Зимний фарс или баллада о бесстрашной Татьяне

— Нечего рассказывать. Ты все равно на нее лицом разве только похожа.

Я недовольно вздохнула. Можно подумать, мой интерес как-то связан со сравнением.

— Так бы сразу и сказала. Стать избранницей стихии по ту сторону хребта считается проклятием, — Мороз пожал плечами. — Никакой род не желает дочерям такой участи. Стихия обычно это учитывает и избирает деву со светлым, чистым разумом, не обремененным предрассудками. Добрых, веселых, нежных, умных, верных.

Чем дальше он говорил, тем тоскливее звучал его голос.

— Мы с братьями не можем позволить себе обычных жизненных горестей и радостей. Каждая наша мысль, каждое движение, каждая эмоция отражается в поведении стихии. Мы живем отшельниками и следим за равновесием. Любомира оказалась не такая. Единственная, любимая дочь. Гордая, высокомерная, жестокая. В реке ее деяния сомнительные часто отражались. Родители отправили ее ко мне, когда она угасать начала. И то отправили с проклятиями на весь мой род. Теперь понимаю, что спланировали все заранее. Она сама не смогла бы. Тебе жизнь испортила. Как куклу взамен себя подсунула.

Он произнес это с таким неподдельным унынием, что у меня сердце защемило. Маньяк больше не походил на маньяка. Передо мной предстал одинокий, обиженный человек. Все у него в жизни шло не так и не туда, и он ничего сделать не мог, потому что права не имел. Про зависимость стихии от персонификации я накануне не только наслушалась, но и была свидетелем. Он когда меня в дом заносил, мизинцем двинулся о порог — вьюга на улице поднялась такая, что мрак!

Все это было чертовски похоже на мои собственные беды.

— Не надо меня жалеть, — огрызнулся Мороз. Бухнул на стол стакан и, сердито топая, покинул дом.

— А про любовь-то ты так и не сказал, дружок, — вздохнула я. — Не любил ты свою молодую жену.

Общая картина мира начала медленно проясняться. Узнала и то, что собиралась, и то, что не собиралась. Вообще, с любовью у меня отношения сложились, скажем прямо, никакие. Героями моих снов всегда оказывались сказочные персонажи. Сначала по вине писателей детских, потом по моей вине. Я умудрялась пылать страстью к отъявленным мерзавцам, которых мое воображение едва ли не рыцарями рисовало. Многочисленные кульбиты от эйфории до уныния быстро привели к депрессии, из которой небольшими усилиями родительницы я нырнула в унылый и печальный брак с очаровательным подкаблучником. С виду истинный серьезный медицинский работник на деле оказался маминым любимчиком. Причем выражение справедливо и для его мамы, и для моей. Развелась, порвала все связи, сменила место работы и место жительства — стало легче. Любомира поймала меня в момент старта. Я как раз закончила самокопание, преодолела жалость к себе, пересекла черту. Короче, я была готова ко взлету.

Только взлетела совсем не туда.

Я развернулась и пошла обратно в комнату. Из открытого окна сильно сквозило по полу. Видимо, температура на улице начала резко понижаться. Не удивлюсь, если это напрямую было связано с обидой хозяина дома.

Накануне в мыслях могла его мужем называть, сейчас язык не поворачивался. Не зря говорят, пьяному море по колено.

Я закрыла раму и оглядела комнату. Бревенчатые стены, два окна, легкие шторы, широкая кровать, гардероб, комод с зеркалом. В гардеробе нашлась женская одежда, в том числе и знакомый жесткий балахон, в котором я вчера здесь очутилась. Покуковав возле вешалок минут пять, я выбрала длинную льняную рубашку, надела ее, подвязала поясом и пошла к зеркалу результат оценить. Понятия не имела женскую ли я одежду взяла, но этот вариант был всяко лучше всех тех шелковых, бархатных и атласных пестрых длинных сарафанов, которые две трети гардероба занимали.

Комод был низким, поэтому я сначала свою грудь и ноги увидела. На этом уровне меня все устроило. Рубашка доходила почти до колен, сверху тоже все прилично — лишнего стихийная персона не увидит. Я присела на стул и осмотрела лицо. И вот тут случился приступ паники. Из зеркала на меня смотрела я, но такая, какой я была годков в восемнадцать. Прыщи и те на лбу вылезли.

Подскочив будто ошпаренная, я понеслась на улицу. Где там мой Мороз? Мне срочно требовалась новая порция объяснений, желательно подробных!

— Ай, ай, ай, — это я в порыве пылающей к мужу страсти выскочила на снег и заскочила обратно за обувью.

И вот, выкидывая вперед валенки на три размера больше родного тридцать восьмого, сверкая голыми коленями, я неслась от порога к берегу замерзшей реки, где виднелись три мужские фигуры, одной из которых точно был Мороз. По сексуальному заду опознала.

И не сразу пылающая страстями Татьяна опознала, что обстановочка у мужиков враждебная. Мороз стоит не шевелится, позади него косматый громила с печатью туповатой преданности на лице, а перед Морозом невысокий крепыш подпрыгивает и чего-то голосит на непонятном языке.

— Любомира! — воскликнул крепыш, забыл про остальных и побежал ко мне навстречу. — Что он с тобой сделал, любовь моя?! Я не чувствую твое маниту. Тебя словно здесь нет!

Я резко дала по тормозам.

— Любомира! — обожатель настиг меня и заключил в нежные, крепкие объятия, а потом засосал прямо в губы. Все нормальные люди целуются, а этот засосал. Клянусь! От полученного стресса чуть не подавилась. Я оттолкнула товарища и вытерла рот тыльной стороной ладони. Целых трех разных мужиков за тридцать лет целовала, но никто из них не походил на этого, с позволения сказать, виртуоза.

— Подожди тут, — велела я озадаченному обожателю. — Стой! Не шевелись. Понял?

— Понял, — нихрена не понял вантуз.

Я развернулась и побежала в дом. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтоб понять, что Мороз не по своей воле агрессора сюда впустил. Посуетившись на кухне и похлопав шкафами, я наконец нашла нужный предмет. Выскочила на улицу, добежала до любовника Любомиры и со всего размаха саданула его по плечу скалкой.

— Любовь твоя?! Какая я тебе твоя любовь?! — завывания получились громкие. Я размахнулась и снова опустила скалку на несчастного. На этот раз не целилась, ступор у героя прошел, он начал ручками от меня загораживаться. — Свою бабу от чужих не отличаешь?!

Я добавила еще два удара. Обожатель выставил ладошки и запыхтел.

— Мужа моего отпустил быстро! Ишь ты!

Для пущего эффекта я улюлюкнула.

— Любомира? — прошептал ошарашенный крепыш.

— Какая я тебе Любомира? Таня я!

Я сделала холостой замах в целях устрашения. Крепыш дернулся и еще тише прошептал:

— А где Любомира?

— Откуда я знаю? У ее родителей поди и спроси. Нас-то чего дергаешь?

— Так она же была проклята стихией, — крепыш начал отходить. Даже выпрямился.

— Это я стихией избрана, а про твою девку знать не знаю. Пошел прочь! Или хочешь войны со всеми братьями? — зловеще уточнила я.

Вантуз нахмурился, подбоченился, что-то промяукал на своем языке — полагаю чисто дабы мужскую гордость потешить — и свалил, прихватив подчиненного.

Болтая валенками и скалкой я дошла до мужа. Теперь назвать его так язык повернулся. Адреналин подействовал, полагаю.

— Это кто был, такой общительный?

Мороз повернул голову в мою сторону. На лице его не было ни удивления, ни благодарности, только суровая непоколебимость:

— Ты била скалкой полубога, — вкрадчиво начал он. — Вообще представляешь, что он мог с тобой сделать?!

— Неа, — я бесстрашно помотала головой. Не боялась полубога, не боюсь и этого. Хотя, он кажется и не пытался меня напугать, он за меня испугался.

Мороз застонал, взял меня за плечи и заглянул в глаза.

— Змий на мою голову! Теперь понятно.

— Что понятно? — Лично мне ничего не понятно.

— Да все! И эта странная каша в твоих мыслях, и твое поведение, и поступки. Ты ведь даже не задумываешься о том, что собираешься сказать или сделать, правда?

Я нахмурилась, покопалась в воспоминаниях и согласно кивнула. Со вчерашнего вечера.

— И чем дальше, тем меньше вопросов и меньше страхов.

— Нет, — уточнила я. — Вопросов еще много, а вот страха вообще больше нет.

От осознания этого простого факта на душе так тепло сделалось, хорошо. Словно крылья за спиной выросли. Я ощущала себя всесильной и всемогущей.

— "Хулиганить я любила, но всегда вот так, потихоньку. Наверное, портвейн был прав. Пора было начинать хулиганить погромче". Твои мысли?

— Мои. О! — догадалась я. — Это я лишилась своей жизни вместе со страхами?

— Да, — Мороз огляделся. — Причем со всеми твоими страхами.

Он ухватил меня за руку и потянул в дом.

— Мы куда? — не поняла я.

— В дорогу. Тебя спасать, пока не поздно. К шабашу поедем. Пусть ищут способы исправить то, что натворили.

— Шабаш? — не поняла я. Бежать за Морозом пришлось вприпрыжку, но я была не против. Его стихия начала знатно щипать за обнаженные участки тела, и ветер поднялся. Предполагаю, его возможности были шире конкретной персонификации.

— Круг аптекарей. Они недавно себя так называть начали.

В дом я почти впорхнула — ветер в спину подгонял.

— Оденься теплее и жди. Я скоро вернусь.

— Подожди! — возмутилась я. — Ты куда? И во что мне одеваться? И куда мы собираемся? Как далеко? Ты забыл, что я не местная. Я даже в масштабах Вселенной не представляю, где нахожусь!

Мороз пробормотал что-то на непонятном языке. Что-то точно матерное. Во всяком случае, я бы выругалась на его месте.

Вот же действительно незадача. Я все оценивала, все понимала, но контролировать свое поведение не могла и не хотела даже. Словно выдернули из мозга важный винтик. Удивительное чувство.

— Вселенная параллельная. Одежда на кровати. Едем за горы, оттуда в столицу отправимся.

Договорил, развернулся и вышел вон.

Я скорчила рожу ему вслед и пошла в комнату. Одежда для путешествия нашлась там, где нечистая указала. Я с сомнением оглядела красоту. Шерстяные вязаные и льняные штаны, свитер, рубаха чуть короче моей, тулуп, платок, шапка из шкуры непонятного зверя и валенки.

"I am just a simple Russian girl,

I've got vodka in my blood,

So I dance with brown bears", — тихо проворчала я. — Где тут туалет?

Полчаса спустя я сидела в санях, запряженных оленями, жевала бутерброд и глазела по сторонам. Еще вчера я немного понимала Любомиру, которая нашла способ сбежать из-под замка, сегодня ошибку свою разглядела. Опыта в мужиках у меня было хоть отбавляй. Я не умела разбираться в них сразу, не наградила природа особым женским радаром, позволяющим делить безошибочно самцов на положительных и отрицательных, зато путем проб и ошибок научилась делать это взгляда с третьего, может пятого. Так вот, впереди меня сидел и правил санями отличный парень. Положительный, умный, заботливый. Чего не попросишь — все дает, не отказывает, не пренебрегает. Да, не слишком вежливый, но и я не подарок небес. В целом, готова поспорить, капни поглубже, приласкай его Любомира, вышел бы чуткий, нежный, ласковый муж.

Я задумалась и не сразу заметила, как напряглась спина Мороза.

— Мням-мням! — Сообразила, что свои мысли не одна слушаю, но вместо того, чтоб испугаться, задором заразилась.

"Ну, правда ж лапочка! Такой сексуальный. Так бы и съе..."

— Хватит! — рявкнул Мороз. С неба снег хлопьями посыпал.

Еще и стеснительный. Надо же. Довольная произведенным эффектом, я заулыбалась, открыла рот, высунула язык и начала им снежинки ловить. Снегопад тут же прекратился. Я недовольно заурчала и вернулась обратно к бутерброду. Кабы знала, что без страха так жить хорошо, давно бы от него отреклась. Делай, что хочешь, — море по колено, и совесть молчит.

Час спустя я начала ерзать. Езда укачивала, пейзаж наскучил. Кругом снег да елки, и вид не менялся.

— Моро-оз, — протянула я заискивающе.

Ответом мне было молчание.

— Мороз, — громче повторила я.

Он плечом дернул и опять ничего не сказал.

Вредный мужик ко всему прочему оказался. Не раздумывая, я гнусаво взвыла:

— Му-у-уж.

На этот раз он дернул головой.

— Му-уж, а му-уж! Ну му-уж. Му-уж? Му-уж, — начала я сольную программу. — Мы уже приехали? Да? Нет? Когда мы приедем? Почему так долго? Мне скуу-чно! Му-уж...

Не замолкая, в том же темпе я сознательно доводила стихию до греха минут десять, пока не сдался. Если, конечно, утробное рычание можно принять за белый флаг. Я приняла.

— Сдаешься?

Он издал новый нечленораздельный звук, больше похожий на хрип.

— Это "да"? — Я укуталась посильнее в платок. Температура на улице начала резко падать.

Он остановил упряжку и развернулся ко мне. Разъяренный, обескураженный и растерянный — именно так можно было описать выражение его лица. Волосы от ветра взъерошены. На скулах желваки ходят. И глаза цвет сменили: были серые мягкие, стали темные, а в глубине зрачков будто искры вспыхивают. Зрелище было неожиданным и завораживающим. Я ухватила Мороза за уши и подтянула его голову поближе к своему лицу. Очень хотелось эти искорки рассмотреть.

Он едва на меня не рухнул, но героически устоял. Ярость ушла, а с ней ушли и искры.

— Стой! — возмутилась я. — Верни.

Темные брови приподнялись в немом удивлении. Я как можно точнее мысленно показала, чего хочу. К сожалению, это не помогло. То ли плохо объяснила, то ли Мороз в голове моей копаться перестал — мне стало не важно. Как дитя малое, опять, не раздумывая, бросилась в омут с головой. Я подалась вперед и выдала нареченному супругу свой самый страстный и ласковый поцелуй. Не знаю, вышло или нет, но я старалась!

Когда глаза открыла, нареченный смотрел на меня не моргая. Эффект произвела, осталось выяснить какой. Сощурившись, я вгляделась в темные зрачки и расплылась в довольной улыбке.

— Во-от. — Искры появились вновь.

Мороз дернулся, ожил и убрал мои руки от своей головы.

— Потерпи еще немного. До Штормовой горы доедем, там переход наш. А по ту сторону хребта до деревни пешком быстро доберемся.

Как ни в чем не бывало, он отвернулся и повел упряжку дальше, а я так и осталась сидеть, рассеянно глядя на темный непредсказуемый затылок. По оригинальной задумке впечатление хотела произвести Татьяна, разве нет? Я озадаченно нахмурилась и тут же услышала тихий смешок.

Ему еще и весело. Я обиженно надула губы, скрестила руки на груди и вернулась к созерцанию унылого пейзажа, который, к слову, начал слегка подтаивать.

3

"Переходом" оказалось колеблющееся пятно марева размером со слона. Бесстрашная я уточнила у Мороза оно или не оно, и, получив ответ, с веселым гиканьем сиганула в полтергейст с разбега. Супруг что-то там возмущался вслед, я не очень поняла что, да и не хотела. Начала привыкать к своему бесстрашию.

Переход вывел в кромешную тьму.

— Епать копать! — Видимо к Морозу порой все же стоит прислушиваться. Наверняка об этом ворчал. Я пребольно двинулась локтем обо что-то твердое и зашипела. Пахло сыростью, плесенью и мелом. Откуда-то сверху сорвалась холодная капля и упала мне на щеку. Температура тут была выше нуля.

— Застряла? — насмешливо прошептал голос над самым ухом.