Деятельный труд помог обрести некоторое душевное равновесие. В конце концов, если это секретный эксперимент, о котором даже никого не предупредили, ученым в любом случае нужен результат, а значит, танк обязательно будут искать. Найдут танк — найдут и подопытное животное, курсанта Попова. Может быть, даже, и наградят — за мужество и выдержку. И в зимний отпуск он не просто поедет, а поедет орденоносцем. Завалится в распахнутой шинели на вечер встречи выпускников, и в ответ на восхищенные ахи и вопросы будет загадочно улыбаться, туманно намекая на военную тайну и подписку о неразглашении, данную компетентным органам. Попов даже улыбнулся собственным мыслям. Вот! Вот когда Иринка поймет, кто ей по-настоящему нужен: герой-орденоносец Сергей Попов или этот губошлепый противный Олежа, протирающий штаны в местном политехе.

Размечтавшись, Серега вдруг почувствовал чьи-то маленькие, злобные глазки. Встряхнув головой и вновь вздрогнув от боли в разбитой скуле, он потерял чужой взгляд. Померещилось. Точно — померещилось. Нарочито широко зевнул и потянулся, пытаясь вытолкнуть из живота поселившееся там мерзкое ощущение страха. Прием не сработал — прямо перед ним на скале сидело что-то невообразимо лохматое, с тем самым злобным взглядом, который он почувствовал раньше. В руках существа было длинное, темное древко, на конце которого торчал черно-синий, зазубренный наконечник шириной в ладонь.

Попову неудержимо захотелось оказаться в танке, а еще лучше — в родной казарме. Не спуская глаз с лохматого аборигена, он попятился к машине и наткнулся спиной на что-то острое, упершееся ему между лопаток. От неожиданности он вскрикнул и отскочил вперед, одновременно оборачиваясь. Сзади стоял и щерился довольно внушительными желтыми клыками еще один лохматик, обернутый в какое-то невообразимое тряпье с запахом застарелой мочи и давно не мытого тела. Помимо копья, он имел еще и привешенный к поясу широкий черный тесак без ножен. У Сереги из оружия был только танк, да и тот учебный, ну и перочинный нож, валявшийся все в том же танке, путь к которому преграждал дурно пахнущий абориген.

Пока курсант пытался прийти в себя, из-за ближайшего бугра появилось еще шестеро столь же грязно одетых, но вооруженных людей. Скользя в осыпающемся песке, они разбежались в стороны, взяв жертву в кольцо и выставив впереди себя копья. Попов оцепенел, не в силах сдвинуться в места, и лишь переводил взгляд с одной ухмыляющейся морды на другую.

Внезапно, один из аборигенов сделал быстрый выпад, целясь жертве в пах. Серега взвизгнул и неловко отскочил. Собравшиеся довольно заржали, обнажая желтые, похожие на волчьи, клыки, а затем кто-то со спины сильно кольнул курсанта в ягодицу. Серега вновь отскочил, разворачиваясь к обидчику, но лишь для того, чтобы получить еще один укол в другую ягодицу. Только развернулся — и снова чувствительный укол. По ноге в остатки валенка потекла кровь, и Серега с отчаянием понял, что это конец. Не будет ни ордена, ни отпуска. Ничего не будет. Будет медленная и мучительная смерть. Слезы потекли сами, смешиваясь с потом. Размазывая грязь по щекам, он обессилено опустился на песок, пряча голову в колени.

Аборигены возмущенно загомонили, напоминая стаю ворон, у которых наглый воробей стащил хлебную корку. Кто-то из них огрел Серегу по спине древком копья. "Да не встану я, — всхлипнул Серега, — убивайте так, суки". В этот момент гомон неожиданно стих, и он решился поднять голову. Перед ним стоял, ссутулившись, опустив руки почти до земли, коренастый, широкий как бочка человек. В отличие от остальных, космы его не болтались на ветру, а были стянуты в тугой узел где-то на затылке. Не было и лохмотьев, абориген был одет в черные потертые кожаные штаны и куртку. Судя по тому, как затихли и сжались такие смелые мгновение назад враги, черного боялись. Встав прямо перед жертвой, он вытащил из-за пояса шестопер, и приподнял им голову пленника так, чтобы их глаза встретились. Остро отточенное перо вонзилось Сереге в подбородок, и теперь он не мог ни опустить, ни повернуть голову.

Прерывистые, кашляющие звуки, наполненные "гх" и "шх", вырвались из глотки черного аборигена. Судя по интонации, он что-то спрашивал. Не дождавшись ответа, ткнул пальцем в сторону танка, потом в лицо Сергею, повторив вопрос.

— Мой, мой, — пролепетал Попов, стараясь не двигать нижней челюстью. Несмотря на явное языковое несовпадение, черный человек его понял, удовлетворенно кивнул и убрал шестопер. Голова Сереги упала на грудь, и прежде чем он сумел ее поднять, абориген уверенно ударил его рукояткой по затылку. Песок стремительно метнулся в лицо, и пленник потерял сознание.

* * *

И снова сон. Только теперь это ласковое, лазурное море, на котором Серега был лишь однажды, в таком далеком пионерском детстве. Теплая вода омывала тело, убирая усталость, пот и кровь. Легкий бриз охлаждал разгоряченное лицо, с криком метались над волнами чайки. Покой и умиротворение наступали в душе, а боль и страх уносила вода. Попов перевернулся в полосе прибоя, потягиваясь всем телом, и только сейчас заметил человека, сидящего на камне у самой воды. Тронутое золотым загаром лицо имело настолько правильные черты, так соразмерны были все его части, что Серега впервые понял, что и мужчина может быть красив. Но красота не имела ничего общего с женственностью,— в незнакомце сразу и безошибочно угадывался мужчина стальной, несгибаемой воли.

Мускулистое, опять же удивительно соразмерное тело облекали свободная рубашка и брюки, сшитые из мягкой и легкой черной ткани. Загорелые кисти рук сплелись в замок, а ноги в коротких черных замшевых сапогах уверенно попирали прибрежный песок. На лице мужчины играла легкая приветливая улыбка, от которой Попов в армии почти отвык. Серые глаза буквально прикоснулись к лицу Сергея, давая прилив сил и бодрости.

— Ну, я думаю, этого достаточно, — голос незнакомца был столь же глубок и приятен, как и весь его облик, — просыпайтесь, Сергей Владимирович.

Серега открыл глаза. Небольшая уютная комната с золотистым деревянным потолком и зелеными портьерами, мягко рассеивающими свет. Шкаф с книгами вдоль глухой стены, тисненные золотом переплеты тускло горят за витражными дверцами. Под спиной — не жесткий и не мягкий, очень удобный матрас, белоснежная простыня, шелковое легкое одеяло, подушки удерживают тело полулежа. Стена у кровати закрыта золотисто-красным ковром, на полу тоже ковер, но травянисто-зеленый, с высоким ворсом. На ковре — низкое удобное кресло-качалка с резной спинкой. В кресле — человек. Тот самый, из сна.

— Как спалось? — и голос точно такой же, как во сне. — Мы обработали ваши царапины, не жжет?

Серега потрогал разбитую скулу. Боли нет, отек исчез, пальцы почувствовали лишь бугристый шрам на месте раны.

— Рассосется, — успокаивающе поднял свою точеную ладонь незнакомец, — останется лишь тонкая белая полоска. Шрамы на загорелых лицах так возбуждают женщин, — он усмехнулся уголком рта.

— Спасибо, — выдавил из себя Серега, — а вы...

— Майрон или Аннатар, как удобнее, — мужчина улыбнулся уже широко, показав жемчужно-белые зубы, — я же Гортхаур Жестокий, Саурон, Багровое или Всевидящее Око, Ужас Валар, Бич Запада, Черный или Темный Властелин, каждый народ дает мне свое имя.

— А..а, — протянул Серега, озадаченный явным несоответствием между безупречным обликом незнакомца (хотя теперь, уже, пожалуй, знакомца) и его словами. И только сейчас он осознал, что Майрон говорит совсем не по-русски, но почему-то абсолютно неспособный к иностранным языкам Попов его отлично понимает.

— Ничего удивительного, Сергей Владимирович, — тут же отозвался Майрон, — обычная магия, как это называют в вашем мире, привыкайте. Маленький и безвредный транслятор между мозгом и окружающими звуками. Доносит смысл сказанного до вашего сознания.

— Мы..мы...мысли читаете, что ли? — вдруг начал заикаться Серега.

Майрон заразительно и необидно засмеялся:

— Ну, ваши-то мысли прочитать можно просто по лицу, не прибегая к магии. Хотя, не скрою, закрыть от меня сознание трудно. В ментальном поединке я мог бы посостязаться даже с Валарами.

— С кем?

— С Валарами, с Валарами. Это Стихии нашего Мира, которые вдруг решили, что сродни богам. Крайне нудные существа, должен вам сказать. И абсолютно неспособные решать текущие проблемы. Уж если вы стихии этого мира, так и будьте добры в нем оставаться, а не отгораживаться морем и дурацкими запретами. Хотя, — Майрон почесал кончик носа, — убравшись из Средиземья, они здорово облегчили мою задачу. Так что я не жалуюсь.

К концу этой тирады лицо Попова удлинилось настолько, что Майрон опять расхохотался:

— Извините меня. Вы конечно думаете, что я сумасшедший. Но не торопитесь с выводами, просто примите и меня, и этот мир такими, какие мы есть. Я понимаю, что человек с промытыми атеистической пропагандой мозгами просто не может поверить, что в каком-то мире существуют и магия, и боги, и гномы. Примите это как данность, и не заморачивайтесь причинно-следственными связями, по крайней мере, пока вы у нас не освоитесь.

— Ладно, — Серега сглотнул комок, собравшийся в горле, и в панике подумал — а может это цэрэушные штучки? Выкрали сволочи вместе с секретным танком, а теперь ведут к сумасшествию, чтобы он плясал под их дудку. Капитан Малина рассказывал — в Афганистане некоторых пленных доводили до того, что они начинали воевать против своих. Единицы конечно, но все же. Страшно. Накачают какой-нибудь наркотической дрянью — и пропал.

Майрон продолжал улыбаться мягкой, совсем не цэрэушной улыбкой:

— Зря вы так, Сергей Владимирович. Никто вас наркотой накачивать не собирается, если только вы сами не попросите. И карты мои совершенно открыты. Если вы не против, сейчас мы пообедаем, а затем я вам представлю мои предложения. Откровенно, и без всякой утайки.

При упоминании об обеде желудок сжал острый спазм, а слюна заполнила рот, так что пришлось опять глотать. Есть курсант первого курса хочет всегда, даже во сне. Старшина Макухин, когда не в духе, так и зовет их всех — "желудки". Макухину хорошо, ему почти двадцать два, период бурного роста позади, да и в каптерочке расторопные братья Филькины всегда старшине чаек вскипятят. А куда от голода деться обычному курсанту Попову, когда нагрузка и умственная, и физическая, с непривычки кажется запредельной, а в курсантскую чайную и не отпустит никто, и не пробиться там к прилавку, даже если попадешь случайно. Сдвинутся суровые спины третьекурсников, и можешь стоять вторым в очереди до закрытия — так ничего и не купишь. А потому, хоть и понимал Серега, что обед может быть частью хитрого плана по подготовке отдельно взятого курсанта к измене Родине, отказаться он не мог.

— Ну, вот и умничка, — Майрон легко поднялся с кресла, — одежда здесь, на стуле. Я жду за дверью.

На стуле лежала такая же темная, мягкая и легкая рубашка, как на хозяине, и такие же брюки. После военной формы одежда показалась Сереге верхом портновского искусства. Мягко обволакивая тело, не мешая движениям и не свисая мешком, она одновременно и согревала, и не давала вспотеть. Черные замшевые сапоги моментально подстроились под форму ноги. Попов лишь завистливо вздохнул — жалко будет возвращать, когда отпустят. В том, что отпустят, Серега не сомневался, решив после обеда твердо отказаться от всех заманчивых посулов. Так поступали все положительные герои в фильмах, так общался с врагами и сам капитан Малина, попав в душманский плен. Правда, рассказ капитана о героическом освобождении с каждым разом обрастал все новыми подробностями, но в целом Попову очень нравился.

— Раз Малина смог, то и у меня получится, — и шагнул за порог, аккуратно прикрыв дверь. Майрон ждал, покачиваясь с пятки на носок у открытого окна, и заложив руки за спину. Услышал щелчок двери, повернулся, и одарил Серегу ободряющей улыбкой:

— Что ж, следуйте за мной, юный друг. Будь вы дамой, я предложил бы руку, но мы же мужчины, — и он легко зашагал по коридору, едва касаясь сверкающего паркета. Идти оказалось недалеко — через два поворота и короткую лестницу коридор привел в просторный зал.

Длинный стол, покрытый фиолетовой бархатной скатертью, занимал центр помещения. Высокие, почти в два этажа окна смотрели на север и на юг, зеленые портьеры на южной стороне были задернуты, рассеивая солнечный свет. С северной стороны из-за стола было видно лишь небо, а подойти ближе Серега постеснялся.

Майрон опустился в кресло с высокой спинкой в торце стола, указав гостю на удобный низкий стул. В тоже мгновение в дальнем конце зала с поклоном возник человек в белом поварском колпаке. Майрон повернулся к Сереге:

— Позвольте, я угадаю: домашний борщ со сметаной, две порции пельменей, и компот из сухофруктов.

— Ну да, — ошарашенно протянул Попов, — но я ведь об этом даже не успел подумать!

— Это просто, Сергей Владимирович, ваши предпочтения буквально вырезаны крупными буквами на поверхности мозга. Могу лишь сказать, что вы даже не подозреваете о множестве вкуснейших вещей, но эта кулинарная недоразвитость отнюдь не ваша вина. Сейчас принесут и то, и другое, вот только извините, сухофруктов не держим. Будет легкое белое вино из лучшего нуменорского винограда. Оно настолько хорошо, что его не испортят даже пельмени.

Попов только кивнул. Продавать Родину пока было довольно легко и приятно. Все было действительно, как дома, не хватало только бабушкиного: "Кушай, Сереженька, кушай, маленький, все скушаешь, и погода будет хорошая". Майрон не ел, потягивая вино из высокого кубка и задумчиво глядя в небо за окнами. Наевшись, Серега даже застыдился:

— А вы?

— Я дух, Сергей Владимирович, майар, как говорят у нас. Моя телесная оболочка не более чем одежда. Вы же не кормите свою куртку.

— А вино? Значит, одежду все же стирают?

— Остроумно, — засмеялся Майрон, — но в действительности, вы не так далеки от истины. Виноградный сок покинет мое нынешнее тело также как и ваше, но энергия, которую впитала, а затем отдала лоза, обновит связи духа и тела, позволит мне еще лучше ощущать материальный мир. Это не единственный доступный мне энергетический источник, но один из самых приятных, вот так.

— Спасибо, — Попов начал вставать из-за стола.

— Нет, нет, сейчас десерт, — твердо сказал Майрон, повелительным жестом усаживая гостя снова на место.

Сосредоточившись на сладостях и мороженном, Серега не сразу заметил, что в зале появились еще люди. Лишь когда в воздухе задрожала едва слышимая музыка, он вскинул голову. По свободной половине зала, прямо напротив него, невесомо, и абсолютно синхронно, двигались в танце пять девушек. Сплетались и расплетались руки, разлетались и вновь опускались волосы, взлетали и опадали полупрозрачные одежды, тянула душу музыка. Серега впал в полуобморочное состояние — и танец, и музыка были построены гениальным знатоком человеческих душ. Здесь загорелся бы страстью и столетний старец, а Попов мало того, что не был стариком, он и запах женщины забыл за эти полгода.

Танец завораживал, и через пару минут Серега осознал себя уже в кругу танцующих. Невыносимо приятный, одновременно знакомый и незнакомый аромат, волнами накатывал от танцовщиц, теперь они двигались вокруг, и смотрели только на него. Серые, зеленые, голубые, карие глаза, каштановые, черные, рыжие волосы мелькали все ближе и ближе, и вот плечо обожгла девичья грудь. А вот и другая прошла по спине, эта чуть больше и мягче. Бог ты мой, чего это я? Меня же заманивают, "ловят на разврат", как говорил стойкий капитан Малина, которого в плену злобные враги коварно соблазняли лучшей во всем северо-восточном Афганистане исполнительницей танца живота.