— Ма... Ма...к... — едва справились с волнением при виде него вчерашние собутыльники, назвав по кличке, заменяющей им при общении соответственно возрастным критериям 18-20 лет имена. Да и мать нелишне при виде него было вспомнить. — Одно слово — ЧП, и не Чёрный Плащ, но из той же оперы.
А вот ёперная певица на улице и не думала прекращать голосить, продолжала рвать гланды.
— Вы чего тут разлеглись, как эти... — зависла материнская плата у Мака. Мысль, озвученная поначалу им, где-то заблудилась, из-за чего он не сумел свести концы с концами.
— Присоединяйся! Не стесняйся! — выдал Зуб.
— А... — многозначительно произнёс залётный гость, точно в горле кость. — Типа — один раз не пи...
— ...речь... сам, а гондурас... — перебил его кто-то на словах.
И тот упал не в силах стоять, когда другие работают или силятся сделать такой вид, а он — умный. Но как водится: далеко не ушёл, присоединяясь к куче-мале.
Оставалось дождаться, дабы выяснить наверняка: в бараке есть ещё "живые" или больше не осталось.
Ответ пришёл сам собой, а точнее тот, кто выбрался в коридор и, миновав чудным образом входную дверь, вполз, нежели не вошёл на четвереньках.
— Беккер — скотина... — заорал Сак.
— Чё, орёшь, как прищемленный в то самое место, — разозлился Зуб.
В голове, словно гранату взорвали, а во рту и хуже того коровы напачкали. Причём всем стадом. Отсюда и зловония, слетающие у него с языка, и не деликатеса.
— Кто здесь? — озадачил Беккер.
— О Жижа даёт! Типа под глухого косит... — не удержался Паштет.
— Гусский я... Могу паспагт показать... — выдал незваный гость.
— Пошёл на...лево и прямо, а затем сразу за угол и направо... — указали ему направление отхожего места разом все пятеро "собутыльников".
— А где Кислый? — опомнился Мак.
— Ща...вель?!
— Он, — кивнул Мак и позвал: — Ша...вель...
Тот, как водится по заведенной традиции нашими людьми после бурной ночки, не откликнулся.
— У баб, поди...
— Э, Беккер! Юра!
— Я за него, — откликнулся тот на призыв Михея.
— Погляди...
— Куда?
— Да не кудахтай, порхатый, а посмотри у них ли...
— Кто, и у кого?
— Кисель у них, этих, как их... — потерял мысль Мих.
— Ба-а-аобаб... — зевнул Зуб.
— Таки мы в России? Какие баобабы!?
— Ну и кто ты после этого, Жижа, а точно не русский!
— Нет, я — гусский!
— Мля... как сложно...
Класука продолжала метаться. Студентам-практикантам казалось: она вопит уже где-то битый час, но прошло не так уж и много времени. Просто они заторможено воспринимали действительность. Минута времени казалась им часом, а миг — вечностью длящейся бесконечность. Но где-то же должен быть выход, а и свет в конце туннеля. К тому же и солнышко вот-вот должно было показаться из-за дальнего горизонта. Словно нарочно не хотело омрачать и без того никакое настроение практикантам, свидетельствуя о том, что происходило у них в студенческом посёлке, затягивая момент истины.
— Ой-ёй-ёй...
— Рожает она там что ли? — задал новый тон пересудам Зуб.
— С чего бы это... — возмутился Паштет, — ...не забеременев?!
— Да ты видел её пузо! — напомнил Мак про живот класуки, а тот ещё — она и в сарафане. Чтобы понять, надо представить презерватив набитый не то орехами, не то ватой, подобно домашней колбасе, но сверхмеры. Или чрезмерно. А пожрать любила, как и то... ради чего вышла с утра пораньше и нашла приключения на свою заднюю точку опоры. А не вышла бы, все бы ещё спали спокойно и...
— Надо что-то делать, мужики! — озабочено произнёс Мих.
— И?.. — заждались все от него продолжения умной мысли.
Но её как водится, не зародилось там, где и взяться неоткуда. Тут нужен был день отдыха, после дня... иного отдыха, а точнее заезда сюда. И как водится сугубо по русской традиции. Зачем я пил вчера, когда сегодня и пристрелить-то некому. Да и у самого не поднимется не то что палец, но и 21-й...
— Вот и я Кислому говорю: на кой те бабы, хм...удаку?!.. — влепил не к месту и не ко времени Мак.
— А сам ничуть не лучше его, — напомнил Зуб.
— Я это к тому: всё должно быть в меру...
— Распущенности, — задал новый тон разговора Мих. Уж такой уродился, а с сарказмом на "ты". Хотя тот не любил, когда ему тыкали.
— Беккер!..
— А... — откликнулся Юра.
— Ты ещё здесь? — потерял смысл вопрос, заданный Саком вдогонку, но опоздавший по мысли произнесённой им вслух.
— Нет...
— Ушёл уже?! — озадаченно молвил Паштет.
— Мля... — осознал Мих: найти сегодня выход не удастся.
Бить окно не хотелось. Всё-таки стекло. И не его жалко, как и порезов не опасался. Это лишний повод оприходовать спирт. А то, что появились комары. Их писка просто не было слышно из-за воплей класуки.
— Мужики, а как долго она сможет орать? — предложил проверить Сак.
Что-что, а этого никто не желал выяснять.
— Уж лучше пристрелите меня! — заявил Паштет на ура. Он был единственным старожилом среди практикантов, прошедших в своё время "сверхсрочную" в отличие от них. Им удалось временно укрыться от армии и далее с успехом косить под геодезистов — студентов-учеников, а по жизни мучеников.
— Могу только прирезать... — напомнил Зуб про нож.
— Сначала из стены вытащи... — хихикнул Мих.
— А ты — топор... — ответил тот любезностью.
— Фигня, вот треногу-штатив! Эй, Паштет!
— Нет меня!
— Опять в консерве закупорился?
Напротив кое-что откупорил и... с придыханием повис немой вопрос. Все в комнате думали об одном и том же. Они услышали то, что им казалось наяву, а также хотелось с вожделением приложиться к горлышку и...
Последовали бульки. Паштет пустил слюни от удовольствия, а чуть ранее пузыри.
— Дай добить... — вырвалось разом из четырёх глоток.
А из даже пятой в коридоре:
— И мне!!!
Беккер кричал громче всех. На миг ему удалось заглушить Тушёнку, и не только, а ещё и четвёрку. Больше никто не обращал внимания на класуку, и то, кто её там пытался взять за задницу. А давно пора было, и наподдать ей, а то достала. И начала с утра пораньше — ни свет, ни заря.
— Так ей и надо! — едва не испортил идиллию Юга. Он же Юра Беккер.
— Да вы чё, мужики! Это ж вода, а не водка-А-А...
У Паши вырвали ёмкость из рук едва ли не с мясом, и... новый звон битого стекла оставил осадок у всей четвёрки. Кто-то принюхался, а кое-кто не обращая внимания на осколки, принялся вылизывать пол.
— Кому ещё добавки? — задал дальнейший тон Сак.
Похоже, что он решил не дожидаться, когда найдёт выход из барака, поэтому предпочёл сделать под себя или на тех, кто валялся рядом с ним вповалку.
— Только попробуй нагадить, и я навалю на тебя следующей ночью... — пообещал Зуб. А у него слова не расходились с делом. И всегда поступал как мужик: мужик сказал — мужик сделал.
— Тихо вы... — вдруг выдал Мих. — Т-ш-ш...
С буквой "С" явные проблемы. Хотя шепелявил не он один, да и то из-за того, что во рту пересохло так, как в самой жаркой пустыне на экваторе.
До него впервые долетели рёвы. И принадлежали не человеку.
— Слышите...
— Нет, он ещё и издевается! Ты заодно с класукой? — наехали на него соратники по несчастью.
— Сами! Неужели не слышите, как ревёт...
— Класука? Так она и есть! Как не назови, а и обозвать, не получиться! Этим всё и сказано! — стали зарождаться, а не только возникать... и мысли вслух, а не в одной черепной коробке у "собутыльников".
— Да я не про неё, а того, кто работает с ней дуплетом!
Словно насмехаясь над Михом, сокурсники заткнули уши, при этом стали злорадно скалиться. Зато он в отличие от них, резко протрезвел. Однако взгляд устремился мимо дверного проёма с какой-то тряпкой в качестве шкуры, и скользнул по стене в поисках соответствующего инструмента для выхода наружу из барака.
— Не то... — отрицательно качнул он головой при взгляде на нож. И топор ждало нечто подобное. А вот штатив-тренога...
За неё и ухватился.
— А ну навались!..
Закряхтел, силясь выдернуть.
— Да не на меня, а... А-а-а...
Михея придавило. Сначала сокурсниками, а затем штативом.
— Блин, "счастье" подвалило! А ну отвалили, нах... пока я вам сам...
Мог и вломить. Это знали все, как в случае с Зубом. Тем более что говорил чётко и трезво, а мыслил, что было немыслимо. И нынче казалось полной бессмыслицей. То, что касалось оказания помощи класуке. Возможно, собирался получить удовольствие от подглядывания за ней в отместку на крики воплями.
— Иди-иди... — продолжали улыбаться с нескрываемым ехидством сокурсники. — Вломи ей и... возвращайся рассказать о подвигах... Гера...какл!
— Ща кому-то и много раньше... — замахнулся Мих.
Удар последовал много раньше. И грохот тела у его ног.
— Беккер — сволочь! Вечно лезешь под руку!
Мих переступил через его тело на полу. И даже добивать не стал — ладонью по лицу. Так что "русскому" ещё повезло, что тот столкнулся с ним, а не Фашистом. Имелся и таковой в группе у них с какой-то там не то литовско-эстонской, не то эстонско-финской фамилией — и также ещё один чисто русский человек. А придурков навалом, точнее кагалом.
Наконец препятствие в виде двери из барака было устранено Михеем, и на глаза попалась Тушёнка. Сарафан она подрала или порвала, а возможно и та зверюга, что гонялась за ней и казалась неуклюжей, хотя представить, что кто-то окажется неуклюжее класуки — нонсенс. Но он случился в отдельно взятом случае и на отдельно взятом клочке суши.
— Твою нах...утор! Это что за ё-маё!? А твоё-наше! И ваще...
А надо было видеть...
Реагируя на голос откликнувшегося ученика, класука кинулась искать у него защиты, ну и заодно убежища, коим представлялся барак.
— Се-Се-Сер-Гей... Эй... Эй...
Благо не "гей" подхватило эхо. Но смысл происходящих событий от этого не менялся. Чудище надвигалось теперь уже на него вслед за ней.
Устоять на ногах против Тушёнки — лучше сразу под поезд локомотивом с грузовым составом. А тут ещё и оно — чудовище, скорее от производного слова — чудо.
С ним и столкнулся Мих после встречи с Тушёнкой.
— Сука, а не кла...сука! А-а-а...
— Ы-ы-ы...
* * *
— Вы это слышали, мужи-Ик-и?!.. — выдал Зуб, протрезвев при виде класуки.
— Шухер! Тушёнка-А-А... — зашёлся Мак, силясь свалить в свою комнату. Да где там. И смысл бежать. Требовалось стоять на своём — быть мужиком. Как говориться: сядем все разом!
— Зараза...
— А-а-а-ага-А-А... — было видно: не отошла она от прогулки предутренний час.
— Вот... — первым из всех сообразил Паштет, что надо делать. Сия отличительная черта осталась у него с армии. Он сунул ей кое-что, предлагая отпить — и не воды.
— Водка-А-А... — вытаращила на него глаза класука.
Последовала молниеносная смена посуды — спиртосодержащей жидкости на воду. И всё встало на свои места. Нет, орать Тушёнка не перестала, но теперь это делала не от отчаяния, а наоборот качая права.
— А закусить, — напомнил Зуб.
Сак подсуетился. И скудные запасы студентов пошли на ура. Тушёнка зачавкала, как...
Тише не стало. Из коридора на выходе из барака донеслись крики и рыки.
— Мих!? — спохватились сокурсники.
— А второй кто? Непохоже, что он рычит на себя и при этом ещё успевает материться! На шизофрению смахивает! — заявил Зуб.
— Беккера уму-разуму учит или мучит... — предположил Сак.
— Кто — кого? Он его или наоборот? — вступил Мак в полемику.
— Надо бы глянуть... — встрял Паштет. — Что там у них, да как!
— А-а-а... Акха-А-А... — подавилась и снова заголосила класука. И на этот раз просто так безо всякого повода, как казалось её ученикам, а по жизни мученикам-страдальцам.
Децибелы ёперной дивы зашкаливали в октавах. И где-то перевалили далеко за сотню. А поскольку публика неистовствовала, то предпочла покинуть зал ещё до наступления антракта и подалась... в "буфет". Точнее на безальтернативной основе на выход.
Едва толпа народа переместилась в коридор, как их сдуло оттуда сквозняком, при этом ураганным порывом назад, где они предстали пред ясные очи с затуманенным разумом класуки. Что подтверждала её всклокоченная причёска: аля взрыва на макаронной фабрике. При этом пряди распрямились и торчали щёткой в разные стороны, словно та решила лизнуть лампочку, которую забыли обесточить.
Она окончательно вырубила их своим видом, как чуть ранее криком, а между делом своим чудовищными габаритами нечто несуразное, с коим в дверях толкался...
— Мих... — опомнился Зуб. — Надо бы это...
— Чего? — вернулась человеческая речь ещё и к Саку.
— Помочь ему? — присовокупил Паштет.
— Я — пас... — заявил Мак. Хотя сейчас и сам бы не отказался податься до ветра, но куда, когда некуда. — Засада!
— Пацаны-ы-ы...
— Ы-ы-ы...
Доносилось наперебой от входной двери.
— Будьте же людьми!.. Уйди скотина-А-А...
— Это он ща всё это кому — вам?! — выдала членораздельно класука.
— Нет, вам, — напомнили они Неведомской: это она привела сию неведомую зверушку к ним. И теперь та рвёт на части одного из них. А то, что вот-вот вломиться к ним и их ждёт аналогичная участь — не подумали.
Это чуть погодя и сообразил Паштет, вооружившись топором, а Зуб своим "клыком", как называл нож — блин, Маугли. Ну и Сак с Маком взяли по бутылке в руку — пустые, зато стеклянные и было обо что и кому разбить их.
Досталось сокурснику. А вот зверюгу испугали.
* * *
— Чем это меня-а-а... — простонал Мих. — И кто?
Перед глазами мелькнуло видение Тушёнки. Вид класуки вернул его в реальность. Он отшатнулся от неё, как от того, кто от него при виде толпы народа.
— А где тот у-у-урод?!
На глаза наконец-то попались знакомые, пусть и не совсем сейчас приятные лица. Но всё лучше эти кривые физиономии с перекошенными рожами, чем того чудовища. И не такие обезображенные, как у него.
Снова испытал шок.
— Прогнали...
— Ты... — выдала Тушёнка, сменив гнев на милость.
Уж лучше бы Мих впал ей в немилость, а то она же грозила ему со стороны сокурсников. Хотя и тут ничуть — отнюдь.
Голова болела, и не то что бы гудела. Всё-таки кто-то вломил ему по чердаку. Смахнул стекло.
— Это он, а не я! — ткнули разом друг на друга Сак с Маком.
— Ага... — заговорщицки взглянул Мих на парочку заговорщиков. И обнаружил щепки от штатива-треноги.
— Ну, ты и дал, Паштет! — озвучил Зуб, заметая за собой следы также содеянного преступления — и группового — над сокурсником.
— А кто мне вспорол...
— Не я, ты сам наткнулся на меня и мой "клык"!
— ...майку, — чуть погодя докончил мысль озвученную вслух Мих.
— Ну, это нестрашно! — порадовался Зуб за друга.
— Конечно, вы только в следующий раз предупреждайте, чтобы я не стоял у вас на пути и...
— Так... о чём речь — кто виноват — и помощи просил!
— Понял! Спасибо! Больше в жизни не стану! Ни-ког-да...
Тушёнка аж заслушалась. Её никто не замечал. И она решила напомнить про себя.
