Макса покоробил столь откровенный цинизм. Он, конечно не ханжа, однако... А вот ловеласу Рудику, похоже, было все равно, где и за кем волочиться. Тот не видел особой разницы между инфекционной больницей и курортным пансионатом, в котором соседи по номеру договариваются о графике любовных свиданий.

— А если зайдет кто?

Макс пытался отговорить приятеля от явной авантюры.

— Если, если.... Что ты заранее усложняешь. Никто вечером туда не заходит. Ну, можно придумать, как дверь запереть... Макс, не желаешь сам — не надо, ты только Сашу вытащи погулять.

После ужина, когда сгущаются романтические сумерки, зажигаются фонари и на окна ложатся дырчатые тени от деревьев с еще не полностью облетевшей листвой, жизнь в корпусах "Заразки" замирает. В это пограничное время пациенты острее переживают разлуку с родным домом, наиболее чувствительные шмыгают носами, отворачиваются к стене или считают на потолке трещины. Разговаривать никто не хочет, читать или резаться в карты тоже. Так проходит час. И... жизнь берет свое: начинается движение, кто-то, в двадцатый раз, вспоминает любимую хохмочку, остальные подхватывают — пошло-поехало!

Рудик чуть не за шиворот вытащил Мака из палаты:

— Проводим разведку боем!

Вздыхая и чувствуя себя вызванным к доске двоечником, Максим покорно поплелся за приятелем.

— Посидим с часик у них, а там по обстановке.... Если все на мази будет, я тебе подам знак — предложишь Саше прогуляться, ну и...

— Они же всегда вместе гуляют, — возразил Макс.

Рудик отмахнулся:

— Ты думаешь, они друг другу не надоели еще? За столько дней.

Максим не нашелся, что ответить. Ему ужасно не хотелось выглядеть недотепой в глазах Рудика, но вот так, сходу...

— Ты решил, что я сразу в койку ее потащу? — Рудик усмехнулся. — Это не тот контингент. Тут время нужно... Думаю, двух дней хватит.

В боксе было уютно. Даже спрессованный запах карболки, которым за долгие годы пропитались здешние стены, в сочетании с ароматом яблок (больничные палаты всегда пахнут карболкой и почему-то яблоками) не портил впечатления. Вероятно, дело тут было не столько в самом помещении, сколько в его обитательницах.

Они сидели тет-а-тет, на своих кроватях: яркая блондинка Татьяна и шатенка Саша — не столь эффектная, но... Да, чего там! В любой женщине есть нечто, а в девятнадцать лет — тем более. У каждой на подушке лежала раскрытая книга, переплетом вверх. Макс машинально отметил, что читают их новые знакомые: "Отель. Аэропорт" Хейли у Тани, "Скажи смерти нет" Кьюсак — у Саши. Название второй книги и фамилия автора Максу ни о чем не говорили.

— Привет, привет! Вы нас не ждали, а мы вот они! — в обычной своей манере тараторил Рудик, по-хозяйски оглядывая помещение. — Грандотель! Макс, почему нас с тобой в сарае держат, а другим — такие хоромы?

— Заходите, присаживайтесь, — пригласила приятелей Татьяна. — Хоромы, конечно, царские. Наверное, мы с Сэнди особенно заразные, вот нас и изолировали. Не боитесь?

— Зараза к заразе не пристанет, — ответил Рудик и плюхнулся рядом с Таней. — Макс, ты чего как не родной! Садись!

— Садитесь, Максим, — сказала Саша, пододвигаясь к краю.

— Мы же договорились, никаких "выканий", — укорил ее Рудик.

За подругу ответила Татьяна:

— Тогда придется выпить на брудершафт.

Она достала из тумбочки двухлитровую банку абрикосового сока:

— Вот!

— О, если не ошибаюсь — это бургонское урожая тысяча восемьсот... дремучего года! — дурашливо воскликнул Рудик.

— Что Вы, сударь! Станем мы предлагать Вашей милости такую дрянь! — сразу же включилась в игру Татьяна.— Как Вы могли о нас так плохо подумать! Это гораздо лучшее вино: бордо одна тысяча... Его подавали еще к столу самого Луи,.. забыла только порядковый номер монарха.

Все дружно расхохотались. Стараниями Рудика и Татьяны в больничной палате воцарилась атмосфера студенческой вечеринки. Сок из граненых стаканов выпили по всем правилам брудершафта. Сначала Таня с Рудиком стоя переплели руки и отхлебнули "королевского вина", скрепив узы дружбы символическим поцелуем. При этом, Татьяна попыталась подставить щечку, но настырный Рудик, все же чмокнул ее в губы.

Поднялись и Максим с Сашей. Макс от волнения едва не расплескал сок. Девушка почти касалась щекой его щеки, он ощутил горячее дыхание на своей шее, а когда она повернулась для поцелуя, неловко, с размаху ткнулся губами в кончик ее носа.

Процедуру повторили, поменявшись партнерами.

Рудик был в ударе: сыпал остротами, над которыми первый и хохотал. Макс старался не отставать. Невероятно, но, не употребив и капли спиртного, студент опьянел. Да и вся компания тоже. Молодые люди, которых инфекция загнала в "чумной барак", не поддались, бросили вызов болезни, издевались над заразой. Она перекрасила их, да, но "играть по ее правилам" — вот уж, фиг!

В самый разгар веселья за дверью, выходящей в коридор (у бокса было две двери), послышалось шарканье швабры и недовольное бормотание "технички".

— Сейчас здесь будут полы мыть, — объявила Татьяна, поднимаясь. — Давайте выметаться.

Оказавшись на дворе, Макс не заметил, как исчезли Рудик и Таня.

Они с Сашей стояли под фонарем, и Макс впервые, наверное, внимательно рассмотрел девушку. В его представлении, хотя студент и был убежденным атеистом, именно так должны выглядеть ангелы: хрупкость, эфемерность, какая-то "нездешность" — она была явно чужой в этом грубом, приземленном мире...

Макс начал опять мыслить поэтическими категориями. Определенно от вынужденного безделья у студента стали мозги набекрень.

— Что, страшная я, да? — спросила Саша, невольно поежившись под пристальным взглядом.

— Нет, нет, — забормотал кавалер-неумеха.— Ты такая...

Он чуть было не брякнул, что ей идет едва заметная желтизна; вовремя спохватился и, неожиданно для себя, выдал:

Наконец-то мы вместе, и вечер обрадован,

И тоска расплелась, и печали — на слом.

Саша сразу даже и не поняла, что Макс цитирует "Желтоглазую ночь"; а он продолжил:

Желтоглазая ночь, ты за мной не подглядывай,

Обними и укрой нас мохнатым крылом.

Они смотрели друг на друга, отчего-то растерянные и смущенные, не понимая еще, что прямо сейчас между ними возник тот, особого рода невидимый и неосязаемый контакт, о котором говорят: заставляет сердца стучать в унисон. Замешательство длилось всего мгновение. Девушка вздохнула и улыбнулась печально.

— Наверное, эту песню про нас сочинили, про желтоглазиков.

Максу опять сделалось ужасно неловко: поведал о своих чувствах чужими стихами. Чтобы побороть смущение решил сменить тему.

— Саша, а что у тебя за книга? Кью...

— Макс, ты называй меня Сэнди, или Алекс, хорошо?.. Так меня друзья зовут. А книга Димфны Кьюсак, австралийки. Тоже про нас. Почти. Молодая девушка болеет туберкулезом; ее парень, он только с войны вернулся, пытается ее спасти, но... Я второй раз перечитываю и реву, честное слово. — Она вдруг нахмурилась. — Надоело! Кругом о болезнях. Не хочу! Меня даже родители не смогли заставить в мединститут поступать.

— Родители?

— Да. Они оба геологи у меня. По горам мотаются. Ну, муля в последние годы не ездит, а пэпс — постоянно.

Увидев непонимающий взгляд Макса, она уточнила:

— Это я так маму с папой называю. Они меня отговаривали на геофак поступать. Заявили: должен быть хоть один нормальный человек в семье. Сестра Галка тоже геолог.

— А ты?

— Ни в какую. Вы меня сами приучили, говорю, каждое лето я с вами в горах, так что теперь не жалуйтесь.

Разговорились. Преодолев дурацкую застенчивость, Макс оживленно болтал, в основном о пустяках, рассказал о несчастном молодожене Вове. Саша пожалела новобрачную, оставшуюся без супруга в медовый месяц.

— Ну, ей проще. Она дома, — возразил Макс.

— Ты думаешь? По-моему, ужасно, когда болеет кто-то из близких. Уж лучше самой... Опять мы про эту заразу, проклятую! Не смей напоминать мне о болезнях.

— Хорошо, не буду, — пообещал студент, а про себя подумал: "А куда от них денешься. Здесь, в "Заразке"".

За разговорами время летело незаметно.

— Макс! Ты представляешь, что будет, если нас кто-нибудь из медперсонала хватится?— взглянув на часы, воскликнула девушка.— Мы же злостно режим нарушаем.

Макс пробовал уговорить Сашу не спешить, но тщетно.

— Я совсем замерзла. Не хватает еще простудиться тут.

Пришлось подчиниться.

В окнах бокса горел яркий свет. Это был условный знак, означающий: "можно", темные окна сигнализировали бы просьбу "не мешать".

Прощаясь, Макс обнял, было, Сашу, но та не позволила, отстранилась.

— Не надо.

А затем сама коснулась губами его губ.

Словно перышком провела.

Утром, выйдя из "умывальной", Макс лоб в лоб столкнулся с Татьяной.

— Привет! — похоже, обрадовалась встрече новая знакомая.

— Здравствуй.

Таня, в сравнение с подругой, излучала здоровье. Кожа лица чистая, белая, без признаков желтухи, только в уголках глаз легкая желтизна. Если Александра почти невесомая, субтильная, то Татьяна, напротив, крепкая, цветущая — олицетворение грубой чувственности.

— Куда вы вчера сбежали? — спросила девушка, придвинувшись, будто ненароком, к Максу вплотную, почти прижав его к стене.

— Мы? — Максим сконфузился, оказавшись в опасной близости от ее груди, полноту и упругость которой не смогло скрыть даже убогое больничное одеяние.

— Да, ты и Сэнди.

Ее явно забавляла растерянность студента. Макс увидел идущую в их сторону по коридору Сашу и совсем стушевался. Он постарался отодвинуться от напиравшей девицы и изобразил подобие улыбки. Саша прошла мимо, сделав вид, что не замечает ухажера, оказавшегося почти в объятиях подруги. Татьяна проводила ее глазами и плотоядно ухмыльнулась.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Никуда мы не сбегали, прогуливались по аллее. А вот куда вы делись?

— Ха! Лично я одна в палате сидела. Рудик тоже испарился куда-то.— Таня наконец-то выпустила свою жертву. — Ладно. Хоть это и свинство, с вашей стороны — оставлять бедную девушку одну...

"Чего на нее нашло,— размышлял студент, направляясь в свою палату.— А Рудик? Куда он-то сбежал?". Накануне, вернувшись с прогулки, Макс застал приятеля уже спящим, чему очень удивился. Утром Рудик на все вопросы отвечал в обычной своей манере, и понять шутит он или нет, не было никакой возможности.

После завтрака в "Заразке" врачебный обход. Врач Людмила Яковлевна прощупывает печени у своих подопечных, смотрит склеры глаз, язык и выслушивает один и тот же вопрос:

— Ну, когда уже выпишите?

— Володя, деточка, ты же знаешь, минимальный срок двадцать один день. Потом все будет от анализов зависеть.

Каждого она называет по имени, для каждого найдется доброе слово, но суть одна: три недели минимум, потом — по обстоятельствам. Редко кому удается выйти, отбыв положенный срок, обычно два — три дня, но добавят.

Закончив с медицинской частью, врач перешла к пункту "разное".

— Шведов и Шехтман, на вас опять жаловались! Почему нарушаете режим? Отбой в десять ноль-ноль, потом хождения не допускаются.

— И в туалет?— прикинулся дурачком Макс.

— Максим, — укоризненно покачала головой Людмила Яковлевна,— ты прекрасно знаешь, что я имею в виду: не разрешается выходить на улицу... и по чужим палатам шастать, тоже.

— Людмила Яковлевна,— попытался оправдаться Рудик, — мы просто подышать свежим воздухом выходили. Душно здесь.

— А, с тобой, Рудольф, особый разговор. На тебя уже из соседних корпусов жалуются. Ты зачем во второй заходил? Там с дизентерией лежат. Тебе мало одной болезни? В общем, смотри — будешь у меня еще месяц валяться!

Устроив нарушителям разнос и выслушав заверения "больше не будем", врач ушла.

После обхода Рудик уселся играть в нарды. Он, похоже, и думать забыл о сердечных делах.

— Ты куда слинял вчера? Татьяна пожаловалась, что оставил ее одну.

Максим решил выпытать у приятеля правду.

— Куда, куда... Техничка-кайфоломщица. Только мы зашли в палату — заглядывает! Ну, все, думаю, теперь пасти будет. Взял и ушел, по-английски... А, да ладно. Все равно меня через два дня должны выписать.

В палату заглянул незнакомый парень в очках.

— Шведов, есть такой? Там к тебе пришли.

"Родители, наверное, — подумал Макс.— Странно, мать вчера была". Он накинул теплый халат, вышел во двор и был, неприятно удивлен — это оказалась Ирина.

— Здравствуй. Все собиралась зайти к тебе, да как-то не получалось.

"Долго же ты собиралась", — раздраженно подумал Макс, а вслух сказал:

— Да чего там. Могла бы и не торопиться, меня уже выпишут скоро.

— Не сердись, Макс. У меня, правда, ни минуты свободной не было.

Видя, что просто так от бывшей подруги ему не отделаться, Макс, скрепя сердце, повел ее по аллее, ведущей к больничным воротам. Больше всего ему не хотелось, чтобы Саша увидела их вместе.

Ирина сразу выложила ворох институтских новостей, затем принялась расспрашивать Макса о здоровье. Он отвечал рассеянно, мечтая выпроводить ее поскорее. Но Ирина, остановившись возле свободной скамейки, попросила:

— Давай посидим немного.

Сидел Макс как на тлеющих углях, поглядывая то в сторону ворот, то на больничный корпус.

Ну, так и есть! Она шла сюда! Саша была не одна, а под руку с какой-то женщиной, видимо, "мулей" — нынче был день сюрпризов и визитов, однозначно. Студенту осталось лишь выругаться про себя, сетуя на обычную невезучесть. Поравнявшись с ними, Саша бросила взор на Макса, затем на Ирину и отвернулась. Ирина моментально перехватила ее взгляд.

— Это твоя знакомая? — спросила она с едва уловимым оттенком досады.

Макс не ответил. Ирина взяла его за руку.

— Перестань сердиться...

— Ты не боишься? Моя болезнь заразная.

— Ну и что. Вон, эти тоже не боятся.

Она показала глазами на лавочку, где сидели, обнявшись, Вова и его молодая супруга.

— Ей положено,— сухо ответил Макс. — Она его жена.

— А-а, — протянула Ирина, — ясно. А мне, значит, не положено. Ладно, Макс, поправляйся. Пойду.

К вечеру резко похолодало. Зашумело, закапало. Потом повалил снег.

В коридоре Максим встретил Татьяну.

— А нас выперли из бокса! В общую палату, — пожаловалась Таня. — Техничка, стерва, настучала, что мы, якобы, чуть ли не бардаки устраиваем, представляешь!

Макс сочувствующе кивнул. Замялся. Попросить, чтобы позвала подругу? Неловко, как-то. Татьяна сама все поняла.

— Хочешь, чтобы Сэнди позвала? Сейчас.

Саша появилась не сразу. Макс весь измаялся, ожидаючи в коридоре.

— Здравствуй, — равнодушно ответила девушка на его приветствие. — Ты что-то хотел?

— Я...так просто...Соскучился.

— Ну, если у тебя ко мне нет ничего, я пойду.

— Подожди, — Макс попытался удержать ее.

— У меня голова болит, Максим. Пойду, лягу.

Прошло три томительных дня. Макс весь извелся.

Дурацкое недоразумение, глупое стечение обстоятельств создало тупиковую ситуацию. Саша его отшила, теперь самолюбие не позволяло Максу навязываться.