19-21 главы

Теперь оставалось только ждать, и он не обманулся — почти тут же Алкамен стремглав выскочил наружу из низенькой дверцы с большим бронзовым кольцом. Мальчишки крепко обнялись — и именно в этот момент, ощущая плечи и спину Алкамена руками, а щекой — его плечо — Нелей... испугался. Испугался при мысли, что мог погибнуть в пути — неслучившаяся смерть сделалась вдруг осязаемой и жуткой, и она отнимала всё, совершенно всё, от света Аполлона до запаха глины... Но тут Алкамен тихо сказал:

— Я очень беспокоился за тебя, — и отстранился, задержав руки на плечах Нелея. Всю дорогу был сам не свой, и сейчас, когда увидел тебя, едва не упал от радости.

— Я тоже думал о тебе, — Нелей улыбнулся. — Я так рад, так рад тебя видеть... — и отстранился. — Всё, хватит. Мы ведь только что познакомились, нехорошо будет, если кто-то увидит и поймёт, что мы старые друзья.

— Да, конечно, — Алкамен тоже спохватился и быстро огляделся. Вздохнул и смущённо добавил: — Но я не мог оставаться спокойным. Теперь могу. Я знаю, что с тобой всё в порядке — и теперь могу.

— Ты мнешь глину, — Нелей опять еле сдержал смех. — О боги...

— А что? — Алкамен пожал загорелыми плечами, покрутил правой ногой, поставив её на пятку — глина быстро сохла, и почти до колена нога казалась обутой в даже изящный светло-коричневый сапог. — Это нетрудно и весело. И люди тут хорошие... Да, ты видел Дигона? Вот уж кто в своей стихии...

— Я не думаю, что он мечтает стать рыбаком, — возразил Нелей со смешком. — Я, правда, его не видел ещё, но уже знаю, где он.

— Ну — всяко в море... А ты, ты-то сам где?

— Позволь представиться — слуга почтенного Филоса, сына Нерея, — Нелей торжественно раскланялся. Алкамен чуть развёл руками — явно огорчённо-сочувственно:

— Этого бабника, бездельника и мота?! Я тут всего три дня, а слышал про него уже раз тридцать. Тебе повезло, я скажу...

— Это наш начальник здесь, — еле слышно, фактически одними губами, сказал Нелей. Лицо Алкамена дёрнулось, но он сумел сохранить почти полную невозмутимость. Помедлив, так же тихо отозвался:

— Вот, значит, как... дааа... Ну что ж... А Эгист ещё не прибыл, ты знаешь?

— Должен сегодня-завтра, — ответил Нелей. — Мне скажут, и я буду его встречать. Потом — я предупрежу — все вместе соберёмся, где скажут, и получим указания, что делать дальше. Или, может, вместе его встретим...

— Понял, — Алкамен был уже совершенно серьёзен и собран. — Послушай, я ведь сам могу сегодня встретиться с Дигоном и передать ему всё. Туда далеко идти, в порт, а мне всё равно к вечеру — хозяин посылает...

— Это будет неплохо, мне ещё на рынок за покупками...

— Ты ходишь за покупками... — Алкамен подмигнул весело. Нелей с сокрушённым видом развёл руками, в одной из которых держал корзинку. Вздохнул:

— Ну, мне пора... — но вопреки сказанному не двинулся с места. Алкамен оперся ладонью и стену и сказал, понимающе глядя на не решающегося уйти друга:

— Теперь мы вместе и у нас всё получится. Иначе и быть не может. Мы рядом и мы всегда друг другу поможем, разве нет?..

...Корзина оттягивала руку, точней — обе, потому что Нелей часто их менял, и всё равно руки не успевали отдохнуть от занудной тяжести. По правде сказать, он уже еле плёлся по улице. Живот у мальчишки как следует подвело. Он тишком клял себя за то, что не прихватил с собой пару монеток, чтобы поесть в городе — неизвестно, как там, с едой, у Филоса. Не исключено, что этот старый козёл Агорей от одного приёма пищи до другого всё запирает наглухо, а ключи для сохранности вешает себе туда, где у него когда-то были яйца... Представив это, Нелей фыркнул и зашагал немного бодрей. Но тут же по этой аналогии вспомнилась жуткая судьба младшего сына Иксиона и его рассказ, с которого началось знакомство, подумалось о предстоящей (или уже идущей?) войне с пунами, одна мысль цеплялась за другую, и они тянулись довольно-таки печальной вереницей.

Мало того, что с горшечным кварталом пришлось, как выяснилось, дать здоровенного крюка! Но ещё вдобавок на рынке он протолкался намного дольше, чем предполагал — и сейчас по ощущению и правда опаздывал. Раньше ему никогда не приходилось делать серьёзных покупок и никогда не приходилось, уж тем более, таскать продукты домой — этим занимались рабы под руководством матери. И он теперь был просто поражён тем, что торговцы (и особенно торговки!) запрашивают с самого начала безумную цену, которую сами же потом и снижают чуть ли не вдвое сразу, как только пробуешь уйти — и ещё потом почти вдвое, если поторговаться. Торговаться всерьёз Нелею было стыдно, и он подозревал, что потратился сильней, чем следовало — хоть и уложился в те деньги, которые дали.

По дороге он несколько раз останавливался, чтобы попить из фонтанов. Никакие окружающие красоты, на которые он сперва смотрел с таким интересом, уже не радовали, улицы от жары опустели почти совсем, хитон отвратительно прилип к спине, как медовый пластырь — как избавлению, обрадовался Нелей задней калитке дома, которую распахнул с облегчением, предвкушая, что сейчас можно будет по крайней мере надолго поставить корзинку... и буквально влип в Филоса.

Хозяин дома вовсе не подкарауливал Нелея или вообще кого-то. Он просто тяжко мучился на краю бассейна с мальчиком и дельфином. Филос был всё ещё в праздничной одежде, из чего можно было легко заключить: пир кончился только-только. При виде остолбеневшего Нелея хозяин в первый миг явно опять соображал, кто это и что тут делает, но зато потом довольно резво поднялся на ноги и с ходу обрушился на слугу с руганью:

— Где ты шлялся?! — однако тут же, смощившись, Филос схватился за виски, словно старался удержать раскалывающийся сосуд. — Оооооооо, моя голова... чтоб мне провалиться в Коцит... какие страдания, какая жестокая расплата за маленькое невинное веселье, милосердные боги, вы бессердечны... Я спросил, где ты шлялся?

— Я заблудился, господин, — Нелей потупился, вздохнул. — Я ведь пока совсем не знаю город... я очень спешил, господин, но запутался, а потом мне показали неправильную дорогу, чтобы посмеяться, должно быть... я не виноват и я не потратил ни единой лишней медной монетки... правда...

— Не переигрывай, — вдруг услышал он еле-еле ощутимо, буквально, как дыхание, шёпот Филоса. — Ты не раб и не потомственный слуга, а обычный мальчишка, только-только нанятый в приличный дом... — он снова возвысил голос: — Какое мне дело до всего этого?! У меня болит голова, ты можешь это понять, юный болван?! А тут ещё ты со своими сказками — стоишь и радостно орёшь, как будто ты у себя в деревне и перед тобой твои любимые безотказные козы, а не... о боги, о боги, голова от твоих воплей болит ещё сильней... молчать, я сказал! — Филос даже топнул ногой и поднял руку.

Нелей вспомнил об обещанной пощёчине. И внутренне съёжился от отвращения перед тем, что сейчас придётся вытерпеть — никогда в жизни никто не хлестал его по лицу, подобное даже представить казалось страшным...

Взгляд Филоса на миг сделался насмешливым, потом — ещё на миг — понимающим.

Удара не последовало.

— Убирайся... — бессильно махнул он поднятой рукой, снова опускаясь на край бассейна. — Я слишком слаб, чтобы отхлестать тебя по твоей глупой роже... ооооооо, какие муки!!! И скажи там кому-нибудь, чтобы перестали пить моё вино и пришли на помощь хозяину... ты что, не видишь, что я умираю, маленький поганец?! Почему ты ещё стоишь тут, как герма Болвана?! Пошёл!

— Да, господин, сейчас, господин, — послушно кивнул Нелей, подхватывая корзинку и торопясь в дом. Позади послышались отчётливые и очень неприятные звуки — Филос хмуро блевал в бассейн...

...К счастью, Агорей не стал даже пересчитывать сдачу и сверять список, когда Нелей явился на кухню — известие о приказании Филоса затмило всё, что хотел (если и хотел) сказать мальчишке старый слуга. Нелей, воспользовавшись этим, тут же, на опустевшей кухне, разделся, с наслаждением, издавая громкие стоны счастья, вылил на себя два кувшина прохладной воды, кое-как приладил на бёдра хитон и, шлёпая по полу мокрыми ногами, отправился в их с Бромием комнату — мерно качая сандалиями и подумывая попозже вернуться на кухню и найти чего-нибудь поесть.

Бромий был в комнате — и, как видно, он тоже только что пришёл, сидел на ложе и с гримасой отвращения яростно что-то вычёсывал из волос новеньким гребнем. Тут и там лежали лепестки цветов, обрывки каких-то ленточек, пёрышки, ниточки и ещё какая-то дребедень. В комнатке отчётливо пахло женскими духами и вином. В довершение всего на щеках Бромия были нарисованы румянами два ярких сердечка.

Нелей при виде друга в таком плачевном и позорном состоянии воспрянул духом окончательно. Метко швырнув сандалии на подоконник, он пропел:

— Как делааааа, о великий певеееец?!

Бромий передёрнулся — не хуже Филоса явно не вполне узнавая, кто перед ним:

— Они меня обцеловали, как малышня — любимую куклу. Я вообще думал, что меня ждёт судьба Орфея (1.), право слово... — Бромий хлопнул глазами и расплылся в улыбке: — О, ты вернулся?! Хвала богам!

1.Певец Орфей был разорван в клочья своими спутницами-жрицами, впавшими в безумие.

— Так ли это уж было неприятно? — коварно спросил Нелей. — Я о поцелуях.

Бромий неожиданно усмехнулся:

— Ну разве что парочка оказалась ничего... — и он поморщился. — Но я не люблю, когда от людей так пахнет вином. Тем более — от женщин.

— От тебя самого попахивает, — заметил Нелей. Запах на самом деле ощущался.

— Ну да, я тоже немного выпил, — вызывающе-виновато ответил Бромий.

— Я вижу, — в голосе Нелея не было недовольства. — Ложись, вздремни. Вряд ли Филос тебя к себе позовёт сегодня ещё раз. Он, ну... он сильно занят...

— Да, я сейчас... ой, Нелей! — Бромий по-настоящему просиял. — Я же тебе тут оставил поесть! Специально принёс, вот, на столе! Ты же, наверное, тоже устал и вдобавок голодный...

— Поесть?! — радость Нелея была совершенно искренней. Он поспешно подсел на своё ложе к столику — под серой холстинкой на овальном блюде вперемешку лежали несколько солидных кусков жареной утятины, пара печёных яиц, с десяток ломаных сладких печений вместе с несколькими солёными оливками, стояли наваленные с верхом в красивую лаковую миску толчёные бобы, политые густым коричневым рыбным соусом — а в невесть как сюда попавшем котоне (1.) оказалось разведённое вино.

1.Военный спартанский кубок. Его цвет (тёмный) и устройство (загнутый внутрь по краям бортик) позволяли худо-бедно не видеть, что пьёшь и кое-как бороться с грязью в воде.

— Только холодное уже всё, — извиняющимся голосом сказал Бромий и неожиданно икнул. — Уй. Прости.

— Да всё равно, — прочавкал Нелей, сейчас весьма и весьма далёкий от правил поведения за столом; он запихивал в себя всё подряд, запивая этот смелый кулинарный эксперимент крупными глотками вина. — Я голодный, как Полифем...

— Он не голодный был, — Бромий уже сбросил хитон (но аккуратно расправил его, вешая на место), завалился на ложе и болтал ногой. — Просто злой, сильный и наглый... Вкусно?

— Угу... — Нелей только теперь полностью ощутил, насколько был голоден.

— Ты встретил своих друзей? — голос Бромия был каким-то странным.

— В чём дело? — Нелей с усилием проглотил кусок утятины и уставился на Бромия, не отвечая на вопрос. — Ну?

— А... — тот опять качнул ногой. — Теперь ты...

— Заткнись наконец про это, — Нелей всё понял, отмахнулся и вернулся к еде. Он даже не обратил внимания на то, что на лице Бромия промелькнули искренние облегчение пополам с благодарностью — хотя и ощутил это выражение лица друга каким-то странным образом. — И да, умойся как следует. Тебе эти сердечки совершенно не идут, боги свидетели.

Бромий лениво привстал, глянул в зеркало, задушенно пискнул и, вскочив, опрометью ринулся к кувшину. Какое-то время плескался, шипел и фыркал, шёпотом проклиная всё на свете, потом — расслабленно вернулся на ложе и вытянулся в рост с облегчённым выдохом.

В коридоре умирающе, с жалобной претензией, предсмертно оповещая весь мир о своих жутких муках, простонал Филос, ему вторила воркотня рабов — хозяина явно вели мимо комнаты, мальчишки насторожились... но к ним никто так и не заглянул, а потом в доме и вовсе резко настала тишина. Да такая, что Нелей прислушался и умерил чавканье, хотя скорость поедания не упала — и вскоре он уже сожалеюще оглядывал пустой поднос и посудины.

— Ты сам-то ел?! — спохватился он. Бромий, видимо, слегка задремавший, отозвался:

— М-гу-гу... Я потом посуду отнесу...

— Сам отнесу, — отрезал Нелей. — И не потом, а сейчас...

...Как по волшебству — дом был пуст. Ну, то есть, Нелею никто нигде не попался и не было слышно ниоткуда ни единого, самого тихого, звука, даже жутковато сделалось, даром что светлый день стоял снаружи. Он хотел было сунуть нос в пару комнат — просто из любопытства — и наверняка сунул бы, но в следующий миг подумал об одном очень важном деле. Важном и, пожалуй, приятном. Мысль о том, что можно сейчас это сделать и что он это сделает, развеселила Нелея — почти беспричинно; наложилась она и на то, что он повидался с Алкаменом, и вообще вроде бы всё хорошо устроилось.

"Как много зависит от полного желудка и возможности отдохнуть, — иронизировал над собой мальчишка, возвращаясь в комнату. — Наелся — и уже всё хорошо, и ты почти бог. И не подумаешь, что всего-то ничего прошло, как еле тащился по жаре — и мысли были мрачней безлунной ночи..."

Бромий не спал. Видимо, к вину он был всё-таки привычней, чем казалось Нелею — и сейчас сидел на ложе и писал, прижав коленом старенький выскобленный свиток и не глядя, точно, макая стиль в небольшую чернильницу, стоявшую тут же — без опаски опрокинуть её и залить покрывало, настолько выверенно-привычным было это быстрое клюющее движение. В другое время Нелей тут же поинтересовался бы, что там такое пишется — но не сейчас.

Порывшись в вещах (их уже сложили в шкаф), он достал вчерашний кошель, присел на к Бромию в изголовье и звонко высыпал на покрывало содержимое.

— Так, — Нелей аккуратно отделил под непонимающим взглядом переставшего писать Бромия из общей кучки две лепты, два халька, тетратеморий, четыре обола, две драхмы, дидрахму, два слиточка карфагенского серебра, потом — пять золотых дариков и пять золотых сиракузских номосов. Это была примерно половина по стоимости денег. Обеими ладонями пододвинул всё это по ткани к ошалело глядящему Бромию. — Это твоё.

— За... зачем? За что? — пролепетал тот изумлённо, довольно-таки глупо разглядывая деньги. — Мне не надо...

— Надо, — отрезал Нелей грубо. — Забирай, это твои деньги. И если попробуешь возражать, я тебя вздую. И ушами дело не ограничится.

Бромий нахмурился... но потом улыбнулся и сказал весело:

— Хорошо, я возьму. А ты хочешь послушать, что я пишу?

— Спрашиваешь, — Нелей перебрался к себе на ложе. — Давай.

Бромий принял важный вид, сел удобней, прокашлялся, чуть свёл брови и начал:

— Если кто-то и был похож, по мнению сельских мальчишек, на ведьму, так это она — безымянная старуха, жившая прямо над речным обрывом...