Двое из будущего 1904. Глава 18

И он замолчал, снова припав к окулярам бинокля. И нервничал, жуя размокшую гильзу от погасшей папиросы. Где-то через полчаса напряженного наблюдения, он с небольшим облегчением выдохнул:

— Кажется проскочили.

— Слава Богу, — поддержал его я и капитан, уловив наше настроение, что-то воскликнул на родном немецком. Я его не понял, а лейтенант, если он и знал язык, не обратил на выклик никакого внимания.

Пришли мы к Артуру как и прошлые разы на самом рассвете. Утро нас встретило настолько густым туманом, что торговые суда, подходя к границе территориальных вод, сбавила ход на самый малый, а затем и вовсе остановились.

Я проснулся в неудобной каюте от настойчивого стука в дверь.

— Василь Иваныч, поднимайтесь, пришли, — прозвучал голос Петра.

Я кинул взгляд в иллюминатор и увидел лишь одно молоко. Потом почувствовал, что наше судно никуда не движется, а спокойно стоит. Я вышел из каюты в узкий корридор.

— Сколько времени?

— Семь почти. Рассвело уже давно, да только из-за тумана подойти не можем.

— И давно стоим?

— Да часа два уже. Колчак говорит, что Артур в десяти милях от нас. Пока туман не рассеется ближе подходить не хочет. Но он уже тает, так что скоро пойдем.

И вправду, через полчаса туман над морем разошелся до такой степени, что нас смогли заметить с берега. Вскоре пришел катер и лоцман провел наш караван по фарватеру. Но странное дело, на внутренний рейд не провел, распорядившись бросить якоря на внешнем.

— В чем дело? — спросил я у Колчака, когда суда встали под отвесными скалами Золотой горы.

Он пожал плечами:

— Лоцман говорит, что в порту под разгрузкой уже стоят торговые суда. Нам придется подождать.

— Ого! К нам кто-то рискнул прийти?

Он опять пожал плечами:

— Не знаю, он мне об этом не сказал, а я не спросил. Сейчас сюда подойдет катер и можно будет сойти на берег. Вы со мной?

— Да, конечно, — согласился я и пошел оповещать своих людей.

Спустя полчаса на пыхтящем угольной пылью катере мы причалили. И первое что увидели, когда вошли во внутренний рейд, это три каботажных судна под британским флагом, с которых активно шла разгрузка. И матросы, и солдаты, забегая по стапелям, обратно выходили, таща на спинах объемные мешки. Что-то выгружали портовые краны, сетью поднимая тяжелые ящики. Позже выяснилось, что Витгефт в последние несколько дней гонял тройку миноносцев на перехват судов снабжения японцев и одна из таких вылазок увенчалась успехом. Догнав тихоходов в открытом море, что шли без прикрытия, командир одного из миноносцев поставил коммерческие суда перед выбором — либо те идут под разгрузку в Артур, и получив все необходимые бумаги, доказывающие реквизицию, отбывают после на все четыре стороны, либо будут затоплены. Суда, надо сказать, уже пересекли границу нейтральных вод и оказывались в зоне военных действий. И никакое международное право и в этом случае помочь уже не могло. Капитаны торговых лоханок сделали единственный правильный выбор и, глубокой ночью подойдя к крепости, встали под разгрузку. А чуть позже я узнал, что Стессель реквизировал почти пять тысяч пудов риса, три тысячи пудов муки, много разнообразной продуктовой мелочевки и, что самое главное, сотни тысяч патронов. И именно этому факту радовались люди. Все понимали, что это помогало снятию блокады более всего. Впрочем, простые граждане, измученные голодом, предвкушали скорое увеличение рациона.

Вечером, когда британские суда ушли из Артура опустошенными, дошла очередь и до нас. Колчак, еще днем отчитавшись перед начальством, теперь наблюдал за разгрузкой.

Юн, оказавшись дома, откровенно радовалась. Лизка встретила ее словно родную, обняв и приютив на своей половине дома. И весь день обе они провели вместе, болтая, забыв о своих обязанностях кормить мужиков. Впрочем нам было не до этого. Домой все мы пришли уже глубокой ночью, когда доставили все нами купленное на склад.

Следующим днем меня попросили прийти к Стесселю, что я и сделал безотлагательно, ведь вопрос с моим вознаграждением до сих пор так и не был решен. Встретился я с ним опять в его доме и опять без посторонних свидетелей. Анатолий Михайлович сам открыл мне дверь и проводил в комнату.

Витгефт, сидя на кресле напротив окна, довольно лыбился и, гоняя между пальцев золотой червонец, жевал смрадную папиросу. Я поздоровался:

— Добрый день, Ваше Превосходительство.

— Здравствуйте, уважаемый Василий Иванович, — неожиданно приветливо ответил он. — Присаживайтесь, пожалуйста, вы нынче наш самый дорогой гость. Проучили, однако ж, наглеца. Да еще как проучили!

— Гм, спасибо, — я присел на стул и положил по-свойски нога на ногу. — Только я что-то не пойму, откуда вам это известно? Я же никому еще не рассказывал. Кто-то еще знал о наших договоренностях? Вы еще кого-то посвятили, и он за мной приглядывал? Уж не лейтенант ли Колчак это был?

Стессель, обходя меня со спины, легонько похлопал по плечу:

— Ну-ну, не стоит играть в шпионов, все гораздо прозаичнее.

— Да? — я вскинул бровь, ожидая пояснений.

— Да. Если вы умеете читать иероглифу, то сможете прочесть вот это, — и с этими словами Анатолий Михайлович протянул мне газету, издававшуюся в Чифу. И конечно же на китайском язык. Но развернув ее, я понял, что здесь и языка знать не надо — на первой полосе разместилась невеликая фотография, на которой был изображен наш купчик с битой мордой. Он совершенно удрученный сидел в полицейском участке и жаловался на свою судьбу.

— Браво, просто превосходно, — довольно воскликнул Витгефт. — Вы замечательно справились с задачей. Скажите, Василий Иванович, как вы его? Больно били? Он сопротивлялся?

Пришлось господам рассказать, как все было на самом деле. Они внимательно выслушали и довольно покивали головами.

— А сколько, если не секрет, он вывез из крепости?

— Ну, там было не только то, что он украл у вас, но и то, что он заработал с населения. В общем, вместе с золотом вышло что-то около двадцати тысяч, плюс-минус.

— Однако ж гнилая у него оказалась душонка. Правильно мы сделали, что наказали, впредь другим неповадно будет.

— Да, но, мне кажется, что более подобного и не случится. Война должна скоро закончится.

— Да, да, это правда, — согласился Стессель. — Мы со дня на день ожидаем наступление Куропаткина и что-то мне подсказывает, что это будет последняя большая битва в этой войне. Японцы, по словам китайцев, волею судьбы оказавшихся под их крылом, начинают испытывать нужду во всем и в первую очередь в продуктах. Стотысячную армию прокормить весьма непросто, а ведь там не только армия. И простое население просит есть и пить, а откуда там взяться продуктам? Японцы теперь примерили на себя нашу шкуру. Вот такая ирония.

— А если учитывать, как мы второго дня провели реквизицию, то получается, что там у них совсем станет плохо, — вставил свое слово Витгефт, явно гордясь недавним успехом его подчиненных. — Нет, не выстоять японцам против Куропаткина, сомнет он их. Скажу вам, Василий Иванович, что несколько дней назад из Инкоу пришла шаланда и привезла почту от Главнокомандующего. Так вот, теперь это уже не является секретом, и потому можно будет сказать — у Куропаткина под началом почти четверть миллиона солдат, а у Ивао осталась едва ли под сотню тысяч. Так что, сами понимаете, каков будет исход битвы. Ждать нам осталось совсем недолго.

Я согласился с таким выводом, но все же от себя добавил:

— Лишь бы он не погнал солдат тупо вперед. Четверть миллиона солдат, конечно, прорвут любую оборону, но зачем глупые жертвы? Хотелось бы что б он действовал мудрее.

— Будем на это надеяться. У Главнокомандующего для этого есть все необходимое. И даже ваши чайки у него регулярно летают, разведывают обстановку.

— Будем надеяться, — только и осталось мне согласиться. А после я поменял тему, — Ваше Превосходительство, позвольте полюбопытствовать, когда я могу получить свои деньги?

Стессель широко улыбнулся и попытался шутливо отбрехаться:

— Деньги? Какие деньги? А разве вам недостаточно того, что вы взяли в Чифу? Господи, Василий Иванович, двадцать тысяч вы получили почти просто так, без особых усилий. Может не стоит быть таким меркантильным? Как можно думать о прибыли в такое сложное для страны время?

— Увы, я купец, — делано развел я руками, ловя смешки в глазах генерала, — а купцы, сами знаете, за свою копейку удавятся.

— О, боже, неужели вы готовы взять грех на душу?

— Ну что вы, этот грех Господь разделит на нас троих.

— Гм, не знаю, как вы, Василий Иванович, а мы вот с Вильгельмом Карловичем такой грех брать не желаем.

— Тогда что же делать? — откровенно улыбаясь вопросил я и Стессель, разведя руками, признал:

— Придется выдать вам ваши деньги, ничего не поделаешь, — и после этих слов он подошел к письменному столу, открыл верхний ящик и выложил из него несколько массивных пачек. — Вот, дорогой Василий Иванович, здесь все до последней копеечки. Вы прекрасно себя проявили и с нашей стороны было бы неправильно нарушит договоренности. Забирайте, это ваше.

Деньги без возражений перекочевали в мои руки. Пересчитывать я их не стал — не стоит обижать превосходительств такой мелочностью. И после этого можно было бы и уйти, раскланявшись, однако у меня оставалось еще одно дело.

— Анатолий Михайлович, у меня к вам есть одна небольшая просьба.

— Да? И какая же?

— Немного необычная. Дело в том, что у меня собираются обвенчаться моя служанка Юн и мой работник Петро. Юн — китаянка и ей вперед необходимо окреститься. Это, конечно, не проблема, как и не проблема их обвенчать. Затраты на их свадьбу беру на себя я, как и на небольшое празднество.

— Ну что ж, поздравляю ваших людей. Только от нас-то что нужно? Все, что здесь перечислили вы способны организовать самостоятельно.

— Так-то оно так, — согласился я. — Без сомнения я все это сделаю и все оплачу из своего кармана. Но я тут подумал о настроении в крепости. И в первую очередь о настроении простых мещан, которые света белого не видели уже почитай полтора года. А что если эту свадьбу вывести за пределы частного праздника? Выплеснуть его, так сказать, на улицы? Гуляния массовые устроить, угощения? Продовольствие теперь в крепости есть, да и осада скоро будет снята, так что никакого убытка для обороноспособности не случиться. Но зато праздник повеселит людей и покажет, что война уже близка к своему завершению. Что вы на это скажете?

— Я скажу, что идея неплоха, — обдумав чуть-чуть, ответил Стессель. — Но вы представляете какую суммы вы потратите? Вам не жалко ваших денег, из-за которых вы тут хотели удавиться?

— Жалко, очень жалко, — искусственно всплакнул я и шумно вздохнул, — а что делать? Душа праздника просит, а тут такой повод. Так почему бы этим праздником не поделиться?

— Ладно, ладно, мы вас поняли. Идея хороша, празднуйте на здоровье. Только не очень понятно, что вы хотите от нас?

— Как что? Поучаствовать в процессе. Явиться на церемонию, поздравить молодых.... Вас это не обременит, а людям настроение. Ну а потом уж и угощение для всего честного народа. Угостить я их сам угощу, не пожалею денег. Только вот с питьем проблема....

— Ах вот оно что! — чуть ли не хором воскликнули генерал с адмиралом и дружно закатились. — Вот пройдоха, ах хитрец! И не стыдно нас о таком просить?

— А чего стыдиться? Всегда считал вас уважаемыми людьми, способными понять простой народ. Ведь согласитесь — гуляния пойдут на пользу всем в крепости. А уж разговоров-то будет на две недели вперед.

Конечно, говоря такое, я просто-напросто выстилал своему проекту красную дорожку. Вовремя подмаслить это не прогнуться, это именно подмаслить, то есть подмазать нужные механизмы, чтобы те закрутились как надо. И Стессель и Витгефт правильно расшифровали мою фразу, но сердиться не стали. А лишь шутливо погрозили пальчиком и соизволили пойти мне на встречу.

— Ладно, будь по-вашему, — хлопнул по колену Анатолий Михайлович, явно пребывая в прекрасном расположении духа. — Когда свадьба?

— Через пару недель думаю.

— Хорошо. Делайте свои гуляния, а о питье мы позаботимся. И молодых поздравим, отчего же нет.

— Здорово, — искренне обрадовался я. — Вот увидите, как эта свадьба отразиться на настроении народа. Всем она пойдет только на пользу.

— Ладно-ладно, хватит уж, — остановил меня Стессель. — Занимайтесь своим делом, готовьтесь, только нам потом не забудьте сообщить, когда состоится церемония.

— Ну уж, как тут такое забыть...!

Но свадьба через две недели не состоялась. Через пару дней после нашего разговора Юн окрестилась и получила от батюшки новое имя — Ульяна. После этого мы принялись за подготовку, шили подвенечное платье, искали жениху костюм, договаривались с ресторанами об угощении. Продукты им подкинули со склада, чтобы было из чего готовить, с сами батюшкой договорились о дате и заплатили авансом. Но за неделю до церемонии в Артур пришла ужасная новость — Вторая эскадра, шедшая к нам на помощь с Балтики, возглавляемая вице-адмиралом Рожественским встретилась с эскадрой Того и была наголову разбита. В самом узком месте Желтого моря, там, где мыс китайского берега разрезал его почти надвое, пятнадцатого мая в три часа ночи два флота встретились и открыли огонь. Ночь была мглистой, с плохой видимостью, луна светила не в полную свою силу и у Рожественского были шансы на то, чтобы проскочить пролив. Но он не смог. Того не зря дежурил возле Вейхайвея, не зря получал доклады от наблюдателей с берега и императорской разведки. Он знал, когда наша эскадра должна войти в пролив, знал и готовился. И сам вышел в самое узкое место, закупорив его. И едва в свете тусклой луны смог разглядеть флагман Рожественского, он, набирая ход и соблюдая светомаскировку, повел эскадру в бой.

Для вице-адмирала первые залпы оказались неожиданны. Эскадренный броненосец "Ослябя" получил попадания и запарил, окутываясь разогретым паром и теряя и без того невеликий ход. "Князь Суворов" получил снаряд на границе ватерлинии, который разбил шов броневых пластин и стал забирать черную воду, медленно кренясь на левый борт. Команда флагмана спасла броненосец, он не затонул, не опрокинулся, но сбавил скорость до критически малой величины, а затем и вовсе остановился. И Рожественский, впав в отчаянное безумие, повел эскадру в бой. Сигнальщики засверкали прожекторами и эскадра, разворачиваясь, ответила огнем.

Говорят, ночной бой на море это нечто красивое. В кромешной тьме вспыхивают тюльпаны орудий, взрываются снаряды, поднимая в воздух мириады брызг, сверкающих в огнях словно бриллианты, расцветают грязными фейерверками грибы попаданий и искры не сгоревшего до конца угля, вылетают в трубы факелами. Те, кто видел подобное со стороны, говорили, что это красиво и завораживающе и от подобного зрелища невозможно оторвать взгляда. Но на самом деле это не так. Те, кто пережил этот ад, рассказывали, что орудие, изрыгающее яркий тюльпан, бьет по ушам и содрогает все тело. Брызги, сверкающие словно драгоценные камни, падая, накрывают с головой и прибивают к палубе словно молотом. Факела из труб обжигают волею судеб под ними находящихся, а раскаленная зола, захваченная мощной тягой, сыпется за шиворот, перехватывает дыхание и сушит глотку, если не посчастливилось ее вдохнуть. И каждый снаряд, попавший по броне, заставлял корабль стонать, трещать и дрожать, а матросов, находящихся на своих местах, падать от удара на колени и кричать что есть сил, посылая то ли мольбы всевышнему, то ли проклятия противнику.