1.Край твоих предков

— Так я и думала, что ты здесь, — сказала она с укором.

— А тебе, думается, хотелось бы, чтобы я, как настоящий мужчина, валялся в кустах, пьяный и веселый, весь в...

— Ты не знаешь меня, настоящий мужчина, и думается тебе неверно.

— Ну вот и всё.

— Нет, не всё! — вспыхнула Митрун. — Не всё! Я уже давно хотела с тобой поговорить. Зачем ты ходишь сюда? Почему именно сюда, а не к Восточной Чаще, не к причалу, не к мысу Эльдира? Это какой-то семейный обычай? Или... — она замолкла, и жутким стал её взор, а затем...

— Мерзавец! Подлец!! Я так и знала!!! — она сжала кулачки и начала озираться по сторонам, ища, кого бы разорвать. — Где эта потаскуха, охотница на чужих женихов?! Где ты её прячешь?!

У меня не было слов, чтобы описать её красоту в этот миг. Хотя, конечно, я понятия не имел, о чем она...

— Кого — её? — промычал я неубедительно.

— Ах ты не знаешь?! — закричала Митрун, разрывая горло. — Эта коза Хейда! Хейда, дочь Хедина! Права была моя матушка! Ты — плод гнилого корня изгнанников! Отец твой рассорился с родичами, и ты — его отродье!

— Митрун, тише! — я шагнул было к ней, обнять, успокоить, но...

— Не подходи! Клянусь, я брошусь в реку и утону, если ты еще хоть раз меня коснешься! — моя невеста, раскрасневшаяся, всклокоченная, с горящими голубыми глазами, отступила назад, словно дикая кошка, что готовится к броску. — И тётушка Эльва была права! Да! Права! Все мужчины — одинаковы! Похотливые кобели, козлы и кабаны!

Она была прекрасна в гневе, но всему есть предел.

Эльва — старая дева. Безумная старуха, никчемное, ничтожное создание, стоит ли придавать значение её словам?..

— Что ты молчишь? — надрывалась Митрун. — Тебя вчера видели с ней! С козой Хейдой!

— Не понимаю, откуда...

— Да! Я всё знаю! — торжество Митрун звенело горном. — Мне Леда сказала! Она видела вас! Снорри, всё кончено! Я ухожу!

— Иди.

Её словно ударили. Сильно. По голове.

Словно Старый Балин рухнул ей на темя...

— А ты думала, — говорил я, глотая горький лёд, — что я стану тебя останавливать? Как Эльри говорит: вольному — воля! Спасенному — боль... Леда видела, как я целовался с Хейдой? А может, я заодно её обесчестил? Вот тут, на дубу? Очень, надо полагать, удобно! Этого твоя Леда не видела? А может ли она поклясться на кольце? Хотя она и не в таком поклянется, лишь бы достичь своего. Весь Норгард знает, что она неровно дышит при виде Тервина Альварсона. Все знают, что красавчик Тервин и Хейда, дочь Хедина, уже помолвлены. Осенью свадьба. И всем ведомо, что сердце Тервина не бьется быстрее при виде Леды. Даю руку на отсечение — Леда готова утверждать, что видела Хейду не только со мной! А если ты веришь бабским сплетням больше, чем своему жениху... Позор в таком случае на тебя и твой род. Всё.

Митрун пронеслась мимо меня, как вихрь. Она мчалась к дубу, заметив нечто такое, чего я не увидел...

Увидел.

Всё, мне конец... Смерть в когтях ревнивой невесты...

— А это что такое?!

Она держала в руках женский поясок цвета чайной розы.

— У нашей благочестивой Хейды, — говорила Митрун неторопливо, как яд, убивающий тело, как палач, вырезающий жертве "Кровавого орла", — есть такое милое розовое платьице. Она в нём вертит бёдрами на танцах. Готова поклясться своей девичьей честью — этот поясок от того платья.

— Да, так и есть, — я зевнул, — разве ты забыла? Где мы были с тобою вчера вечером? Здесь. А кто был после нас? Тервин и Хейда. Что они делали? То же, что и мы. Другое дело, что до свадьбы я не сниму с тебя платье.

— Попробуй только, — фыркнула Митрун и спрятала пояс Хейды.

— Однако я всё же вынужден признаться тебе, — сказал я, — мы и правда виделись с Хейдой. Третьего дня, когда наш Тервин-соблазнитель напился в трактире. Когда братья Фили и Кили разбили ему мордашку, и его пришлось нести домой, в крови и соплях. Знаешь, кто нёс? Я и Хейда. Ни один из наших дорогих сограждан не соизволил помочь. Вот чем мы занимались. Я и Хейда.

Она посмотрела на меня исподлобья, как лагеман-судья.

— Это правда? Кто свидетель?

— Недаром же Лаунд Лысый, мой будущий тесть, был избран несколько раз в законоговорители! Ты в отца. Я говорю правду. Готов поклясться на кольце. Старый Балин — мой свидетель, он не даст соврать.

Митрун обратилась к дубу:

— Это правда?

...ветра не было, однако ветви могучего дуба качнулись, и на макушку Митрун упал желудь. Она запрокинула голову...

Свет и тень играли в кроне Старого Балина, золото стекало по ветвям Мирового Древа, и листва сверкала нерожденными словами, словно молния пронзила дерево от верхушки до корней... Янтарь и черненое серебро сплетались в вышине, и крона древнего дуба стала рунной книгой... Мы стояли внизу и читали эти руны под дождем первого златого листопада. Скоро осень... И Митрун в моих объятиях — такая маленькая, мягкая кошка, тёплое солнышко, пушистый птенчик, и глаза её блестят... Я обнимаю её, прижимаю к себе, целую волосы, целую мокрые глаза, щеки, и дальше — я пока не умею утешать иначе...

Спасибо, Старый Балин, за эти чары...

— Ничего не было, котёнок. Ничего. Только ты. Только с тобой.

— Снорри, ты... плачешь?

— Тихо, не говори никому... Засмеют...

Она отстранилась, шмыгнула носиком.

— Пойдём умоемся.

* * *

— Митрун, я понимаю, что это был обычай, своего рода брачное испытание. Я выдержал?

Она кивнула.

— А теперь запомни, — продолжал я, — если ещё раз ты поднимешь на меня голос — свадьбы не будет. Мне не нужна ведьма в доме. Мне не нужна женщина-тролль верхом на волке. Я не хочу быть волком. В конце концов, мне не нужна визгливая дура, что не умеет собою владеть. Прошу тебя.

— Рыжик, не сердись, — она обняла меня за шею, поцеловала в щеку, — многие мужчины изменяют женам до свадьбы. Это позор.

— Но я же не таков!

— Теперь я знаю, что нет. Должна была убедиться.

— Ну уж если об этом разговор — поведай-ка, что ты делала вчера утром с Эрвальдом? — я притворно нахмурился.

— Снорри, тебе ревность не идет.

— Тебе, стало быть, идет, а мне — нет?

— Он пришел к тётушке Эльве... Не смейся, это не то, что ты... По хозяйству помочь! Тебя бы попросила — так она тебя не жалует... Кстати! — она легонько хлопнула себя по лбу. — Пришло письмо! От матушки. Она приглашает нас погостить у неё. Заодно обсудить свадьбу...

Я скривился. Ничего странного в том, что я не люблю тёщу. Она же меня не любит! Мы, видите ли, недостаточно хорошего рода! А всё из-за того, что отец мой Турлог Рыжебородый разругался с остальными родичами, из южных Струвингов, и его отрекли от рода...

А заодно — и меня.

Смешно?

Больно. До сих пор — больно...

— Ну что? Когда поедем?

— Не знаю, скоро тинг... — я начал искать отговорки.

— Прекрати, Снорри! — Митрун грозно уперла руки в бока. — Ты обычно не ходишь на тинг! Да и что тебе там делать? Разве там говорит кто-нибудь, кроме Свена Свенсона и его подхалимов?

— Это еще не значит, что тинг не надо посещать. А вдруг что важное скажут?

— Не скажут! — воскликнула Митрун. — А коль скоро и скажут — назавтра и так узнает весь город, а на третий день — весь Вирфенбард! До самого синего моря.

— До Фиалкового, — поправил я. — Море на Юге называется Фиалковым.

— Не увиливай! — она щёлкнула меня по носу. — Когда едем?

Я поднял руки.

— Сдаюсь! Не вели казнить! Поедем в следующий понедельник.

Она закружилась по лугу — прекрасная, как сон.

* * *

Мы снова целовались под дубом. Она посмотрела вверх и улыбнулась.

— Раньше я понимала, почему сюда приходят влюбленные пары. Но не понимала, зачем ходить сюда в одиночестве. Как это делал Ловар Ловарсон. Как ты, — она заглянула мне в глаза, и у меня перехватило дыхание, — такая глубина открылась в её взоре. Точно бездна моря. Нет. Скорее — бездна неба... Словно Митрун прожила за миг тысячу жизней. — Теперь я понимаю, зачем ты приходишь сюда.

И мы снова слились в поцелуе, ибо до свадьбы я и помыслить не мог о большем.

У нас, Двергар, иначе не бывает. И супруги живут вместе до смерти.

Иначе — какой смысл налагать на себя священные узы согласно обычаям и законам предков?..

Отдышавшись, Митрун сказала:

— Тебя Этер хотел видеть.

— Это еще зачем?

— Он сказал, что на днях должен приехать какой-то важный гость, так что может понадобиться твоя помощь.

— Любопытно, какого рода? Уж не кельнер ли ему понадобился?

— А чем работа кельнера хуже любой другой? — усмехнулась Митрун, — думаю, тебе пошел бы передник и смешной красный колпачок...

— Никогда в жизни ни я, ни мой отец Турлог Рауденбард, ни мой дед Дори — никому не прислуживали! И я не стану.

— Да ладно, я пошутила, глупый...

— Ладно. Идем.

— Подожди...

Мне на миг показалось, что она сейчас попросит прощения. Но — нет, обошлось. Она никогда не извинялась. Была слишком горда, чтобы признавать ошибки. Она просто поцеловала меня.

Мёду богов подобен поцелуй любимой девы.

Старый Балин понимающе ухмыльнулся.

А я знал, что отныне не взгляну на Митрун так, как раньше. Балин околдовал её. К добру ли, не к добру — я был благодарен ему за это.

Откуда мне было знать, что совсем скоро он потребует от меня дара в ответ?

3

* * *

"О прошлом всех сущих..."

Синие ледяные сумерки овладели миром. Ветер за окном утих, оставив чистое звездное небо да сугробы по пояс. Ветер помчался дальше на юг — гнать снежные стада, расписывать стекла узорами, корчевать вековые деревья. Двор усадьбы занесло так, что сам дом стал похож на белого медведя. Только дым над полем и голоса изнутри говорили о том, что это жилище.

— Так! — рыжий мужчина средних лет потер ладони. — Что это? Чем пахнет?

Малыш — такой же рыжий — деловито сунул конопатый нос в мешочек. Шумно потянул воздух и...

— АААПЧХУ!!!

Стоял, вытирая нос, в облачке порошка.

— Имбирь! — выпалил довольно, ожидая похвалы...

Подзатыльник сбил улыбку с лица ребенка.

— За что? — губы задрожали от обиды.

— За то, что дурак.

Старший взял щеточку и начал сметать рассыпавшийся порошок в мешочек.

— И за то, сын мой, что — имбирь. Это дорогое удовольствие. На вес золота. Ты — Мастер, сын мой Снорри, ты однажды станешь Мастером дел хмельных, сменишь меня за котлом, не забывай. Те, кто отвергают дела отцов, плохо заканчивают свою жизнь. Хотя о них иногда поют песни.

Снорри кивнул.

— А мама скоро приедет?

— Скоро. Может, завтра.

— А почему она не взяла нас с собой?

Отец молчал.

А что было говорить? Что Асгерд дочь Альти водила дружбу с Арной-вёльвой, ведьмой и отшельницей? Что Асгерд помогала ей в разных колдовских делах, на которые посторонним лучше не смотреть? Что ныне она занималась её ремеслом? Что это тайная, опасная тропа по краю пропасти, от которой лучше держаться как можно дальше? И что он, Турлог сын Дори, её супруг по всем законам и обычаям, не может и не желает ей ничего запрещать, ибо выйдет лишь к худу?

Отец молчал.

— Так почему?

— Вот невыносимый почемучка! Потому что в лесу собираются колдуньи, которые всем лакомствам предпочитают маленьких любопытных мальчишек. Они ловят их за нос и варят в медном котле.

Снорри недоверчиво уставился на родителя.

— Так не бывает, — сказал он решительно, — мама меня не съест.

— Это ты плохо её знаешь, — ухмыльнулся пивовар.

* * *

— Пап, расскажи сказку!

— Я не знаю сказок. Это бабье дело. Назови вот эти сорта хмеля и солода.

— Не честно!

— Привыкай, Снорри. Тебе бы уже пора.

За дверью заскрипел снег. Шаги приближались. Раздался стук.

— Эй! Откройте скорее! Беда!

— Сейчас!

Пивовар распахнул двери, мороз ударил в лицо.

На пороге стоял молодой человек, расхристанный, весь в снегу, без шапки. Он тяжело дышал. В глазах его был страх.

— Что стряслось? — рявкнул рыжий.

— Ты — Турлог Дорисон?

— Ну?

— Твоя жена, Асгерд дочь Альти, лежит в лесу! Деревом придавило... Идем, я проведу! Я не... не смог её вытащить! Наши уже там...

...огонь горел в камине, да и ночь была ясная, — но в очах Турлога Дорисона стало темно, как в бездне. Он ничего не слышал, не видел и не понимал. Выбежал как был во двор, обжигая ноги в сугробах, и понесся за провожатым...

Снорри хотел было закричать — подожди, я с тобой! — но не стал. Голос подвел его. Горло сдавил горький ком. В глазах защипало. Ледяная ночь смотрела на него, безразличная, беспощадная и такая прекрасная.

* * *

Впрочем, сын Турлога не зря родился в час зимней грозы. Не долго он радовал тьму своим страхом.

* * *

Арна-колдунья умерла через год после рождения Снорри.

Умирала долго и в одиночестве, как и положено ведьме. Ни звука не было слышно из её домика в лесу. Но вороны уже обсели окрестные деревья, ожидая, что вскоре Арна присоединится к ним в странствии между мирами. Арна не торопилась. Но и черные птицы были терпеливы.

Именно кружащие вороны и привели Асгерд к хижине ведьмы. Дочь Рекьи шла сквозь зимний лес, оставив дитя под присмотром подруги — у неё тоже был малыш. Не доверять же младенца мужу! Асгерд шагала сквозь чащу и сугробы, сквозь туман и свой страх. Она шла, потому что иначе было нельзя. Некая сила вела её, выдернув из домашнего тепла, — и она была частью той неведомой силы.

Хижина вёльвы оказалась заперта. Асгерд обошла её кругом, постучала, но ответа не было. Испуг сжал сердце — а вдруг Арна уже умерла, и теперь в её доме живет кровожадный драугр?

Вдруг Асгерд заметила перо ворона, что плавно падало наземь. Она ловко извернулась и поймала его, не дав коснуться земли. Затем просунула его в дверной зазор и повернула. Перо хрустнуло, и вход в дом колдуньи открылся.

Асгерд начертала Руну Охраны и шагнула в предвечные сумерки.

Вёльва лежала в прихожей, прямо на полу, в тройном меловом круге. Её глаза глядели в потолок, не мигая. Казалось, она уже не дышит. Кожа её была подобна древнему граниту.