые они могли найти только в мусульманских странах (32).

2.3. Папство и средиземноморская торговля, религиозные запреты и внутреннее напряжение с христианской стороны

С христианской стороны теоретическая база также была неблагоприятной для торговых отношений с "неверными". Папа неоднократно подвергал отлучению тех, кто торговал стратегическими товарами с мусульманскими странами, особенно после падения Акры (1291 г.) (33). Политические власти торговых стран, естественно, противились осуществлению на практике таких запретов, как показывают трения в четырнадцатом веке между Венецианской республикой и папством по вопросу о торговле с мамлюкскими землями (34). Церковь так и не разрешила противоречие между религиозными принципами и экономическими потребностями раз и навсегда, но формально санкционировала торговую деятельность в каждом конкретном случае с помощью специальных лицензий, которые выдавал Папа Римский в обмен на существенные финансовые взносы от получателя лицензии. Такие разрешения всегда считались исключительными, условными и отзывными, что подтверждало общую идеологическую основу отношений с "неверными" и позволяло Церкви оказывать определенное "моральное влияние" на международную политику христианских государств, а также на торговую деятельность торговцев-христиан.

3. Между нуждой и долгом: влияние правовых и религиозных предписаний на менталитет торговцев.

3.1. Нравственное регулирование немусульман и конкуренция за дискурсивный контроль над мусульманским обществом

Хотя взаимная экономическая потребность подтолкнула как мусульман, так и европейских христиан к развитию широких и сложных коммерческих отношений, выходящих за рамки теории права и религиозных предписаний, идеологический контекст оставался в значительной степени неблагоприятным для такого "сотрудничества с неверными". Таким образом, с обеих сторон участникам средиземноморской торговли приходилось сталкиваться с рядом внешних ограничений, а также с некоторым внутренним чувством "виновности".

В частности, в мамлюкском Египте отношение к европейским купцам, а также к зимми было очень деликатным вопросом в контексте, когда [235/236] поле толкования и применения исламского права было привилегированным "полем битвы" между различными акторами — политическими правителями, докторами исламских религиозных наук (улемами) и мусульманскими мистиками (суфиями) (35) — соревнующимися за "дискурсивный контроль" (36) над обществом, в сложном взаимодействии между "элитой" (аль-хасса) и "простыми людьми" (ал-умма). По сути, мусульманские правители находились между двух полюсов: необходимостью некоторого сотрудничества с местными и иностранными "неверными" и потребностью в легитимации со стороны религиозных властей. Отношение мусульманских ученых и суфиев к местным и иностранным ахл аль-китаб часто было отмечено призывом к строгому выполнению традиционных правовых норм, а жалобы на "расхлябанность" правителей в соблюдении предписаний зимми действительно являются топосом среди религиозных писателей того времени. Действительная или мнимая вседозволенность задевала чувства простых верующих, которые были склонны рассматривать ее как нарушение установленного Богом общественно-религиозного порядка. В частности, для низших слоев мусульманского сообщества экономическое богатство и общественное положение, которыми фактически или предположительно пользовались немусульманские частные лица или группы, представлялись социальной несправедливостью и невыносимым оскорблением исламской гордости. Некоторые священнослужители даже видели в этом возможное искушение для теплохладных верующих. Фахр ад-дин Усман аз-Зайла'и (ум. 1342) прямо говорит, что демонстрация богатства и роскоши немусульманами может ввести в заблуждение "слабых" мусульман, заставляя их "проникаться симпатией" к чужим религиям (37). В том же духе именно возмущенная реакция магрибского сановника на предполагаемую демонстрацию богатства и власти коптским нотаблем в Фустате, вызвала, согласно аль-Макризи, запрет христианам и евреям занимать высшие административные должности в 1301 г. (38) Таким образом, политику мамлюков следует понимать на фоне более широкой тенденции к "моральному регулированию" (как это называет Тамер Э.И.-Лейти) (39) [236/237], пропагандируемой также докторами права и суфийскими учеными. Такая тенденция также нашла выражение в "повсеместных" народных бунтах против христиан и евреев и их мест отправления культа, которые часто инспирировались некоторыми религиозными деятелями, даже в противодействие политической власти, как это, кажется, произошло с волной насилия, развязанного в 1321 году (40). Все это во многом способствовало непрекращающемуся процессу сокращения численности населения и социально-религиозного пространства христианских и иудейских общин в Египте в 14 и 15 веках (41).