Застава

самогоном своим замком, а ключ унес. Чашкину же нестерпимо хотелось выпить.

Однако добежать до операторной Чашкину не удалось, так как по дороге он был

перехвачен вечно бдительным Авоськиным и помещен, не смотря на нецензурные

изречения, по замок в кладовую. Авоськину очень хотелось избавиться от пьяницы

Чашкина, но тот был дальним родственником полковника Прошкина. Поэтому

единственное, что мог капитан Авоськин — это наслаждаться мыслью о том, что когда-

нибудь он скормит этого дурака Чашкина глупому медведи, ибо только глупый медведь

будет есть полного алкаша, а все остальных утопит вместе с этой треклятой базой.

Много чего еще думал капитан Авоськин...

Оленька, которой надоело смотреть панораму туалета, предложила

активизировать робота4. Так как активизировать робота наблюдения можно было только

с разрешения Авоськина, то Юленька предложила начхать на это разрешение и

действовать самим. С этой благородной целью она направилась в робото-мастерскую с

заходом на кухню, так как вопли резвящихся юнцов и щелканье их челюстей изрядно

возбудили аппетит девушек. Примерно на половине пути она столкнулась с Авоськиным,

мечтательно уставившимся в потолок. Помня правило о том, что многозначительные

размышления начальства чаще всего связаны с едой, добросердечная операторша решила

приготовить обед и на капитана. Правда, при этом она думала и о том, что хороший

обед смягчит, в случае чего, возражения не в меру беспокойного Авоськина.

Робот4 представлял собой, по внешнему виду хотя бы, небольшой скворечник,

установленный на одинокой и корявой березе. Березка эта, находилась как раз около

полянки, где остановились столь интересные для операторш субьекты. В общем...

Пирушка бывших студентов продолжалась до самого вечера, тосты

произносились самые разнообразные, типа: "Чтоб их всех...!","За то, чтобы...!" и тому

подобное. Причем персонал заставы был буквально зачарован стойкостью юных героев

перед алкоголем, их непосредственностью и юмором. Особое впечатление это

производило на операторш, после каждого очередного тоста восклицавших: "Ах, какие

мужчины!".

Вернувшийся из дневного осмотра патруль, представлявший собой странное

сочетание двух рядовых и сержанта, принес полные корзины грибов и ягод. Сержант

Пипкин, с полным соблюдением субординации, сначала отрапортовал капитану

Авоськину о том, что поставленная утром боевая задача выполнена. Правда бравому

сержанту пришлось сознаться, что белых грибов нашли маловато. Затем, приняв вид

важный и таинственный, доложил, что рядом с заставой находится группа

подозрительных личностей, по всей видимости распивающих спиртное. Капитан

Авоськин, которому эти самые подозрительные личности надоели до невозможности,

вяло принял доклад бравого сержанта.

Сержант не обиделся, про себя решив что Авоськину давно пора на пенсию.

Тем временем пьянка юных натуралистов подошла, по-видимому, к своему апогею.

Это выразилось в том, что изрядно набравшиеся бывшие студенты начали потихоньку

отползать от костра. Один из них, выйдя из поля зрения обьективов робота4, судя по

всему забыв про туалет на берегу, решил опорожнить свой мочевой пузырь

непосредственно на березку, где этот самый робот4 и висел. Однако юннат не

рассчитал расстояния, в результате чего лбом влетел в березку. Сие действие, кроме

отчаянного возмущения юнната относительно неправильного расположения дерева,

выраженного в своеобразном лексическом монологе, имело еще и чрезвычайно

неожиданный результат, который изумил и очень расстроил персонал заставы. Юннат

был очень крупным и тяжелым и от толчка с бедной березы слетел еще совсем недавно

укрепленный робот4. Сей крупный предмет, совсем неизящно спланировавший на

черепушку бывшего студента, нового монолога, однако, не вызвал. В юном герое

внезапно проснулась любовь к природе и со словами "Ах, птички, бедняжки..." он

помочился прямо в обьектив камеры, коим являлось дупло скворечника. Операторши

заставы пытались в этот момент рассмотреть что либо за потеками жидкости, однако им

помешал находившийся в операторной сержант Пипкин. Бравый сержант от такого

оскорбления, нанесенного имуществу заставы и ему лично, стал похожим на

перезревший помидор. Затем схватив личное оружие в виде карабина выскочил из

операторской с воплем "Счас я их, гадов!".

Рядовые-контрактники Ятыбеев и Осинко всей душой поддержали начинание

доблестного сержанта, но уставшие после дня дурацкого ползания по лесным полянам,

даже не тронулись с места. Более того, Осинко четко изобразил смертельно уставшего

человека и уснул не снимая сапог прямо в своей кровати, а доблестное дитя востока

Махмуд Ятыбеев сделал вид, что не слышал воплей-призывов проносящегося по коридору

Пипкина и тоже предпочел уснуть — до дембеля Ятыбееву оставалась всего неделя! А

каждому духу известно «Солдат спит — служба идет».

Юленька, слегка обеспокоенная не столько неадекватным поведением Пипкина,

сколько возможным уроном, который данный примат-сержант мог нанести уже ставшим

милыми ее нежному девичьему сердцу юннатам, по внутренней связи вызвала капитана

Авоськина в центр наблюдения.

Капитана такое развитие событий не порадовало. Он только привык к тоскливому

пению Чашкина, который в кладовке нескладно выводил «Врагу не сдается наш гордый

Варяг….», причем Авоськин мог бы поклясться, что Чашкин поет там не один, а кто-то

ему жалобно подвывает…. Да фиг с ним, с Чашкиным — проспится и всё! Доблестный

капитан только распечатал новую флягу пива и уютно устроился перед телевизором —

начали трансляцию футбольного матча Россия-Зимбабве… В общем вечер, как и день, не

задался.

Появление Пипкина у костра с карабином наизготовку вызвало гул восторженно-

восхищенных воплей. Сам Пипкин, слегка подрастерявший боевой азарт, был настолько

ошарашен гостеприимством бывших студентов, что даже не заметил, когда карабин в его

руках превратился в полный стакан водки с соленым огурцом. Причем превращение

бравого заступника птичек и скворечников в собутыльника прошло настолько органично,

что слушавшие его операторши лишь завистливо причмокивали губами, а вечно

подозрительный Авоськин обозвал Пипкина предателем родины и принял неимоверной

тяжести решение самостоятельно расследовать подозрительную деятельность незваных

гостей!

Так как визуально наблюдать было больше нечего, а пьяные вопли Пипкина,

рассказывающего про неправильную половую ориентацию Авоськина, Юленьки и

Оленьки, да и вообще всех обитателей заставы, включая макаку и пожарный гидрант,

чрезвычайно раздражали и без того измученные долгим воздержанием женские

организмы — операторши без колебаний ринулись выполнять распоряжение капитана о

расследовании. Правда маршрут из передвижения был несколько отличен от траектории

перемещения Авоськина. Женщины есть женщины. Наведение красоты и переодевание в

короткие шортики и маечки заняло достаточно времени. Поэтому прибытие дам к костру

было ознаменовано дружными пьяными воплями восхищения луженых глоток. Да и было

чем восхищаться — девушки явились в блеске красоты! Не в меру короткие шортики -

маечки не только не скрывали, а очень даже приоткрывали всё, что нужно приоткрыть. К

тому же, теплая погода. Ночь и костер. Молодые разгоряченные алкоголем юноши…. Что

еще нужно для удовольствия?…

Прапорщик не хотел просыпаться. Он даже сам не понял, что подтолкнуло его

совершить открытие века. А потом и другого. Он хотел пить — об этом явственно

сообщало пересохшее горло. Но еще больше он хотел выпить. Чего-нибудь этакого

забористого, сильного, но не вчерашнего антифриза, после которого он вместе с

пришедшим сквозь стенку кладовки Лешим пел какую-то песню. Петь прапорщик не

хотел, а вот выпить…. ДА! И что-то его прям-таки заставило проснуться и подняться! А

когда он поднялся — то не поверил собственным глазам — дверь кладовки была распахнута,

а на пыльной старой кухонной стойке, что напротив кладовой, стоял полный стакан с

прозрачной жидкостью! И запах! Божественный запах можжевеловой водки теребил

ноздри доблестного прапорщика. Не в силах противиться он сделал несколько

неуверенных шагов и припал к сосуду с божественным нектаром! Ээххх! У кого не было

похмелья — тот не поймет всей прелести опохмела!

После стакана Чашкин чувствовал себя человеком! Нет. Человечищем!!! Он даже

принялся мурлыкать какую-то песенку себе под нос и бодрым шагом отправился на

поиски спасителя! Ни капитана, ни сержанта, ни старых дев-операторов на заставе не

было. Пройдя до комнат рядовых, Чашкин рыпнулся было облобызать братков-

спасителей, но был остановлен богатырским храпом Осинко и едко-жгучим запахом

нестиранных носков Ятыбеева, пускавшего во сне слюни на подушку.

Прапорщик ходил по заставе и думал о чуде! Ему грезилось, что вот в следующей

комнате он обнаружит еще стаканчик чего-нибудь этакого… Но чуда не было. Не было и

чучела макаки, что в общем-то не особо напрягало Чашкина — он всегда ее не любил.

Грусть-тоска поднималась в вечно пьяной душе прапорщика. Возможно именно это

толкнуло его на поиски родственной души. А возможно и воспоминание про то, что вчера

на берегу Русалкина озера какие-то темные личности в больших количествах распивали и

употребляли….

Феерическая картина, открывшаяся Чашкину на берегу озера, заставила

многоопытного и битого жизнью ветерана алкогольного фронта в легком ужасе

зажмуриться. И было от чего. Не было ни следа непрошеных гостей, но! На пляже, у уже

догоревшего костра, лежало четыре тела. Хотя «лежало» — это еще мягко сказано. Скорее

«поэтически разметалось» четыре тела. Все-таки Чашкин, где-то глубоко в душе, был

человек мягкий, робкий и поэтичный… ну, где-то очень глубоко….

Голый сержант Пипкин, свернувшись калачиком сладко причмокивал и обеими

руками обнимал скворечник. Рядом с ним, раскинув полные целлюлитные ляжки, вся

покрытая кожурой бананов, частями говяжих сарделек и комочками мокрого песка, зажав

в каждой руке по здоровому огурцу пускала слюнявые пузыри и храпела, лежащая на

спине и пьяная в усмерть голая Юленька. Не менее изыскано выглядела и ее напарница

Оленька — голая толстая бабища, вся измазанная в траве, с зажатым между огромными

обвисшими ягодицами роботом3, лежала поперек голого и пьяно-храпящего Авоськина…

А чуть выше всей этой весьма неэротичной картины, там, на самом краю пляжа,

прапорщик увидел то, что заставило его поверить в чудо снова — стакан с кристально

чистой жидкостью…