Песнь Хрольма! Полярное сияние меняло свои оттенки, создавая настоящую музыку цвета. Согласно легендам Ресны, именно ледяной великан Хрольм создал это чудо природы. Когда спел Богине Весны свою песню. А Богине песня так понравилась, что она воплотила ее в свое драгоценное ожерелье. И теперь, каждую зиму, в канун праздника Возрождения, богиня отпускает Песнь своего возлюбленного на волю. Чтобы все жители северной Ресны могли ею полюбоваться.
Песнь накрывала весь Мерцающий берег. И все его жители знали — Возрождение мира началось. Скоро придет тепло, и духи природы пробудятся. Взойдет долгожданный Рух, долгая ночь сменится ярким днем, и три Сестры перестанут быть единственными светилами в небе. Об этом знали все жители с малых лет. Ибо шаманы всегда стремились обучить молодежь доступному знанию. Научить понимать мир. Доверять ему.
В самой высокой точке обдуваемого колючими северными ветрами нагорья Плачущего Духа, на мысе Встречи, глубоко вдававшемся в темные воды северного океана, покрытые метровой коркой льда, стояло существо, которое знало очень много об окружающем мире. Когда-то давно — это был могучий воин. Массивные клыки, выходящие из нижней челюсти, и развитая сильная фигура подтверждали это. Но дни силы и побед остались в далеком прошлом воина. А вот пронзительный взгляд синих, наполненных силой льда глаз, остался и поныне. Мудрый, понимающий взгляд. Покрывающие все тело татуировки Знания сейчас были скрыты под теплыми одеждами, сшитыми из шкур полярных кхарлов. Только Печать Мудрости виднелась на лице. И уже по ней было ясно каждому знающему — это шаман. Сильный шаман. Два призрачных кхарла-духа, стоящие по бокам шамана, подтверждали его силу и мудрость.
Шаман следил за Песнью. Внимательно следил. Ибо сегодня он заметил Весть богини — в мир должно было явиться Изменение. Какое именно — шаман не знал, да и никто не мог сказать точно. Важно было другое — именно в ночь праздника Возрождения это произойдет. А возможно — уже произошло. Переливы Песни говорили об этом — сполохи цвета были яркими и тревожными.
Резкая лающая команда, повелительный жест — оба огромных призрака, став ручейками невесомого тумана, отправились на изучение нагорья. Чтобы найти. Шаману оставалось только лишь ждать.
Последний рывок отнял вообще все силы. Кажется, я вывалился в какой-то сугроб. Сознание начало угасать и сигналило только об отдельных фактах: сугроб…, снег…, яркое полярное сияние, освещающее каждую снежинку…, огромный белый медведь — почему-то рогатый и почти прозрачный…, медведь внимательно смотрит на меня, а потом начинает заунывно выть, задирая свою прозрачную голову к разноцветным разводам сияния…, прикольный мишка — мои губы раздвигает улыбка. Это усилие — последнее, что я могу сделать. Темнота.
Радужные переливы в сознании сопровождает, кажется, давно забытое ощущение — тепло. Теплая волна идет к моим ногам и рукам, обволакивает все тело. Ответные иголочки боли говорят лишь о том, что я еще жив. Пока. Но двигаться не могу — тело не слушается. Малое усилие поднять руку приводит к тому, что сознание угасает вновь. Лишь краем ощущая, что в меня вливают какую-то горячую жидкость. Темнота…, опять.
Вечность спустя темнота уходит — мои глаза, словно заново привыкая к свету, открываются медленно и осторожно. Смотрю прямо над собой — полумрак, какое-то странное помещение с конической крышей. Под самой вершиной конуса — светильник в форме шара. Мягко так светит, успокаивающе. Бормотание сбоку — поворачивать голову не буду, потом. Сейчас важно понять и осознать себя. Руки — слушаются. Боли нет, есть дикая одуряющая слабость. Попытка пошевелить рукой удается, но кажется сил нет совсем. Последствия обморожения? Вполне возможно.
Вопрос «где я?» не важен. Важно стать собой. Ноги откликаются слабо. Сердце начинает гнать кровь сильнее — я слышу его биение. И, кажется, не только я это слышу. Бормотание приближается. Обзор закрывает чье-то лицо…, нет, маска…, нет, все же лицо — глаза успели адаптироваться — надо мной склоняется настоящий орк — так их изображали в популярных фентезийных играх. Испуга нет — приходит понимание, что я у каких-то геймеров — ролеплейщиков, переигравших в онлайн — симуляторы. Что ж — тем лучше. Орк кажется что-то говорит — я не знаю этот язык…, прислушивается ко мне, словно пытаясь понять меня и мои ощущения. А я — улыбаюсь и вновь…, Темнота.
Я начинаю любить Темноту — она дарит спокойствие и безмятежность. Пусть и ведет туда, куда я пока не хочу… Говорит со мной, пытаясь что-то обьяснить... Но любя Темноту, я всегда помню, что создан для Жизни. Поэтому отстраняю мягкое покрывало Тьмы и просыпаюсь. Шатер, все так же горит шар света под потолком, тепло и, самое главное — я могу немного двигаться. А значит — пора продолжать жить…
— Эй, есть кто? — голос слабый и тихий. Ответа нет, как и следовало ожидать. Осматриваюсь — шатер. Из каких-то шкур. Словно я попал в музей Арктики, где подобные шатры как раз и выставлялись. Шатер большой, основание — метров восемь в диаметре. В центре — какая-то плошка, в неё что-то налито и горит. Своеобразный такой костерок! Странно, но дыма нет, а тепло явственно ощущается. Пол шатра застелен шкурами — ногам, как и всему телу, тепло и слегка щекотно… Кстати — я обнажен полностью. А где моя одежда? Быстрый осмотр по сторонам, несмотря на легкое головокружение — одежки не наблюдаю поблизости.
Интересно другое — во мне нет тревоги. Словно что-то случилось. Необычное. Чувствую азарт первооткрывателя. На ногах держусь вполне сносно, только вот странно — я очень истощен. Предельно. Такое ощущение, что морил себя голодом месяц — аж кости выпирают везде. Скелет, кожей обтянутый. Но главное — удержаться и дойти до двери. Она вон там, если я все правильно понимаю. Пересилить слабость и дойти.
Дошел. И даже приоткрыл шкуру, закрывающую вход. А там…
Сначала я зажмурился, словно не веря тому, что увидел. Потом — вновь открыл глаза и посмотрел снова, более внимательно. Сугробы, примерно метр глубиной, сумрак позднего зимнего вечера — холодный воздух обжигал голое тело. Но не сильно холодно — градусов пять мороза примерно. Расчищенная поляна плотно утрамбованного снега, метров тридцати в диаметре, на которой танцевал давешний орк весьма странный танец. Но не это меня поразило в первую очередь. И не это заставило меня усомниться в реальности происходящего — небо! Усеянное колючими яркими звездами. И Луны. Целых три. ТРИ! Яркие, освещающие снежную равнину вокруг разноцветными пятнами. Розовые, серебристо-голубые и травяно-зеленые разводы цвета словно подчеркивали необычность местности. Странный танец огромного орка — теперь я отчетливо различал его габариты — много выше меня, гораздо массивнее.
Орк, заметив меня, танец не прекратил. Наоборот, приглашающе махнул рукой. Поманил меня, ни на секунду не останавливаясь в движениях. Странных, завораживающих, гипнотизирующих. Что ж — раз зовут, надо подойти. Интересно ведь, да и вежливость надо проявить. Пусть и голым, но пошел. Самое интересное — с каждым моим шагом тело мое словно оживало, наливалось силой. Хотя внешне не менялось — появлялась энергия. Орк танцевал и указывал огромной рукой на землю. В паре метров от себя. Приглашая меня встать туда. Несколько шагов и…, вокруг меня начали светиться какие-то узоры. Проступали прямо на утоптанном снегу и светились ярко-синим огнем. Следовали за мной. Чем ближе я подходил к указанному орком месту, тем сильнее было свечение. Где-то в подсознании начала рождаться своеобразная ритмичная музыка. Ни на что прежде слышанное не похожая, но какая-то… живая. А орк продолжал свой танец до тех пор, пока я не встал на указанное место. Ярко вспыхнули синие огни. Кажется, даже Луны ответили им. Вспыхнули и погасли. А музыка продолжалась и не собиралась уходить, заполняя всего меня. Вновь возникло синее сияние — только прямо у меня под ногами. Возникло и начало впитываться в мое тело. Немного щекотно получалось и забавно — я видел все свои органы, кости сквозь это сияние. Оно начало пульсировать в такт музыке. И как только я был заполнен весь синим светом и ритмом Жизни — всё остановилось. Вообще все. Мое сердце, мир, даже свет исчез — остался тот самый орк, которого я только теперь смог рассмотреть как следует. Рассмотреть и запомнить. До мельчайшей подробности. Словно последнее видение перед смертью. Яркое и неповторимое. Пронзительно синие глаза как два ледяных шипа вонзались в душу. Но не убивая, прося. Обьясняя очень важное. То, чего я пока не мог понять. Но обязательно пойму. Обязательно. А в руках орк протягивал мне нечто, очень напоминающее темно-синюю друзу кристаллов. Ослепительно красивую. Завораживающую. Сияющую. Наполненную пульсирующей энергией. Наверное так должно выглядеть кристаллическое сердце из легенд... В застывшей реальности друза медленно приближалась к моей груди. Миг — касание…
Темнота!
— Живой? Аль не дышит уже?
— Да погодь ты, старая. Вишь — дышит. Слабо, но есть. Всё бы тебе каркать пошто зря.
— Да ты сам-то чего городишь, пень трухлявый. Глянь — кось тощий — то какой. И не жилец почти. Разве ж бывает такое-то?
— С вами, бабами, и не таким станешь. О, глаза открыл. Живой!
Данный диалог, судя по — всему, ко мне был обращен. И это я глаза открыл. И в очередной раз не понял — где я? Солнышко тепло так пригревает. Облачка легкие на небе. Ветерок волосы ерошит. Лежу на травке зеленой. Надо мной старичок какой-то склонился. А рядом с ним — бабулька «божий одуванчик» в платочке. Прямо ностальгией повеяло. Из русской деревни.
— Ты, милок, хоть слово скажи. Понимаешь нас?
— Понимаю, — мой голос хрипел, — где я?
— Ох ты ж… Так ты в Яслях сейчас. Деревня наша так называется — Ясли. А ты откуда взялся-то? — Ох и словоохотливый дед попался.
— Не знаю. А Ясли — это где?
— Хм, — дед как-то неопределенно хмыкнул, а бабка чего-то зашептала себе под нос, да на лбу своем какой-то символ пальцем своим нарисовала, — ох, беда. Память отшибло видать тебе. Да и имени у тебя нету. Ох, беда.
Что за ерунда? Имя у меня есть. Я — Михаил, можно Орех. А вот вы…, — мою слегка возмущенную мысль я высказать не успел — просто потому, что заметил первую несуразность — над дедом, прямо над его головой, в воздухе проявилась надпись — «Дед Акиша». Зелененькая такая. Приятного травяного цвета.
Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Перевел удивленный взгляд на бабку — «Бабушка Агафья». И тоже зелененькая. Бред какой-то. Зажмурил глаза. Открыл — не помогло.
— Э…, дед Акиша, а скажи — почему ты решил, что у меня имени нет? — я уже приподнялся на локтях и только тут заметил, что опять голый. Ну, не совсем голый — на причинное место кто-то накинул дерюжку какую-то. Судя по — всему, дед и закрыл.
— Так ведь, милок, не видно имени-то твоего. Ты сам-то хоть помнишь себя?
— М…, — почему-то именно в этот момент мне в голову пришла странная мысль не называть своего истинного имени, — Орех зовут меня. Прозвище такое. С детства.
— Ух-ха, — дед Акиша хохотнул, — пусть будет Орех. Всё ж не безродный теперь.
И улыбаться начал. И бабка его тоже улыбнулась. А я — себя осматривать начал, да окрестности ближайшие. С окрестностями как-то сразу понятно стало — обычный сельский двор: корова вон, куры ходят, даже навозом пахнет. По — родному как-то. Ну, за исключением того, что над каждым объектом табличка с его наименованием мне мерещится. Забавно даже — ходит по двору курица, вся из себя такая обыкновенная, но прямо над ней — «Курица Пеструшка».
А вот про себя сказать хорошего не мог — скелет, кожей обтянутый. Да и сил вообще не было практически в организме.
— Тебе, Орех, к старосте нашему надо бы дойти, — бабушка себя проявила, — поговорить бы с ним.
— Да погодь ты, бабка. Как же ему дойти-то? Глянь, как отощал-то? Не дойдет. Ветром унесет, аль куры затопчут. Ты вот что — ступай — ка в дом, да щец подогрей — покормим гостя-то. Не убудет.
Хороший дед. Толковый. А уж как после его слов у меня в животе заурчало — это что-то. А Акиша услышал, да улыбаться довольно начал.
— Ты, милок, вставай. Дерюжку с собой вон возьми. Не гоже причинным местом светить. А дома, я тебе уж найду штанцы какие.
— Спасибо, дед Акиша, — встал я с трудом, но сам. Покачивало, но не так чтоб сильно. — Ты мне дедушка расскажи пока, что за село у вас?!
Так за неспешным разговором и доковыляли до дома. Штанцы дед и правда нашёл — неказистые, веревкой обычной подпоясанные, но все же лучше чем голым рассекать. Переодевался я в сенях. После — в горницу вошли. И правда — обычный сельский дом. Словно к бабушке своей, Марье Васильевне в деревню приехал. Эх… А тут и щи поспели в большой русской печке. Вкусные! Горячие. И, самое главное, питательные. С горячим и свежим хлебом. Душистым до одури. Так что я надолго выпал из реальности. Хотя и помнил, что торопиться есть нельзя — нужно потихонечку, чтобы не разладился желудок. Но совладать с собой и внезапно проявившимся бешеным аппетитом не мог. Пока не слопал большую миску щей и два крупных ломтя хлеба.
— На-кось вот еще чаю попей, — бабушку Агафью, похоже, прямо умилял мой аппетит. Смотрела на то, как я щи наворачиваю красивой деревянной ложкой и улыбалась. А Акиши не было.
— Фух, спасибо бабушка. Накормила досыть. — Я довольно погладил сытый но пока тощий живот, с трудом сдерживая зевоту — внезапно и сильно потянуло в сон. — А где дед-то?
— Так за старостой побёг. Надо о тебе сообщить ведь сразу. Правила такие, — практически сразу за ее словами, входная дверь в горницу распахнулась.
— Вот, Прохор Митрич, проходи, — вперед Акиши в дом вошел грузный мужик с окладистой бородой, большими мозолистыми руками и зеленой надписью над головой «Прохор Митрич, Староста».
— Здрава будь, Агафья. И тебе приветствие, юноша. — Голос какой мощный, прямо бас оперный. Вошел и рассматривает меня.
— И тебе не хворать, Прохор Митрич. Щец отведаешь?
— Не обессудь, хозяйка, из-за стола я. Но благодарствую. Давайте с гостем вашим дела решать, — уселся на скамейку напротив меня, — как меня зовут, ты знаешь. Тебя — тоже знаю. Но скажи мне, отрок — кто ты и откуда у нас в деревне взялся?
А что я мог сказать?
— Я — Орех. Как тут оказался — не знаю. — В принципе вот и всё, что я мог открыто сказать.
— Ты Орех пойми, я тут староста и надо мне знать, что и как происходит. Ежели пришел к нам, да жить тут хочешь — занести тебя в книгу реестровую, да узнать планы на будущее. Гостей у нас много постоянно, да все они чужие — приходят-уходят. Галдят, да надоедают, только и требуют, что заданий всяческих, да наград. А ты — другой какой-то. Вроде наш, да только неясно откуда взялся. Так что? Расскажешь о себе что-то? О планах своих?
В голове моей, сквозь дремоту, по — мере диалога старосты, начала формироваться весьма странная мысль. Очень странная. И дикая. Ну, никак такого быть не должно, но… Зеленые таблички над головой. «Чужие», что «приходят-уходят», да еще и «требуют заданий, да наград». Всё это наводило на мысль, что я не в реальном мире, а в… игре! Мысль безумная самим фактом, что вот как я мог в такую игру попасть-то? Бред! Хотя…, а лето и тепло посреди зимы — это не бред?! И вообще — может, лежу я сейчас на заснеженной улице, а всё вокруг — продукт работы моего ушибленного мозга? Или в дурке уже давно по причине алкогольного отравления?
