Мелочь пузатая, общий файл

   А шеф-то, оказывается, вполне этот мой "внутренний голос" слышал.

   — Дура, надо было защищать разум! — провещался сынок.

   — Ага, от него защитишь. Если в мои воспоминания он так просто не может пролезть, то сиюминутные мысли слышит через любой барьер, как альвы — шепот за стенкой.

   — Альвы — подлые твари бездны, — прошипел сынок. — Меориен приволок черную сири... заманил нас на Старый Путь и привел черную сири, и она спела нам смерть. Всем смерть. Ему — тоже. Он смог вернуться домой, а мы... мы заплутали. Вдоль Старого Пути слишком много дверей. Большая часть — в небытие.

   — На нем была каменная корона? — спрашиваю, почти уверенная в ответе.

   — Иногда надевал, когда выходил к своему народу.

   — И у него что-то было с лицом?

   — Точнее, лица у него не было. У каждого своя плата за силу.

   — Считай, ему отомстили. Сам полез, сам отхватил по самые гланды... ладно, проехали.

   — Да, и кто же мститель?

   — У меня в памяти роешься? Вот и найди.

   Дерек с интересом прислушивался к нашей мысленной перебранке, щурился, камень в его глазнице мерцал — словом, происходящее не только записывалось, но и всесторонне обрабатывалось им.

   — Не верь, — наконец прокомментировал он. — Этот парень хочет казаться глупее, чем он есть. Настораживает, а?

   — И что в этом такого?

   — А то, что Старый Путь — не то место, откуда дух может вернуться. Живой сильный маг или воплощенный божок — да, но не дух. А тут вернулись двое. Хотя один немного не дошел.

   — Это что за Путь такой?

   — Ось Миров видела? — неохотно пояснил Дерек. — Таких — не одна и не две. Много. А Старый Путь соединяет их, не как конструктивный элемент... а как пожарная лестница. И чем ниже по ней — тем больше дверей в пустоту.

   — Сам ходил?

   — Учитель рассказывал. Раньше там божества и архимаги устраивали дуэли. Чтобы не рушить миры, и чтобы не вернулся назад побежденный. Ты ведь знаешь, нас с тобой не так-то просто убить насовсем.

   Сын молчал. Демонстративно, обиженно и упорно. Рылся в моей памяти? Придумывал, как отмазаться от обвинений во лжи? Не знаю, но внутренняя тишина радовала. Вообще-то, хотелось на свежий воздух, под небо, к холодному ветру и дождю, или что тут у нас с осенней погодой? Просто погулять, безо всякой цели и задней мысли, как обычному человеку — или орку, у граждан права равные, хотя орков и дварфов местные недолюбливают. Только кто ж меня без охраны отпустит? Через несколько дней...

   — Через пять дней посольство выезжает. Что тебе нужно, чтобы подготовиться?

   — Ну, наверно, выучить дипломатический протокол.

   — Тебе? — Дерек скорчил рожу "не верю!". — Брось! Ты все равно по-своему будешь лепить. Да и личу на условности как-то... сказал бы — плевать, только ему нечем. Еще что-то?

   — Ну, на свежий воздух хочу. На Кароде была — море, степь. Небо широкое. А тут снова под землю упрятали. Я, конечно, понимаю, безопасность и все такое, но оно уже напрягает. Вот возьму, и до отъезда смотаюсь куда-нибудь в лес или вообще в другой мир. Прихвачу сухпай на пять дней, да и отдохну от всех шибко разумных.

   — Зачем перегибать палку, Хю? Такое ребячество... Во дворце есть открытая галерея. Практически, парк. Если переедешь в одну из сторожек, мы сможем гарантировать твою безопасность во все время вплоть до отъезда. Не беспокойся, сторожки с удобствами, как в загородном доме купца средней руки. А то и превосходят. По рукам?

   — Там открытое небо или силовой купол?

   — Купол, конечно.

   — Жаль, но что ж поделать, — кивнула. Не понравится — никто мне не помешает смотаться хоть в городской парк, хоть на Карод. — Согласна.

   — Надеюсь на твое благоразумие, — вздохнул Дерек. — Через пять минут придут сопровождающие.

   Нищему одеться — только подпоясаться, а я, хоть не бедная, но лишним имуществом не увешана, и собираться мне легко и приятно. Сама тут, ножик-режик на месте, обмотки не размотались — можно идти. Мешок мой заплечный где-то у них в Конторе валяется, но в нем ничего позарез необходимого не осталось. Не считать же опознавательный кристалл необходимостью? Конторские меня за километр учуют и узнают, а перед остальными можно не отчитываться, простецам глаза отвести, а гражданский маг сам любопытствовать не полезет. Вот если бы я в какой-нибудь отдаленный гарнизон своим ходом прибыла... Тогда — да, строго спросили бы. Ибо устав.

   Шли долго, сперва спустились на пару этажей вглубь, потом петляли минут пять по извилистому коридору, пока командир сопровождения не нашел нужную дверь, кстати, снаружи ничем не отличавшуюся от сотен других, отпер ее, и мы вступили под своды подземной залы. Там было чисто и довольно светло, вдоль стен в воздухе висело множество осветительных шариков, слабых, но бравших числом. Дверей и ничем не закрытых темных отнорков тоже было вполне достаточно, чтобы заблудиться. Да еще, кажется, некоторые двери самопроизвольно появлялись или исчезали, едва оказывались в моем поле зрения. Как наш проводник выбрал нужную — не представляю, но за ней было уже настоящее подземелье. Темное, сырое, правда, широкое и с высоким потолком. Стены образовал спекшийся камень, а пол нарочно выщербили мелкой насечкой. Впереди на расстоянии десяти шагов плыл огонек, выхватывая однообразные потеки неровно застывшего базальта. Никакой романтики подземелий! Через четверть часа мы были на месте, дальше пришлось гуськом подниматься по узкой винтовой лестнице, периодически попадая под сканирующие чары. Когда в очередной раз командир охраны пообщался с замком не помню какой по счету двери, я уж и не чаяла доползти до финиша. Больше всего хотелось сесть на ступеньки и подремать. Подземное путешествие между близкими, стоящими внутри старого города зданиями оказалось долгим и весьма утомительным. Но место, открывшееся передо мной за последней дверью, стоило того.

   Город остался далеко внизу, тут же, насколько хватало глаз, простиралось пронзительно-синее осеннее небо. Чтобы увидеть хотя бы горизонт, нужно было подойти ближе к краю, а его отделяла от пешеходных дорожек двойная балюстрада. Ажурные арки будто нарочно обрамляли самые гармоничные композиции облаков, подсвеченных низким солнцем, а ветви с янтарно-желтой листвой придавали этим картинам жизнь и снижали градус нечеловеческой величественности видов. В огромных кадках росли дубы и что-то вроде каштанов. Если там, на земле, листва давно облетела, то тут стояла ранняя осень. Купол либо создавал тепличный эффект, либо выполнял функции теплового насоса, продлевая бабье лето до самой зимы. А что листья с деревьев почти не опали, то тут, скорее, сыграла роль долгота дня, которая чем выше — тем больше. Кстати, может, и досвечивают... не так уж тут высоко. Но пожелтели они все, ни одного зеленого.

   — Альфар Второй приказал создать открытую галерею на крыше западного крыла для переговоров с Драконом, — сказал командир отряда так, что сразу стало понятно: дракон тут был единственным и неповторимым.

   — Так у нас еще и драконы летали! — удивилась я.

   — Летал, — интонации гида, у которого спрашивают про общеизвестные факты. — Император пытался склонить его к битве с пришедшими из-за Гребня, но что-то пошло не так... и Дракон вернулся в свой мир, а мы остановили нашествие собственными силами. Люди, если договорятся, магичат не хуже драконов. Жаль только, сперва доведут до каррах свартчокан ипкхака.

   Местные жители вне зависимости от расы чаще ругаются на керемницкой псивце, изредка на орочьем, но чтобы соединить хапрское, гномье и тролличье ругательство, означающее полный песец, он должен быть ужасным, тотальным и окончательным.

   — Неужели мы такие хорьки? — спрашиваю его.

   — Вы — нет, — сощурил глаза, поджал губы. — А люди и полуальвы — да, приказы игнорируют, между собой договориться не могут. Я о гарнизонных магах. С орками у меня никогда проблем не было, хотя другие командиры ругались. Жаль, что у вас магов почти не родится. Или, наверно, хорошо — нам и с шаманами Великой Степи проблем хватает.

   — Я — гражданин Империи.

   — Вот и я говорю — побольше бы в нашей армии орков, способных к магии.

   — Вы из Черного буфера?

   — Нет, граница с Серым.

   — Тогда ясно. Пырмыргуй за хрен не кусал. В Черном своевольные маги не выживают. Правда, и магов у нас маловато, больше надеемся на оружие.

   — Так у вас там потери большие, — кивает мой гид, и я понимаю, что он старше и опытнее, чем сперва показалось. — Обучить и вооружить армию простецов дешевле, чем найти и выучить одного мага. Все наши потери не стоят жизни одного одаренного.

   И горестные складки к поджатым губам... А мне подумалось, что и в магическом мире в определенный период армия простецов с канхагами и брети сводит преимущество магов на нет. Магов средней руки. Вот если появляются такие, что сравнимы по мощи хотя бы со сверхзвуковым истребителем, вооруженным тактическими ядерными ракетами — этого простецы ни с какими брети не одолеют. Пока не будет изобретено магоружие соответствующей мощности. И гонка вооружений может продолжаться вечно... или до тех пор, пока не раздолбают мир вдребезги. Поэтому придется либо искусственно ограничивать силу магов, что смертельно опасно — а ну, как в гости явится кто-то неограниченный! и устроит всем банный день. Либо как-то преодолевать индивидуализм даровитых ребят, заинтересовывать их в командной работе, прививать бережное отношение к природе мира и простецам. Интересно, какого направления придерживаются здесь? Пока я встретила кое-какие купюры в рунной азбуке да запреты на действия и ритуалы, способные открыть неконтролируемый проход в иные миры. За второй путь говорит обязательное обучение одаренных командной работе и вдалбливание постоянной ответственности не только за себя, но и за состояние окружающей среды. И уважения к простым людям, создающим жизненные блага физическим или механизированным трудом, но почти без магии.

   — А зачем прививать? — опять сынуля проснулся. — И так ясно: чем меньше тут простецов, тем нестабильнее мир. Животных на Ирайе мало, психозоа не водятся, заповедных лесов, как я по твоей памяти вижу, не наберешь и десятка. А находимся мы, между прочим, во вторичном конгломерате!

   — А чтобы и орку понятно?

   — Спать ложись — все объясню.

   Часов через пять, устроившись в сторожке — крохотном домике с удобной, но абсолютно безликой обстановкой, навернув остывшей овощной похлебки, копченой ящерятины и сыра с изюмом — что уж Вейлину удалось раздобыть на местной кухне, нагулявшись по галерее, поговорив с садовником, подновлявшим поливное заклинание, я поняла, что сейчас упаду и усну, не сходя с места. На мое счастье, перин в сторожке не было, узкие деревянные кровати оказались вообще без матрасов, хотя и со свежей сменой белья, упакованной в защищенные от пыли мешки. Уж не знаю, как Вейли с Никаной устроятся, а я как привалилась, так и уснула в одном ботинке, который снять не успела.

   Сновидение началось не сразу, сперва я долго и со вкусом парила в черном сне между интереснейших построений, отличавшихся разветвленной логикой связей невыразимых в словах и символах смысловых объектов. Это невероятно мощное удовольствие, продолжительный умственный оргазм, от которого тяжело оторваться. Но и устаешь от него соответственно. Может, потом оно приестся и ощущения ослабнут, но пока это затягивает хуже любой наркоты. Кроме того, все факты и события, о которых я узнала за последние месяцы, без напряга сложились в мозаику, правда, сильно неполную, зато сразу видно, где нужно копать и что искать. В быстрый сон я вышла в состоянии приятной усталости и удовлетворения.

   Вместо сновидения вынырнула в личный астрал. Во всяком случае, если так можно назвать сон, досконально выстроенный сыном по моим воспоминаниям и ощущениям, но настолько стабильный и плотный, что не поддавался волевому морфингу и не менялся от пристального разглядывания.

   А если проще — мы с тощим загорелым мальчишкой в обстриженных по колено штанах сидели на горячей от солнца крыше гаража и болтали ногами. При этом я оказалась в своем теперешнем, уже привычном виде зеленокожей орочьей полукровки, а мальчишка был самый настоящий, земной, только глаза совершенно нечеловеческие — длинные, с желтой радужкой и вертикальными зрачками. Страшноватое зрелище, но и притягательное — этим контрастом.

   — Учти, — говорю. — Когда родишься, будешь типичным орком, еще зеленее меня, папаша у тебя — чистокровный орчина, матерый, кародский.

   — Каким захочу, таким и буду, — отмахивается сын, и я замечаю рептильную грацию движений: плавное начало, резкий бросок и мгновенную остановку. — Могу сразу нагхом родиться, только тебе надо будет уйти от людей лет на пять, во избежание глупых вопросов и не менее глупых обследований.

   — А что, теплокровным быть разве хуже? Хоть в мороз безо всякой магии гуляй, только оденься теплее. А уж если в снежки играть и с горки кататься, так вообще жарко станет.

   — Ты всерьез думаешь, что я буду тратить на это время? — сын выворачивает стопу под немыслимым углом и разглядывает пятку. — Все-таки не забывай мой реальный возраст.

   — Смею думать, что он не шибко велик, ваше могущество, — улыбаюсь я. — Взрослые существа любят играть и смеяться. Серьезность по мелочам — это признак подростка.

   — Ну, не такого уж и подростка, — мальчишка отращивает коготь на большом пальце и ковыряет им кирпичную кладку. — Три тысячи ментальных лет после выпуска... в эфирных годах, если убрать десять тысяч в спячке, будет поменьше. Как думаешь, можно за это время вырасти?

   — Это как уж захочешь. Ребенком можно оставаться всю жизнь, сколько бы она ни длилась. Скажи, из-за чего вы с альвом поцапались?

   — Не скажу, — отвернулся сын. — Это сейчас неважно. Кстати, насчет имени. Я посмотрел твою память и решил, что имя Орм мне в самый раз будет, на первое время.

   — Змей? Что ж, подходяще. Итак, змеюшка мой, я жду от тебя объяснений, почему этот веер миров — вторичный конгломерат.

   — А что ты вообще знаешь о первичных и вторичных мирах?

   — Не столь много, чтобы выносить об этом суждение. На моей первой родине только начали исследовать этот вопрос.

   — Справедливо. Твоя первая родина — мир первичный. Тот, в котором образуется информация.

   — А здесь она, разве, не возникает?

   — Возникает, а как же. На сорок пять тысяч сто восемьдесят... семь или шесть, точнее не скажу... порядков меньше. Понимаешь ли, можно создавать миры от нуля, из Хаоса — и больше ничего не используя, а можно набраться знаний в первичном мире, стать звездным мастером, демиургом или Творцом, и сотворить что-то свое, но на чужой информационной основе. Видела, как на Оси рождаются миры из Тумана?

   — Нет.

   — А жаль. Сперва возникают готовые образы миров — так, как их видят или вспоминают присутствующие в Тумане существа. Потом образы наполняются силой и облекаются плотью, и возникает мир — готовый под ключ, часто уже освоенный жизнью, как в физических телах, так и в астральных, только разумных существ привести. Обычно такие миры — планеты или даже отдельные островки плотной материи, расположенные в эфирных пузырях, отграниченных друг от друга астральными оболочками, но иногда встречается вообще нечто странное, например, в этом веере есть мир-бутылка Клейна, мир-карусель и мир-гусеница, есть трехэтажная конструкция из Фрахталя, Бархата и Стазиса, есть мир в полости сферы. Но самые сильные мастера могут создать метагалактику, это не так уж сложно в информационном смысле, просто нужен хороший контакт со стихиями и переносимость высоких энергий. А эфирное время сжимается просто, в предельном случае снаружи пройдет пара сотен лет, а в зародыше мира — несколько миллиардов.