Оранжевая пропасть

— БСМП.

Автомобиль тронулся. Лена погрузилась в мысли. Таксист, маленький мужичок кавказской национальности, говорил с ней, спрашивал, но пассажирка не проронила ни слова, даже ни разу не посмотрела в его сторону.

* * *

Ночью в реанимацию оказалось попасть еще сложнее, чем днем. Если днем Лену туда пускали за вознаграждение, то ночью дежурный наотрез отказал в доступе. Лена и просила, и умоляла, давала деньги, но на все один ответ:

— Девушка, вы, что не понимаете?! — говорил санитар, мужчина приблизительно сорока лет, крупного телосложения. — Запрещено пускать в реанимацию посетителей!

Лена уже совсем отчаялась, но помог случай. Санитар сидел за столом в небольшой рекреации. Слева находились двери, за которыми коридор, по обе стенки которого располагались палаты. В третьей слева лежал Максим.

Из коридора раздался шум. Упало что то большое. Санитар с поразительной ловкостью обогнул стол и побежал. Лена рванула за ним. Дверей в палатах нет, и санитар, пробегая, заглядывал в каждую. Остановился напротив палаты Максима. Сказать остановился, не сказать ничего. Он прирос к полу. Когда подбежала Лена, он все так же стоял и смотрел внутрь комнаты. От того, что внутри увидела она, из глаз полились слезы.

Слезы радости.

Бог услышал.

Интерьер комнаты состоял из койки на колесиках, аппарата искусственной вентиляции легких, подставки для капельниц и ещё нескольких непонятных устройств с мониторами. Сейчас подставка с капельницами лежала на полу, а на койке, голый, сидел Максим. Он явно не понимал, где оказался. Когда взгляд сфокусировался на Лене, то попытался встать, но сразу упал на пол. Лена, подбежав, рухнула на колени, пытаясь помочь, говорила бессвязные слова, обливалась слезами. Максим что то сказал, но Лена настолько была рада звуку любимого голоса, что смысл не поняла. Максим повторил:

— Принеси молитвенник, — его голос был тихим, но такой серьезности в нем Лена никогда не слышала.

Санитар поднял Максима, как пушинку. Уложил на койку. Супруг в эти минуты, как никто другой, походил на Лазаря. Муж поймал руку жены.

— Дорогая, принеси, пожалуйста, молитвенник, — повторил Максим с той же интонацией, но окрепшим голосом.

* * *

На фоне уползающего закатного солнца летел вертолет. Под ним простирался большой город, наверно слишком большой для долгого существования. Свет уходил из него, забирая то, что строилось веками, ради чего погибали люди, каждый из которых думал, что умирает во благо...

На восьмом этаже, в квартире, где ни осталось ничего, кроме скорби и сумрака, у окна, стояла девушка. Высокая, с черными волосами ниже плеч, с великолепной фигурой — мечта любого мужчины. Только мужчины ее теперь не интересовали.

Напротив дома находилась аллея, где гуляло много людей. Ирина наблюдала за парочкой, идущей в обнимку, за тем, как он пытался показать себя рыцарем, все знающим и умеющим, а она старалась изобразить самую благородную девицу. Может, Ира это придумала, а может, хотела так думать, вспоминая себя и Сашу. Вспоминала, как также гуляла и не задумывалась, что кто то сейчас умирает, у кого то горе, у него умер любимый попугайчик, а у кого то умерла мать...

В пятнадцать думаешь, что жизнь состоит из белых полос, перемежаемых черными точками, с приходом совершеннолетия понимаешь, что жизнь состоит из одинаковых по величине черных и белых полос, став старше на десяток лет, осознаешь, что у жизни один цвет — серый.

Ира в двадцать пять смогла перейти и этот порог. Жизнь, уже несколько дней, она видела черной, как квадрат Малевича. Началась эта история давно, в те времена, когда жизнь радужная, а будущее прекрасное. Закончилась со смертью человека. Жениха Иры. Саша и его друзья детства, повзрослев, пришли к выводу, что зарабатывать деньги честным трудом — приоритет слабаков. Много лет дела у них шли отлично. Ира всегда боялась за Сашу, догадывалась, что однажды постучатся и скажут: "Он умер". Но всегда надеешься на лучшее, на то, что это будет с кем угодно, но не с тобой. Убьют любого другого, но не меня, от рака легких умрет другой, но не я, цирроз печени будет у соседа...

Позавчера Ира узнала о том, что Сашу убили. Как бешеную собаку, застрелили в переулке. Для Иры это стало переломным моментом в жизни. Она, как любая девушка, всегда мечтала о любви. О такой любви, про которую пишут в книжках, про которую снимают фильмы и... Она нашла человека, с которым мечтала жить до старости, растить детей, решать поступающие проблемы, радоваться и смеяться. Счастье закончилось одномоментно. Ушло безвозвратно, даже не сказав: "Прощай".

"Если и есть в мире справедливость, — думала Ира. — То у кого то другого, например, у моей сестры".

Зазвонил внутренний телефон. Ира, не торопясь, подошла и взяла трубку.

— Приехало такси, — сказала консьержка. — Что нибудь передать?

— Пускай водитель поднимется и поможет донести вещи...

* * *

Когда родители Саши узнали о смерти сына, то незамедлительно попросили несостоявшуюся невестку покинуть квартиру. Ира не имела на нее никаких прав, поэтому временно решила перебраться к сестре, чтобы закончить дела, а затем обратно в отчий дом. Туда, где тебе всегда рады, любят и с нетерпением ждут.

Лифт не работал. Таксист помог Ире, за отдельную плату, поднять сумки на восьмой этаж. Ира порядком устала, сказывалась привычка курить. Отдышавшись и расплатившись с водителем, Ира позвонила в дверь. Спустя минуту открыл муж сестры — Максим. Его несколько недель назад выписали из больницы. Вид у него неважный, синяки под глазами, а кожа, даже не бледная, а совершенно белая. Что то странное заметила Ира в Максиме, неуловимые движения и ничего не значащие слова, но они не его, а блеск глаз походил на свет двух маяков в самую темную из ночей.

"Да он в рубашке родился, — подумала Ира. — Вернуться с того света несколько недель назад и быть в относительно хорошем самочувствии".

Год, прошедший для Лены в муках, сблизил сестер. Ирина помогала, чем могла, подолгу разговаривала с Леной, убеждая, что все будет хорошо, и Максим воскреснет. Сама она верила в такую удачу с трудом, а по ночам, когда рядом лежал Саша, искренне жалела сестру. Теперь же... Ире уже никто помочь не мог. Разговоры и утешения бесполезны, они лишь причиняют боль, усиливая и так безразмерное горе. За те несколько ночей, проведённых в пустой кровати, не сойти с ума помогло провидение. Вначале Ира задумалась о самоубийстве, даже стала придумывать, каким образом его лучше осуществить — спрыгнуть с окна, повеситься, либо включить газ и забыться. Вариант повеситься исключился сразу, а между прыжком и газом Ира выбрать не успела.

"Боже, о чем я думаю! — подумала Ира. — Жизнь продолжается. Пускай она уже никогда не будет такой, но Саша бы точно не одобрил самоубийство".

В ту ночь он ей приснился. Ира почти ничего не запомнила, кроме того, что Саша был пострижен, хотя всегда носил длинные волосы, выбрит и одет в костюм с галстуком. Тогда он сказал, чтобы Ира не волновалась, у него все хорошо. Ира точно помнила — во сне было много событий, она о многом с ним разговаривала, но, к сожалению, ничего в памяти не задержалось. Эта ночь помогла жить дальше, она поняла — жизнь не закончилась, а перешла в другую колею, как трамвай со сломанными тормозами, водитель которого не смог перевести стрелку.

— Привет, заходи, — сказал Максим, шире открывая дверь. — Как добралась?

Максим не помог внести сумки, но Ира понимала, что для него просто стоять сложно, не говоря о подъеме тяжестей. Год бездействия для мышц не шутка. Взяв сумки — она вошла. Разуваясь, не забыла пожаловаться на сломанный лифт.

— Он уже год не работает, — сказал Максим. — В ночь перед моим падением в нем ехала соседка с пятого этажа, и на третьем оборвался трос. Она отделалась сломанной рукой, а лифт не пережил этого падения.

— Насколько я знаю, там установлены пружины, — ответила Ира.

— Не знаю, что там установлено, но из за сломанного лифта мне приходится гулять на балконе. Сил еще не хватает на спуск и подъем, — сказал Максим. — Заходи, располагайся. Лена скоро придет — ушла в магазин. Ты извини, но я пойду, прилягу.

— Да, конечно! — извиняющимся тоном сказала Ира. — Можно водички попить?

— Не "можно", а нужно, — Максим слишком резко развернулся, отчего потемнело в глазах. Не упасть помогла стена.

* * *

— У тебя иконы на каждом углу, — сказала Ира.

Они с Леной сидели за кухонным столом. В кружках дымился чай, за окном чернела зимняя ночь.

— Я помню, что ты приобщилась к Богу, но... — Ирина даже не знала, как бы тактичнее заметить, что изображений святых в квартире больше, чем в церкви.

— Все иконы вешал Максим, — ответила Лена. — Не знаю, что произошло, но так в Бога не верят даже служители его. Он только сказал, что видел ад и теперь сделает все, чтобы не попасть туда снова.

— А он рассказывал? — взыграло у Иры природное любопытство.

Она с детства любила мистику, ужасы, триллеры и всевозможные страшилки. Научившись читать, Ира залезла на несколько стульев, чуть не свалившись, достала книгу, ранее виденную у отца. Ира просила его прочесть хоть чуть чуть из нее, но отец всегда отказывал, отвечая: "Тебе нельзя читать такие книжки, ночью будет страшно". Поняв, что читать ей никто не собирается, Ира научилась сама. И вот, наконец, книга у нее в руках. Ира до сих пор помнила ее содержание и также помнила, что отец оказался прав. Ира стала плохо спать по ночам, но чтение стало наркотиком. Когда родители обнаружили книгу... Вот это была взбучка!

— Он не рассказывал. Думаешь, мне не интересно?! — Лена встала закрыть двери на кухню, чтобы бубнением не тревожить супруга. — Сколько я не просила — он отвечал, что словами невозможно описать увиденное. Можно только догадываться, что это за место, но Максим все время читает библию. Поход в церковь стал его мечтой.

— Ленка, ты думаешь, он побывал... в аду? — Ира даже не пыталась скрыть скепсис.

— Да, — твердо сказала Лена. — Это стал другой человек. Я не могу описать, в чем отличия, но... — она замялась, подыскивая слова. — Может, я ошибаюсь, но у него что то с глазами. Такое чувство, что на тебя смотрит всевидящее око. Я думала, это последствия болезни, но теперь не уверенна. Они словно не его...

Договорить Лена не смогла. Ира заливисто расхохоталась. Это было так на нее не похоже, что Лена даже забыла, о чем говорила. Вытащить из Иры улыбку вообще то сложнее, чем разговорить стену. Даже самые бредовые мысли она выслушивала с серьезным лицом, часто и сама вливаясь в разговор.

— Ленка, не будь дурочкой! — отсмеявшись, сказала сестра.

От этого Лене стало обидно. Единственный человек, которому она доверяла подобные мысли, откровенно потешался. Разговаривать больше не хотелось.

Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по комнатам. Ира долго не могла уснуть. Именно в ту ночь у нее стала зарождаться черная зависть к сестре.

* * *

Максим чувствовал, что спит, но перед глазами яркая картинка, будто ему показывали кино.

Дверь хижины распахнулась и на поляну, залитую поднимающимся солнцем, выбежала девочка десяти лет. Трава еще мокрая, а в тени прохладно — мир просыпался, начинал подавать признаки жизни.

— Машенька, солнышко, — в дверях появилась кареглазая блондинка. — Аккуратно там! Не влезай ни в какие приключения, ни с кем не ходи и...

— Да, мам. Я помню, — на бегу ответила девочка. Через мгновение она скрылась в чаще леса.

— Возвращайся до темноты, — мать дала последний наказ дочери, но ответа так и не услышала. Постояв еще немного, зашла в дом.

Свет, плохо пробивающийся сквозь кроны, создавал впечатление таинственности. Маша любила это время суток, тот час, когда можно представить, что из за ближайшего дерева выйдет волшебник и предложит покататься на лошади, или возьмет в путешествие по далеким странам. Она представляла, что они будут лететь над землей, как птицы, а внизу люди будут заниматься своими делами. Ветер, обжигающий лицо, и ощущение полета — вот она, хозяйка свобода.

Быстрее Маша не бегала никогда. Хорошо знакомая тропинка пропускала ее. Мама одела дочь в простенькое платьице, которое год назад сшила сама. Маша любила это платье, как и все то, что делала мама. В это утро она состряпала вкусные лепешки и не менее вкусный напиток из малины. Быстро позавтракав, девочка сообщила матери о своих планах. Видя страстный блеск в глазах дочери, мать даже не пыталась оставить ее дома, выполнять какую либо работу. Она нарочно вечером рассказала дочери историю. Зная ее непоседливый характер, догадывалась, что Маша уйдет из дома ни свет ни заря. Так и получилось.

До деревни, куда спешила девочка, осталось немного. Последние метры по лесу Маша пробежала с удвоенной скоростью. Деревья расступились, и она оказалась на погосте. В нескольких метрах от того места, где выбежала Маша, стояли и молились две старухи. Своим появлением Маша их испугала. Та, которая постарше, даже вскрикнула. Затем пролепетала старым, похожим на предсмертный крик вороны, голосом: "Боже спаси и сохрани".

Мать никогда не учила Машу молитвам, а на вопрос "Почему?" всегда отвечала: "Тебе это не нужно".

"Не нужно — так не нужно", — думала Маша.

Мать то лучше знает.

Когда старушки оправились от испуга, Маша уже была далеко, но все таки услышала их слова.

— Опять эту нечистую принесло, — сказала старуха с каркающим голосом. — Не сидится ей в своем лесу! Бегает чернить сердце Натальиного Ивашки, а та тоже "умная", не видит, с кем общается сын?!

Машу всегда удивляло, почему люди так говорят, и однажды она спросила об этом мать.

— Понимаешь, доченька, — говорила мама, посадив Машу на колени. — Люди очень злые. Станешь старше — поймешь. — Маша действительно поняла, но поздно. — То, чего они не понимают, приписывают дьяволу, хотя по настоящему, предположим, это делает природа. Я когда то необдуманно совершила поступок, за который теперь расплачиваюсь изгнанием. Я очень стараюсь, чтобы к тебе люди относились лучше, а то, что там говорят — пускай говорят. Люди всегда говорят, всегда на кого то клевещут и придумывают. Иногда столько много про себя узнаешь нового...

Дом, где жил Ваня, третий слева. Маша уже подходила, когда увидела невдалеке лежавшего на земле котенка. Судя по всему, его переехала телега, после чего отнялись задние лапки. Когда Маша подошла к котенку, он поднял голову и попытался встать. Это могло выглядеть смешно, не будь жестокой правдой.

— Бедненький, — опустившись на колени, сказала Маша. — Какой человек мог так с тобой поступить?

Маша хотела взять его на руки, чтобы отнести домой, напоить молочком, приласкать и подарить любовь, но откуда ни возьмись, появилась старуха, закричавшая так громко, что могли услышать в соседнем селе.

— Отойди от него отродье! — она семенила к Маше и размахивала клюкой, будто находилась в самом центре сражения. — Что ты делаешь?! Пошла вон!

— Я всего лишь хотела помочь, — попыталась объяснить Маша, но старуха еще громче закричала "Отойди!" и кинула палку. Палка, не долетев совсем немного, ударилась о землю и, отскочив, попала набалдашником котенку в голову.