Глава 11

В феврале мне пришлось совершить еще одну поездку по местам "прошлой будущей боевой славы" — сначала в Подмосковье, где снова выкупил поместье рядом с Воскресенским (и на этот раз оно обошлось мне всего в шестьдесят пять тысяч), а затем — в Пермь и Соликамск. Точнее, в Соликамск и Пермь — в первом городе я просто уже знал к кому (и с чем) обращаться и поэтому пять сотен "нужных" десятин обошлись мне всего в десять тысяч рублей (четырнадцать, если учесть сумму "смазки"), а в Перми я лишь зарегистрировал покупку как "поместную землю". Впрочем, никаких строительств на купленных землях не началось: покупать местные стройматериалы было слишком дорого, а свои становились доступны только после ледохода. Да и людей на строительства не хватало...

Но это было лишь небольшой частью "зимней активности" компании — основная работа шла внутри ранее выстроенных цехов. Незаметная снаружи работа — тот же Ставропольский завод выпускал "во внешний мир" лишь чугунки, а прочие новые заводы — вообще ничего.

Правда, "старые" выпуск продаваемой за деньги продукции наращивали. С запуском второй (вчетверо более производительной) линии по выпуску перьев для авторучек суточный их выпуск поднялся до десяти тысяч штук. Существенную помощь в деле роста выпуска сыграла, конечно же, Камилла — сначала наладив синтез полистирола (стирол все равно синтезировался для производства шинной резины), а затем — и АБС — акрилонитрил-бутадиен-стирол. Гелевая ручка для химика — это же просто клад ценнейших подсказок! Даже если химику подсунуть небольшой обломок колпачка (ну, и если химика зовут Камиллой, конечно). А мне оставалось лишь удивляться на предков: оказывается, что этот акрилонитрил уже три года как синтезирован и изучен. Но удивлялся я не тому, что "изучен", а тому, что никому и в голову не пришло его куда-то применить...

Ручки теперь в Европе и Америке — в отличие от России — раскупались очень хорошо. И тем более хорошо, что к ним еще и специальные чернила продавались. Нынешние, ализариновые, авторучку быстро забивали: с солями металлов они образовывали какие-то нерастворимые соединения, а перья все же как-то окислялись. Можно, конечно, ручку промыть — а при нужде и разобрать для очистки — но зачем создавать покупателю лишние трудности? Я попросил жену "изобрести" полностью растворимые в воде чернила...

Самым простым выходом было использование индиго, благо технология синтеза была уже отработана в Германии и даже оборудование удалось купить за вменяемые деньги. Но получались таким образом чернила только синие, а отечественная бюрократия тяготела к фиолетовым. Я думаю, что и с синими особых проблем у бюрократов не возникло бы, но Камилла не искала легких путей и полезла в дебри производства анилиновых красок. И там она наткнулась на фуксин с его многочисленными производными. В результате только за границу ежедневно отправлялось тридцать тысяч пузырьков разноцветных чернил: синих, фиолетовых, зелены, красных... Ведь что такое чернила? Вода, немножко спирта (обычного и изопропила), красителя... тонна воды, стакан-два сухого красителя, по ведру спиртов и глицерина — максимум шестьсот рублей. В день затраты составляли полторы тысячи рублей — а в ответ получалось более двух с половиной тысяч, но уже долларов. Правда, пришлось купить австрийский "завод" по изготовлению бутылочек для чернил, но такой в любом случае пригодится — на нем ведь и банки можно делать. Понятно, что там, в заграницах, химиков тоже хватает, и на чернилах долго не просидеть — но пока деньги дают, их надо брать.

В марте, по возвращении из столицы, большими (правда, по крестьянским меркам) взятками, лестью и с серьезным использованием "административного ресурса" в лице Мельникова (который вообще не понимал, что я делаю, но ему было просто интересно поглядеть "что получится") Большую и Малую Воробцовки мне удалось превратить в "колхоз Воробцовский". Не то чтобы мне эти двести десятин земли так нужны были, но колхоз — хоть и крошечный — мне был нужен для демонстрационных целей. "Свои" деревни для этого не годились — там крестьяне были лишь "наемными сельхозрабочими" на моей же земле, то есть скорее уж "совхоз", а мне требовался именно колхоз, причем исключительно как "дело добровольное": крестьяне сами себя должны кормить и содержать, а не на меня надеяться.

К первому апреля была завершена подготовка к посевной на левом берегу Волги. За прошлое лето и частично за зиму под руководством Женжуриста было прорыто множество каналов, арыков и просто канав — и теперь пять с небольшим тысяч гектаров степи ждали, когда по ним пройдет трактор. Кроме полей в степи были выстроены и четыре деревни, все вдоль "верхнего" магистрального канала. В деревни эти был перевезен народ из Рязановки. Не весь народ, даже чуть меньше половины, ну и я не господь бог, чтобы всем сразу сделать хорошо. Впрочем, сама Рязановка почти уже опустела, так как довольно много тамошних жителей перебрались в рабочий городок и с крестьянством (точнее, с батрачеством) покончили — а у меня уже на правом берегу образовалось сразу три с половиной тысячи десятин угодий. Хреновых, но своих. Правда, ерзовские "богатеи" меня сильно невзлюбили, но лично мне на их трудности было плевать.

Не плевать было Димке, ведь он там жил. После того, как он во второй раз вернулся из Ленкорани, его, уже повзрослевшего и возмужавшего, я назначил "председателем колхоза" в Ерзовке, поскольку по прежнему опыту надеялся, что он с работой справится. А во избежание "всяческих инцидентов" нанял охрану из пары отставных солдат, видом повнушительнее. Правда они защитить его смогли бы разве что в открытой драке, но я надеялся, что старого приятеля реально защитит пущенный мною слух, что охранники, случись что, просто убьют и исполнителей, и подстрекателей любых нехороших действий в его направлении.

Очень неплохо поработал и "колхоз" в тульской губернии, в Бело Озере — там в прошлом году попробовали "мою" картошку, а в этом уже готовили под нее поле гектаров на двадцать. И полтораста гектаров — под пшеницу. Были определенные сомнения в будущем урожае, но поля были все на этот раз расположены вдоль Дона — хоть невелика речка, но на полив воды хватит, благо до самого дальнего поля от воды было метров триста.

А вот "немецкую", которой в прошлом году собрали с пятисот почти десятин больше восьми тысяч тонн, предстояло посадить уже на Вологодчине и в Вятской губернии: там, правдами и неправдами, Кудрявцеву удалось арендовать почти пять тысяч десятин полей. Его, откровенно говоря, мои "пожелания" по поводу мест выращивания картошки очень удивили, но порученную работу он выполнил отлично. Даже составил почвенные карты арендованных угодий, а в посадке картошки ему помогали уже пятеро "будущих агрономов", которых он лично сманил из Московского Сельскохозяйственного института. Пятеро — потому что как раз пять участков и получилось арендовать. На пахоту туда было отправлено почти двести новеньких тракторов, каждый — с двумя трактористами, так что работали они вообще круглосуточно — причем трактора эти даже пока не ломались.

И, что доставляло мне большое удовольствие, работало вообще все. Не идеально, но вполне себе даже неплохо. Заводы работали, колхозы работали... Камилла работала за троих, а Ольга Александровна — сразу за пятерых. В середине апреля она принесла мне первую продукцию своего "завода-лаборатории" — пять фунтов почти чистой окиси лантана, а еще через неделю — пудовую чушку ферролантана. И пообещала, что с мая таких чушек у меня будет по четыре штуки в сутки.

Я же готовился к освоению Дальнего Востока. Благо, Александр Михайлович Безобразов подготовительную работу провел блестяще, и теперь наступал мой черед.

Политика — дело грязное, но без политики нечего и мечтать о создании дальневосточной промбазы. И я знал, что хочу получить — правда, не знал как это сделать. Однако в политике есть профессионалы, а мое дело — денежки зарабатывать и индустрию строить. То же, что собирался сделать Безобразов, было чистой политикой, хотя и рядящейся в одежды обычного коммерческого проекта.

Впрочем, и экономически проект был весьма выгодным: в предыдущий раз при затратах около двух миллионов рублей Александр Михайлович уже к началу войны с японцами только на складах у Ялу накопил товаров более чем на три миллиона. Большей частью это был лес, в основном — ценный кедр и еще более ценные "твердые породы", на которые концессия уже имела твердые контракты и Европе, и в Америке и континентальном Китае — даже китайский императорский дом заказал "стройматериалов" на полмиллиона рублей. А ведь "главный концессионер" успел получить и концессию на медные и серебряные рудники, и уголь, и многое другое. Я-то "рыбой" занимался, но был в общем-то в курсе ситуации.

Так что с финансовой точки зрения концессия была многообещающей. А с политической...

"В прошлый раз" все ограничилось добычей леса, при жесточайшей эксплуатации корейцев, и именно политических дивидендов я не увидел. Хотя изначально все подавалось под соусом "создания на границе сильного и сильно дружественного государства". Корея как была, так и осталась колонией — но теперь я планировал сделать немного иначе. Хотя сам пока в концессию не полез принципиально: моё дело заключалось в подготовке "промышленной базы" на Дальнем Востоке. И на Сахалине.

Пока "клика Безобразова" занималась своей частью работы, я готовился к первому (в текущей истории) испытанию. В Царицыне ударными темпами строился новый цех — с продукцией несложной, но той, которая очень понадобится в ближайшем будущем. Цех по производству насосов. А финансировалось это строительство крестьянами из Бела Озера.

Конечно, сами мужики не смогли бы профинансировать и строительство хлева в своей деревне, но, во исполнение обещания, в деревне была выстроена небольшая фабрика, чтобы люди могли на жизнь и зимой зарабатывать. Действительно небольшая, на ней рабочих мест-то было с полсотни, и все работники легко размещались в двух зданиях, от вышеупомянутого хлева отличающихся разве что наличием окон. В одном из цехов стояли два десятка швейных машин, а в другом — шесть паровых прессов. И делали на фабрике всего лишь обувку, ту самую, которую я называл "кедами". На самом деле это были все же не совсем кеды, а скорее кроссовки: подошва была все же толщиной в сантиметр, а верх тряпичным был лишь частично. Носок и задник шились из кожи — точнее, из обрезков кожи, закупаемых в разных местах с "настоящих" обувных фабрик. А парусину, из которой делалось все остальное, Володя Чугунов (по моей настоятельной просьбе) пропитывал каучуковой эмульсией. То, что в результате получилось, на кирзу смахивало не очень: и воду все же пропускало (хотя существенно меньше, чем просто парусина), да и резина пропитывала основу насквозь. Но с парусиновой же подкладкой обувка получилась вполне приемлемая: и нога не потела, и цена была крайне невысока.

Вдобавок обувка была очень красивой (по крестьянским меркам, да и по моим тоже): резину Володя использовал разноцветную, так что обувка была красной, синей, зеленой, серой, черной или коричневой — с белой или коричневой подошвой. Белые кеды тоже сделали, но народ на них не очень реагировал, так что белыми теперь только подошвы делали — и почему-то именно с белой подошвой народ покупал обувь более охотно. Вообще-то планировалось этой обувкой сманивать крестьян в мои колхозы — все жители "колхозных" деревень получали "авансом" по комплекту одежды и обуви (чтобы болели меньше), но белоозерская фабричка кед делала по три сотни в сутки, и "избыток" приходилось продавать... а три сотни рублей — это в месяц уже десять тысяч. Немного, но смета насосного завода составляла чуть больше полусотни тысяч, так что цена пары кед в полтора рубля выглядела приемлемо: драки особой за ними не наблюдалось, но и затоваривания не происходило.

Насосный завод планировалось запустить в конце мая, благо и рабочих удалось заранее подготовить, и Херувимов уже подобрал "руководящий состав" — но вот дождаться пуска в Царицыне у меня не получилось. В конце апреля мне пришло сразу два письма с просьбами срочно прибыть в столицу. Одно — от Безобразова, который, похоже, практически закончил лоббистскую часть своей работы. А второе — генерал-губернатора Финляндии Вячеслава Константиновича фон Плеве.