Еще пришла Анн-Мари, конечно. Наша бизнес-леди. Никто вообще не ожидал от домохозяйки таких талантов — Аттилы нет уже четыре года, а она не только не потеряла ни цента, но еще и умножила прибыль. Надо сказать, что быть главой империи Утор ей идет гораздо больше, чем распивать чаи в женском клубе.

А Вилли с новым бойфрендом ждем с минуты на минуту. Мама в своем репертуаре — последние билеты на последний рейс в последнюю минуту...

На софе Лиззи кормит Джереми с рук — в прямом смысле, он с закрытыми глазами угадывает конфеты на вкус. Рядом с ней этот сорвиголова становится просто шелковым, не нарадуешься. Моей красавице скоро четырнадцать. Она обладает даром влиять на людей и пока что пользуется им разумно. Лиззи отмеряет куда больше семи раз, прежде чем отрезать. Лиззи не просит прощения и всегда, в любом конкретном случае может объяснить, почему.

Лиззи против домашних животных в доме. Она говорит, что любить многих — значит лишний раз плакать.

Лиззи хочет стать юристом, а если точно — то главным прокурором города. И она никогда не меняет своих решений.

У елки Перри играет с Престоном — наперегонки собирают пирамиду. Часто говорят, что в два года рано говорить о характере, но у моего сына он определенно есть. По крайней мере, он точно не любит проигрывать.

Престон не притронется к шоколадке, если ее разломил не он. Получив целое, он делится со всеми даже в ущерб себе, но никогда не принимает часть. Не уверен, что именно это говорит о его характере, но подозреваю, нам придется несладко...

Престона почти невозможно вовлечь в драку. Когда начинается потасовка, он отходит в сторону и взирает на происходящее с... я бы сказал, слегка брезгливым интересом.

А еще Престон не боится темноты, и еще ни разу не звал нас ночью.

В гостиную входит Имоджен и забирает Киру на кухню, мимолетно встретившись со мной глазами и улыбнувшись. Я улыбаюсь ей в ответ.

Моя Имоджен умеет читать мысли. Не все — те, что считает нужным. Она всегда оставляет мне право на приватность. Имоджен не помнит того, что так внезапно закончилось за день до ее пятнадцатилетия, и мы никогда больше не слышали от нее о наших ангелах. Но во сне она иногда говорит странные вещи, о которых не помнит утром и не может объяснить ни слова.

Надеюсь, я не говорю во сне... я люблю ее больше жизни, но есть вещи, которые не хотелось бы объяснять никому, даже ей.

Она никогда не узнает все до конца об одной ступеньке в моей биографии — как Кира никогда не узнает о Перри и Эли. Он рассказал только мне, и иногда я понимаю, почему, а иногда — нет.

— Пап?

Это Фрэнси просовывает голову мне под руку. Я поднимаю ее на подоконник.

У Лиззи много от матери, но Фрэнси — стопроцентно моя дочь... и годика через три-четыре она еще скажет мне "большущее спасибо" за такие волосы. Кроме этого, у нее моя кожа, мой нос и моя улыбка. Только оттенок глаз другой, неясно знакомый — темная зелень, как трава по кайме трясины...

Меня непроизвольно передергивает, как будто я только вошел с мороза в тепло.

— Кто-то прошел по твоей могиле!

— Что?

— Так говорят, когда вот так вздрагиваешь, — авторитетно заявляет Фрэнси. — Кто-то прошел по твоей могиле. Думаю, это значит, что кто-то вспомнил о тебе. Ты знаешь, кто?

— Нет. — Я прижимаю ее поближе, и тонкие ручки обвивают мне шею. — Без понятия.

Фрэнси запоминает все. Она добрая и великодушная, но не забывает зла. Не для того, чтобы отомстить, а просто для статистики.

У Фрэнси есть тайна. Тайна хранится в маленькой шкатулочке, а ключик висит на шее на цепочке. Разумеется, никто не смеет на нее посягать, а Фрэнси пока не готова ею делиться. Я не сильно любопытен от природы, но иногда просто извожусь по это поводу — почему-то мне кажется, что моя дочь не стала бы делать шоу из ничего.

— Ты мой Хартиган? — спрашивает она тихонько на ухо. Понимаю, что "Эта Желтая Мразь" Фрэнка Миллера — не лучшее чтиво для девочки десяти лет, но я бы жестоко оскорбил ее, считая обычной десятилетней девочкой.

— Да. Я — твой Хартиган.

— А я — твоя Нэнси Каллахан? Скажи!

— Абсолютно точно.

Фрэнси мало интересует реальный мир, ее стихия — иллюзия, ее кумиры — Миллер, Баркер и Миязаки. Фрэнси не станет искать себя — она уже есть. Фрэнси будет искать лишь свое место в этой жизни. Ей мало лет, но я точно знаю, что, в конце концов, приму любое ее решение.

Каждому — свое.

— Нет, скажи!

Я целую ее в щеку, пахнущую ванилью. Да, ты моя Нэнси. И твой Хартиган разорвет голыми руками любое чудовище, что посмеет обидеть тебя.

— Фрэнс, печенье! — зовет Имоджен, и та, чмокнув меня в ответ, вприпрыжку уносится на зов.

А я все смотрю в отражение, и внезапно — в который раз — мне становится страшно до тошноты. Страшно до слабости в ногах и головокружения, что их могло... не быть. Всех троих. Просто НЕ БЫТЬ — и все. И в какой-то альтернативной вселенной Лиззи, Фрэнси и Престон Лот не существуют и не существовали никогда.

— Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает невесть откуда взявшаяся Имоджен, когда я поворачиваюсь. — Ты бледный как стена, что-то случилось?

— Случилось. В том-то и дело, что случилось... — Я обнимаю ее, и она больше не задает вопросов. Моя жена читает мысли, и порой это очень удобно. А может, она услышала пение ангелов, как сейчас слышу его я.

— Пойдем к столу, мы уже накрыли.

Я вдруг снова непроизвольно вздрагиваю, но кто бы ни прошел по моей могиле — он отправился дальше своим путем.

Иногда нужно умереть, чтобы стать собой. А иногда — остаться жить.

Уверен, даже если мы откроем все окна — у нас будет тепло. Не только этой ночью. Всегда.

* * *

ЗАКЕРИ МИРРЕН

Какая все-таки холодная ночь, охренеть просто. Хотя я сам виноват — забыл включить отопление.

Правда, пока лежишь по горло в горячей воде, проблема температуры так остро не стоит.

Ванна — замечательное место для релакса, остается только позаботиться, чтобы в голову не лезли неправильные воспоминания. А это не всегда так уж просто. А может, не так много у меня правильных воспоминаний.

Пушистые островки пены искрятся прямо у моего подбородка, и в голову приходит совсем уж далекое — не Рождество, и даже не его канун, но каждая наша встреча была для меня куда более серьезным праздником... Эта — пятая (да, я считал), он водил меня в кино на ночной сеанс, крутили какой-то хаммеровский ужастик. Хотя не помню ровным счетом ничего. И не потому, что такой уж плохой был фильм.

По возвращении в отель он уложил меня, одуревшего от поцелуев, в полную пены ванну — я принимал ее впервые в жизни... и это был такой кайф, что мне не снился в самых сладких снах. А он отмывал меня, ласкал мочалкой по всему телу... а потом перевернул на колени и трахал намыленными пальцами, пока на пике я не потерял сознание.

...Черт... Нервно фыркая от пены в носу, опускаюсь в воду еще глубже. Не то воспоминание. Не то...

Следующее не заставляет себя ждать.

Тоже ванна, кстати, эта самая — но тело в ней другое, гибкое и горячее. Ногти чертят на груди какую-то вязь.

Будто издали, слышу собственный голос:

— Ты ведь знаешь, о чем нам надо поговорить?

Он кивает и тихо добавляет:

— Но ты обещал подождать до завтра... Четвертая ночь только завтра... ты же мне пообещал.

Да, я обещал. Это безответственно, но так и есть.

Чтобы закрыть тему, он берется одной рукой за бортик ванны... и медленно скользит на меня сверху вниз. Мы в воде, но ему все равно больно — судорожный вдох, на глазах выступают слезы. Я опускаю веки, чтоб не видеть этих слез. Завтра мне их не избежать, завтра их будет много. Достаточно, чтобы ванна оставалась горячей...

Это все завтра. Не беспокойся, сегодня я весь твой. Сегодня я даже лягу под тебя, и не раз, по одной простой причине — мне так хочется.

Но я все равно слышу вкус слез в поцелуях. И запомню его надолго. Навсегда — слово не для нас.

...Не то воспоминание. Не то, не то... Стиснув зубы, рывком опускаюсь под воду с головой. И лежу так, пока не надоедает.

А под толщей воды и пены вдруг накатывает что-то третье. Ванна, сладкий запах дыма... и еще почему-то сеновала и пекущегося пирога. Теплые руки вокруг меня. Сонное марево, и в нем шепот — я тебя прощаю...

Я так тебя люблю.

Так сильно тебя люблю.

Выныриваю и открываю глаза. То, что надо. Домо аригато, Кэт, на тебя всегда можно положиться...

С той стороны двери слышится шевеление и несмелый стук.

— Открыто.

— Прости... я не нашел у т-тебя джин. Т-только бурбон и т-текилу.

— Сойдет. И дверь закрывай — тепло выпускаешь.

Он входит осторожными шажками, сжимая бутылку за горлышко. Нет, ну надо же, как тесен мир. Не Большое Яблоко, а большая деревня. Непостижимо в таком городе, как наш, взять и просто столкнуться на улице.

Хотя со мной такое уже случалось. Наверное, чем дольше живешь, тем реже называешь совпадения совпадениями.

А он все стоит у входа — зубы стучат, сюда слышно, и сердце колотится. За эти три года вообще не изменился — только волосы светлее, чем я запомнил, пепельные. И длиннее. Выглядит не старше Гарри Поттера шестого курса Хогвартса...

— Ты начал заикаться или просто холодно?

Помедлив, отвечает:

— Холодно...

— Сиди здесь тогда... вылезу — включу отопление. Там такая система — сам не разберешься.

Кивает. Его очки запотели, и ему приходится снять их, чтобы протереть. Без очков лицо меняется до неузнаваемости и в лучшую сторону — если бы не этот взгляд. Ну, блин, за руки его никто сюда не тянул — где дверь, знает.

— Лайнус, — говорю с легким раздражением, — бога ради, не смотри на меня так. Я не сделаю тебе больно. Я тебя пальцем не трону, клянусь. Веришь?

Молчит. Умница и всегда им был.

Протягиваю руку, и он подает мне бутылку — неловко, едва не уронив, когда наши пальцы соприкасаются. Делаю глоток и возвращаю.

— Грейся.

Он отпивает немного, потом еще и еще. Что, решил нализаться до отключки?

Ну да, мы расстались не лучшим образом. Та неделя вообще была для него не лучшей — особенно финал. Но не я это начал, во-первых, и могло быть гораздо хуже, во-вторых. Так что наипозитивнейшим выходом будет забыть все, как давний кошмар. Тем более что такие, как Лайнус, не мстят. Они в меру подлые, в меру верные, воюют бесчестно, но умеют проигрывать без мысли о реванше и быть благодарными, а также очень ценят собственную жизнь. И предпочитают оставлять прошлое в прошлом. На самом деле я хорошо таких знаю и во многом даже завидую.

Если правильно с ними обращаться — они будут тебя боготворить.

— Подойди ко мне. Пожалуйста.

Лайнус глубоко и прерывисто вздыхает, но подходит. Садится на край ванны. Я отбираю у него бутылку.

— Повторяю Для Особо Одаренных. Я не собираюсь ни убивать тебя, ни насиловать, ни проливать твою невинную кровь. Если только сам не пожелаешь чего-то из перечисленного.

Улыбается — наконец-то. Проснулось чувство юмора. Улыбка беззащитная и какая-то трогательная — если не знать его, можно и обмануться.

— И хорош трястись, сам напрягаться начинаю. Хочешь — залезай сюда, здесь реально теплее.

Потупив глаза, он начинает расстегивать пуговицы, неловко, руки не слушаются. На этот раз вздыхаю я — почти обреченно.

— Лайнус... Это НЕ ПРИКАЗ. Не хочешь — кутайся в плед и сиди себе, напивайся. Или повозись с моей е...нутой отопительной системой — ты умный, может, и поладите.

— Нет, я хочу, — отвечает он, не поднимая взгляда, — спасибо...

Закрываю глаза ненадолго, чтоб его не смущать. А когда открываю, он сидит напротив меня, по шею в воде, обняв колени. Пена просто замечательная, не соврала реклама — удивительно долго не спадает.

В принципе не люблю лишних вопросов. И если этот юноша с глазами плотоядного Бэмби предпочитает мое общество шумной родне и камину с полосатыми носками, то у него есть на это очень серьезная причина. Иначе просто не может быть. Но по телу почему-то разливается тепло, медленно и верно, до самых кончиков пальцев. Будто я не лежу полчаса в этой ванне, а влез в нее с холода секунду назад.

Снова передаю Лайнусу бутылку и снова отнимаю после одного глотка.

— Можно спросить? — почти шепчет он.

— Мгм.

— Как тебя зовут?.. Тот парень... доктор... кажется, называл твое имя... но я не уверен, что расслышал правильно.

Я улыбаюсь. Мне становится все теплее.

— Тот парень, доктор, имеет пожизненное право называть меня какими угодно словами в каких угодно выражениях. А ты можешь звать меня Зак. И только не надо про "приятно познакомиться".

Лайнус секунду молчит, а потом так же тихо говорит:

— Даже если это правда?..

Не выдерживаю — фыркаю с усмешкой, закрыв глаза. Горячая вода и алкоголь делают свое дело — он потихоньку расслабляется, вытягивается — благо места тут для пятерых. При этом случайно задевает меня ногой.

Случайно, уверен...

Наверное, ночь все же не такая холодная, как мне показалось.

* * *

энд

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓