Разрушающая волна

За это время — десять долгих лет — Мадэлина стала ещё более знаменитой, ещё более популярной, и говорили, что талант её расцвёл в полную силу.

Тэйра стала служанкой толстой, ленивой и сладострастной девочки.

Но кто из них добился большего?

В то время как Небесная Птичка порхала среди цветов и курильниц с дивными ароматами, не проходя даже через те испытания, которые уготованы для будущей жрицы — её слишком любили и слишком баловали, чтобы подвергать суровым лишениям — а также создавала картины из воздуха, Тэйра сама, своими руками меняла свою жизнь, добиваясь невозможного.

Будучи старшей дочерью в семье, она обязана была продолжить дело матери — унаследовать её кондитерскую лавку, в которой вечно стоял тошнотворный запах жжёного сахара — а также найти себе мужа и продолжить род.

Однако Тэйра сумела добиться того, что эта участь досталась её сестре. Она хладнокровно отдала ей юношу, который прежде считался её собственным женихом; она устроила так, что эти двое, которые прежде и смотреть друг на друга не могли, решили, будто безумно влюбились друг в друга, и тогда Тэйра, показывая соседям чудеса самопожертвования, уступила будущего мужа сестре.

Её поступок — срежиссированная её собственными руками любовная драма — моментально обошёл весь квартал и сделал её героиней дня. Добрые соседки, восхищавшиеся её великодушием, превозносили девушку на все лады; не прошло и нескольких месяцев, как Тэйра обзавелась благодетельницами из числа преуспевающих торговок, которые бескорыстно снабдили её суммой денег, необходимой для обучения, а также для покупки приличного платья — иными словами, того, что требовалось для девушки, желающей попытать счастья в качестве служанки знатных господ.

Стать прислугой в аристократической семье — о, это было больше, чем добилась Мадэлина Санья, строившая, в прямом смысле, свои воздушные замки.

Это был единственный путь для выходцев из простонародья вырваться из зловонного, грязного Нижнего Города, одеться в шёлковую одежду и любоваться цветущими садами столицы. Слуги господ — это была аристократия среди бедняков, и пробиться в эту верхушку нижнего слоя было не проще, чем для высокорождённой госпожи попасть в свиту Императрицы.

Тэйра же попала в одну из самых богатых семей столицы, и госпожа не чаяла в ней души.

Выше было бы только оказаться в семье Санья — но слугами Санья были такие же, как они, высокорождённые, однако разорившиеся или попавшие в опалу, и это было физически невозможно для простолюдинки.

Думая об этом, Тэйра чуть усмехнулась.

"Твой талант против моего упорства, Мадэлина Санья, — подумала она, сильнее стиснув свою корзину. — Твоё очарование против моего стремления к цели. Твоя красота против моего ума. Твоя счастливая судьба против моего умения подчинить рок своей воле! Посмотрим, чья возьмёт".

В прошлый раз Тэйра проходила мимо этих ворот два года назад — когда только поступила в услужение в семью Вэнсан и всеми правдами и неправдами добилась для себя возможности пройти с поручением мимо квартала Санья.

Тогда она стояла здесь же, укутанная в невзрачный тёмный плащ, и лицо её было скрыто капюшоном. Мадэлина Санья, точно так же, как и сейчас, встречавшая весну в родном доме и любовавшаяся цветением персиковых деревьев, проскользнула мимо неё в своём воздушном, ярком платье — Небесная Птичка с радужными крыльями, певшая, и порхавшая, и не знавшая о том, сколь быстротечен её век.

"Вот ты проходишь мимо меня, не замечая, и не знаешь, что я — твоя погибель, — думала Тэйра, впиваясь в неё взглядом, жгучим и острым, как закалённая сталь. — Ты не видишь меня, меж тем, как я — твоя судьба. Я та, кто столкнёт тебя с пьедестала, обрушит тебя в пропасть и займёт то место, которое принадлежало тебе. Ты не видишь меня, а я — твой закат, Мадэлина Санья".

Проговорив всё это однажды, Тэйра больше не возвращалась к этим мыслям, дававшим ей силы для устремления вперёд; её холодный, внимательный и сильный ум был занят другими вещами.

Но теперь, спустя два года, когда она стояла на том же месте, однако в одежде знатной госпожи, Тэйра не преминула отметить про себя ещё один пройденный рубеж.

И тут же, замерев на мгновение, принялась развязывать свой золототканый пояс.

Осыпанная снегом, она ни на мгновение не поёжилась, раздевшись до холщовой нижней рубахи; нарядом, усыпанным драгоценностями, она прикрыла орхидеи в своей корзине, и уголки её губ медленно поползли вверх.

Это было неслыханной дерзостью, но Тэйра с детства была дерзка — и пока что это качество, уравновешенное осторожностью, приносило ей только счастье.

В таком виде, полураздетая, она прошла под Алыми Воротами и направилась вперёд по аллее, ведущей в квартал Санья.

Обитатели его были столь шокированы, что пропустили её без лишних слов.

И вот, она, служанка из дома Вэнсан, урождённая дочка грязной лавочницы, оказалась в роскошной гостиной дома Санья, и от тяжести золота в её корзине ломило руки.

Прежде, чем склониться в низком поклоне перед госпожой дома, Тэйра успела увидеть, что по обе стороны от неё сидят дети — Небесная Птичка, несколько её сестёр и, видимо, брат — единственный юноша среди них.

Не поднимая глаз, Тэйра представилась от имени своей госпожи — так учтиво, как не смогла бы сделать и знатная госпожа, — передала приглашение и замерла в ожидании ответа.

Госпожа дома молчала, вероятно, шокированная её нахальством.

Но Тэйра не спешила предаваться мыслям о поражении — и, как оказалось, не зря.

— Но почему вы в таком виде, госпожа? — раздался посреди тишины голос, очень молодой, удивлённый и, кажется, весёлый.

"Вот он, мой звёздный час, — мелькнуло в голове у Тэйры. — От того, как воспримут мои слова, зависит всё".

Медленно она приблизилась к говорившему и, по-прежнему не поднимая взгляда, протянула ему свою ношу.

— Мой наряд в этой корзине, господин, — сказала она. — Я несла в ней цветы и подарки от моей госпожи, однако неожиданно пошёл снег. Я подумала, что уж лучше мне раздеться донага и оскорбить ваш взгляд видом своего худосочного тела, нежели позволить дыханию зимы заморозить произведение природы. И я решила, что уж лучше вы сначала оскорбитесь моей неприятной глазу наружностью, однако потом ваш взор усладят прекрасные цветы, нежели поначалу вы увидите меня в облачении, несоответствующем моей красоте, а точнее, её отсутствию, а потом огорчитесь, увидев, как погибло то, что подлинно красиво. Поэтому я осмелилась снять свой наряд и укрыть им цветы.

С этими словами она откинула лёгкую ткань, прикрывавшую корзину, и в глазах зарябило от сияния золота и драгоценных камней; сладостный цветочный аромат наполнил залу.

В комнате раздался смех, похожий на звон колокольчиков — это хохотала над выходкой служанки Небесная Птичка.

— Находчиво и остроумно, — соблаговолила заметить госпожа дома. — Если в вашей семье все слуги настолько оригинальны, то я с удовольствием приму приглашение госпожи Вэнсан — думаю, это будет весело.

И Тэйра поняла, что это её победа.

Она тоже улыбнулась, но лишь немного приподняв уголки губ.

После этого она, наконец, решилась вскинуть голову и перевела свой цепкий взгляд с Прекрасного Мечтателя — ибо это, без сомнения, был он — на Небесную Птичку.

Более непохожих сестру и брата трудно было сыскать: непохожих и друг на друга, и на детей Санья в целом. Отличительным признаком этой крови была внешность: белоснежная кожа, чёрные волосы и тёмные глаза.

Однако Мадэлина Санья обладала копной кудрявых рыжевато-каштановых волос, неровными локонами, падавшими на её прикрытые серебристой тканью плечи; глаза её были лиловыми с пурпурным отливом, как лепестки кансийской розы, а кожа обладала матовым золотистым оттенком.

Черноволосый, белокожий брат был больше похож на Санью, однако и его глаза обладали непривычным оттенком — были они травянисто-зелёными, как самая первая весенняя листва.

Тэйра вспомнила те слухи, которые слышала лишь однажды, однако запомнила, как запоминала всё: что госпожа Санья прижила своих старших детей не от законного первого супруга с кровью Санья, а от безызвестного любовника. По традиции, лишь дети от первого брака с супругом Саньей обладали всеми правами наследования, однако госпожа Ида Санья, ничуть не смущаясь, объявила своей наследницей Мадэлину, и та стала жрицей, пользуясь статусом старшей дочери. Прекрасный Мечтатель же получил возможность сочетаться браком с наследницей из другой ветви Санья — своей двоюродной сестрой.

Все знали о том, что это незаконно, и кричащая внешность брата и сестры не требовала иных подтверждений, однако все молчали.

— Как вас зовут, находчивая служанка? — внезапно снова раздался голос, который Тэйра услышала самым первым.

Это был Прекрасный Мечтатель — прозвище это произносилось как Никандо Онхонт, сокращаемое обычно просто до Никандо. Что же до настоящего имени сына Иды Саньи, то оно было неизвестно публике — следуя традиции, сыновей в знатных семьях называли исключительно выдуманным именем, литературным псевдонимом.

— Тэйра, господин, — сказала Тэйра, снова кланяясь.

— Тэйра — а как дальше?

— Никак. — Она подняла голову и посмотрела в глаза Никандо. — Или господину неизвестно, что к простолюдинкам обращаются по фамилии их матери, а собственного имени они не имеют? Фамилия моей матери — Тэйра. Так же можете называть меня.

Она лгала, точнее, недоговаривала: было у неё и другое имя, данное ей при рождении, но оно, как и имя Прекрасного Мечтателя, было неизвестно никому — разве что её матери и ещё одному человеку, которого Тэйра могла назвать своим единственным другом.

А, может быть, врагом — но для неё эти понятия не всегда различались.

— Вот как. Хорошо... — Глаза Прекрасного Мечтателя подёрнулись туманной дымкой, весёлость, звучавшая прежде в его голосе, пропала.

Наблюдательной Тэйре не составило труда заметить, что та беззаботность, которую он старался придать своему тону, вероятно, в подражание сестре, была наносной — он как будто изо всех сил старался казаться весёлым, но время от времени уставал играть эту роль, и тогда улыбка сходила с его губ, взгляд становился рассеянным и невидящим, и он словно окружал себя невидимой стеной.

Да, теперь было легко представить, отчего Никандо Санья сидит взаперти в своём роскошном доме и чурается весёлых компаний — с такими мгновенными переменами настроения и усталостью от улыбок.

Нелегко будет простодушной, недалёкой Сиде, с её привычкой громко хохотать на всю комнату, завоевать не то что его любовь, но хотя бы просто один-единственный внимательный взгляд в её сторону.

Да Тэйра и не собиралась тратить усилия на устройство этого безнадёжного романа — она уже решила, что на новом этапе пути обойдётся и без помощи своей глупой госпожи.

Однако на мгновение честолюбие взыграло в ней... к тому же, Никандо Санья, в отличие от Сиды Вэнсан, ещё не был для неё пройденным этапом и, помимо всего прочего, вызывал у неё искренний интерес.

Тэйра вгляделась в него внимательнее: он был совсем ещё молод, вероятно, даже моложе её самой. Ему было лет шестнадцать — так она решила, и потом была довольна, узнав, что не ошиблась. Красота его была бесспорной, и Тэйра решила не тратить время, сочиняя для неё эпитеты, которыми опишет вечером лицо юноши для Сиды — все эти эпитеты давным-давно придумали за неё другие.

Прекрасный, как весенняя луна, хрупкий, как сливовый цветок, волосы чернее ночи, кожа белее снега... а, ну да, и не забыть ещё этих прекрасных зелёных глаз, позаимствовавших свой удивительный цвет у молодых побегов бамбука.

Тэйра незаметно усмехнулась: она умела быть язвительной и даже саркастичной, однако никому не приходилось слышать её едких и точных замечаний, кроме того единственного друга-врага, тоже весьма острого на язык.

Гораздо больше всех этих высокопарных описаний её занимало то, чего не видел никто другой: детали. Знал ли кто-нибудь из тех, кто рассыпался в комплиментах Никандо, что на правой щеке этого кладезя всех мыслимых достоинств прячется родинка, что ноготь на указательном пальце его руки обкусан, что в его хвосте, стянутом на затылке и перевитом лентой, тонко серебрится один-единственный седой волосок, что уголок его правого глаза расположен чуть-чуть ниже левого, и брови от этого ассиметричны?

Никандо Санья был одет в дорогой халат, отороченный, по последней моде, мехом: нынешней весной стало принято кутаться в тёплую одежду даже в самую хорошую погоду, тем самым подчёркивая собственную хрупкость и уязвимость. Что ж, старания Прекрасного Мечтателя, или того, кто выбирал ему одежду, увенчались несомненным успехом: утопающий в мехах, он выглядел ещё более юным, томным и болезненным, чем, вероятно, был.

А когда он поднялся на ноги, по видимости, утомлённый скучным обществом, Тэйра заметила и ещё одну его особенность: он был низковат для мужчины ростом, что старался исправить при помощи каблуков. В этих каблуках он был выше, чем она, но по-настоящему разницу в их росте составляли три-четыре сантиметра — не в пользу Прекрасного Мечтателя.

"Какой же он... маленький", — подумала Тэйра, имея в виду всё вместе и сама не зная, вкладывает ли в эту мысль негативный смысл.

И всё же в этот момент он занимал её больше, чем даже его сестра, служившая для Тэйры одновременно целью, трамплином, началом и завершением пути.

Она попросила у госпожи соизволения всё-таки привести себя в подобающий вид, и удалилась, чтобы облачиться в любезно предоставленное ей платье. Разобраться в лабиринтах коридоров в доме Санья не составило для неё труда благодаря феноменальной памяти: не прошло и четверти часа, как Тэйра, поднявшаяся на второй этаж, разыскала кабинет Никандо Саньи и, пользуясь тем, что последний всё ещё находился в компании матери и сестёр, незаметно проскользнула внутрь.

Быстрым взглядом она окинула комнату, от пола до потолка заставленную книгами; запомнила названия тех, которые выглядели наиболее потрёпанными, а некоторые и пролистала, чтобы понимать, о чём в них речь. Взгляд её упал на засушенные листья клёна, то и дело попадавшиеся между страницами, а также красовавшиеся в виде букета в стеклянной синей вазе — очевидно, клён был его любимым деревом.

Запомнив обстановку во всех деталях, Тэйра уже хотела было вернуться обратно, как вдруг снова скользнула взглядом по столу из красного дерева, заваленному тетрадями и бумагами. Быстрым и по-кошачьи ловким движением метнувшись к нему, Тэйра подняла один из листков и прочитала набросок стихотворения.

Прекрасный Мечтатель писал стихи — впрочем, кто в наше время их не пишет?

И стихи были даже неплохи, но сейчас было не время наслаждаться радующей слух поэзией: гораздо больше Тэйру занимало содержание этих строчек, как оказалось, перекликавшееся с одним из её воспоминаний, которое она заботливо хранила в своей бездонной памяти вместе с миллионами остальных деталей, подсмотренных и подслушанных за полтора десятка лет сознательной жизни. Она подумала, что часть из них, вероятно, когда-то пригодится, а другая часть нет — так и останется ненужным хламом в её сознании, бременем чужих жизней, чужого быта, чужих рождений и смертей.