Билет в никуда

— Никто меня не уведет, если сама не захочу! — улыбнулась Яна.

— Так и я о том же! — мигом нашелся Иосиф. — Что такой королеве подходит только король, а королей сейчас очень, очень мало.

— Не на себя ли вы...

— Да что вы, — махнул рукой Иосиф. — Какой из меня король?! Я всего лишь обычный альпинист.

— Вау, — выдохнула Яна. — Так вы по горам лазаете?

Теперь Иосиф ее всерьез заинтересовал. Как любой творческий человек, она тянулась к людям нестандартных профессий, чьи образы потом можно использовать в творчестве.

— В последнее время уже редко, — вздохнул альпинист. — Здоровье не позволяет брать серьёзные маршруты, а мелочь... — махнул рукой. — Но вот учить я могу, чем собственно и занимаюсь.

— Так вы тренер? — Яна когда нибудь, в далеком и необозримом будущем, собиралась написать роман, правда еще сама не знала о чем. С течением времени, в зависимости от того, какой профессии ей попадался человек, менялся и центральный персонаж. Сегодня она решила, что сделает покорителя вершин главным героем.

— Да, — кивнул Иосиф. — Занимаюсь...

— Фу у у у у х! — послышался глубокий выдох у альпиниста над ухом. — Здравствуйте, — поздоровался низкий и пухлый, словно Винни Пух, мужчина лет шестидесяти с огромной фиолетовой шишкой на подбородке. — Меня Эдуардом Эдуардовичем зовут. Простите, прилягу. — Он поставил маленькую спортивную сумку на пол, вторая, кожаная, куда ничего кроме бумаг вместиться не могло, соскользнула с плеча и приземлилась рядом. Он почти упал своей необъятной массой на нижнюю полку, под Мишастиком. Толстое пузо курганом застыло над телом. Полы пиджака разметались, открыв взору потные подмышки. — Как я устал! Бог ты мой! — пробормотал он. — Еле успел. Ф у у у у х!

Поглядев на вспотевшего Эдуарда Эдуардовича, Иосиф вспомнил, что ему собственно тоже далеко не холодно. Он немного расстегнул молнию на олимпийке. Полностью не мог — под ней ничего нет. Единственную майку, которую брал в поездку к брату, растерзала его собака. Другую Иосиф попросить постеснялся. Да и не подошла бы на его спортивное тело майка маленького, пузатого как бочка, брата.

Альпинист поглядел на Яну. Попутчица не отрывала взгляда от узкого прохода между коек. Иосиф повернулся. К ним в отсек пробирался маленького роста щупленький мужичок в толстых роговых очках и заношенном коричневом костюме, из под которого выглядывала такая же древняя коричневая рубашка. На ногах потрепанные кроссовки. Перед собой мужичок нес тощую спортивную сумку. Его точный возраст никому из пассажиров определить не удалось. Мужичку могло быть, как тридцать пять, так и все пятьдесят. Шрам на нижней губе делал его похожим на тихого, но невероятно опасного преступника. Как Чикатило.

Мужчина подошел к последнему четырехместному отсеку, сверился с билетом.

— Вы заняли мое место, — ворчливо произнес он, уставившись на Эдуарда Эдуардовича.

— Подожди, — тронул его за рукав Иосиф. — Человек запыхался. Устал. Хочешь, присаживайся, — поднялся, уступая сиденье.

Мужчина поглядел на Иосифа мутными, словно две лужи, глазами.

— Я не хочу присаживаться сюда, — взвизгнул он. — Я собираюсь сесть на место, которое купил!

Мишастик оторвался от книги и свесился посмотреть на нового попутчика.

— Сейчас, сейчас, — пробормотал Эдуард Эдуардович.

— Ты не можешь пока здесь посидеть? Освободят тебе твое место, — альпинист попытался урезонить спутника.

— Я сказал, что буду сидеть на том месте, которое купил! — он так хлопнул по столику ладонью с зажатым в ней билетом, что стекло вагона содрогнулось. Когда убрал руку, Иосиф с Яной прочли на билете фамилию — Каннибалов.

— Встаю встаю, — Эдуард Эдуардович тяжело поднялся, подобрал сумку. Белки его глаз резко контрастировали с красным, как Кремлевская стена, лицом.

Стоило Эдуарду Эдуардовичу встать с койки, Каннибалов сразу схватил билет и забился в угол, к самому окну. Сумку поставил под ноги, словно там пара слитков золота и несколько пачек с крупными купюрами.

Мишастик вернулся к чтению книги, а Иосиф сел на место.

— Чокнутый, — прошептала поэтесса.

— Точнее и не скажешь, — кивнул Иосиф.

Эдуард Эдуардович с минуту потоптался на месте. Закинул сумку на третью полку, стал одной ногой на столик, заскрипевший от такого веса. Кряхтя, будто стокилограммовую штангу поднимал, с огромным трудом забрался на купленное место.

— Поезд отправляется, — донесся из прохода голос проводницы Юлии. — Просьба провожающих покинуть вагоны! — заглянула в последний отсек, зацепилась взглядом за развалившегося на койке Белоцерковца. — Уважаемые провожающие, — повторила, шагая к выходу и осматривая отсеки. — Поезд отправляется. Убедительная просьба покинуть состав!

Спустя несколько минут грохнула сцепка. Едва заметно вокзал начал двигаться, провожающие замахали руками, полетели воздушные поцелуи. Состав набирал скорость, вскоре исчез перрон, в соседних отсеках зашуршали пакеты, зашипел газ из открываемых бутылок. Моментально вагон наполнился запахами еды. Мимо последнего отсека начали курсировать женщины. Они толпились в очереди перед туалетом, чтоб переодеться в домашние халатики и пижамы.

— Тронулись, — через десять минут после отправления сказал Иосиф. — В добрый час.

— В добрый, — ответила Яна.

* * *

Белоцерковец храпел на весь вагон, изредка разбавляя эти звуки задорным бульканьем. Прошла проводница, еще раз сверила электронные билеты. У режиссера бумажный билет торчал из кармана джинс, и так как он вряд ли б отреагировал даже на атомный взрыв, Юлия вытащила билет, оторвала нужную часть.

Когда запах еды рассеялся, а некоторые начали стелить постели, якобы лечь, а по сути, чтоб на их месте не сидели, Эдуард Эдуардович достал из сумки внушительную курицу гриль — еще горячую, в термопакете, три упаковки сока, помидоры, одноразовые столовые приборы, хлеб, соль, грузинскую аджику, огурцы. Заметно опустевшую сумку вернул под койку.

— Присаживайтесь, — позвал всех. — Поесть я люблю. И покормить других тоже люблю!

Умопомрачительный запах курицы убедил не только мужчин поесть мяса, но даже Яна соблазнилась. Белоцерковца, совместными усилиями, переложили ближе к стенке, а рядом разместились Эдуард Эдуардович и Иосиф. Яна с Каннибаловым и Мишастиком сидели на противоположной койке.

Поначалу все усиленно жевали, но позже, когда животы заурчали, перерабатывая еду, медленно, но верно, завязался разговор, в котором не участвовал лишь Каннибалов.

Каждый начал беседу на волнующую его тему. Так Иосиф поведал об упадке в спорте. Мол, его не финансируют, не развивают. Припомнил юность, когда занимался альпинизмом, то все выезды, все снаряжение ему оплачивало советское государство, а сейчас занятие альпинизмом своим чадам могут позволить лишь хорошо обеспеченные родители.

Яна перехватила инициативу и завела речь об упадке в культурной области. Сказала, что, будучи поэтессой и членом Союза Писателей, два первых сборника стихов ей пришлось публиковать за свой счет, лишь третий согласилось выпустить мизерным тиражом одно крохотное издательство. По ее словам стихи нужны только поэтам, а это говорит об огромной яме в культуре России.

Когда она договорила, проснулся Белоцерковец. Поднялся на локте, мутным взором осмотрел попутчиков.

— Зайцы переростки, — буркнул режиссер. Тут же завалился и вновь заснул.

Мишастик заспорил с Яной, доказывая, что культура никуда не делась, просто перетекла в другое русло. Пока они спорили, Эдуард Эдуардович жаловался Иосифу на бюрократию, забившую, словно сошедший сель, все отверстия управленцев. Лишь Каннибалов не сказал ни слова. Он успевал послушать Мишастика и возражения Яны, одновременно вникая, на что жалуется Эдуард Эдуардович.

Обе дискуссии закончились одновременно, будто по команде. Четыре пары глаз остановились на Каннибалове.

"Начинается?!" — горько подумал он. Ситуация требовала, чтоб Каннибалов что то сказал, но не мог придумать ни слова. На помощь пришла ситуация.

У Яны в сумочке зазвонил телефон. Женский аксессуар остался на боковом сиденье. Поднимаясь, она стукнулась, как недавно Белоцерковец, головой о верхнюю койку.

— Ненавижу поезда! — поэтесса потерла макушку. Подошла к сиденью, достала из сумочки мобильник. Все мужчины, пусть и ненадолго, задержали взгляды на попутчице, а в особенности на ее притягательной попке.

— Я тоже не собирался ехать на поезде, — Иосиф с трудом оторвал взгляд. — Думал на самолете. Так вот, сейчас бы уже к Москве подлетал.

— Мы, вероятно, на одном рейсе намеревались лететь, — подтвердил Мишастик. — Что это за засада с аэропортом? Никогда о таком не слышал!

— И я собиралась лететь! — Яна убрала мобильник в сумочку. — Ну, а вы? — присела на место, посмотрела на мужчину в очках. — Вы все молчите и молчите. А чем вы занимаетесь?

Каннибалов глубоко вдохнул, поправил тяжелые очки, пожевал губами.

— Каннибалов Василий Петрович, — представился он. — Несмотря на такую оригинальную фамилию, я всего лишь педиатр тридцать седьмой детской больницы Ростова на Дону.

— А это где? — одновременно спросили Мишастик с Эдуардом Эдуардовичем.

Мишастик, вместе с остальными участниками "Лейкемии", лишь несколько лет назад переехал из "Папы" в Москву, а Эдуард Эдуардович всю жизнь прожил в Ростове.

— В центре, — сказал Каннибалов, лихорадочно придумывая, как выйти из сложившейся ситуации.

Помог, как всегда, случай. В отсек вошла Юлия.

— Чай? Снеки? — предложила проводница.

Глава 2

Белоцерковец проснулся, когда солнце за окнами уверенно ползло в зенит. Тело налилось свинцом, голова гудела, а во рту пустыня, хоть кактусы сажай. Попытался встать, но организм, ослабленный недельным запоем, отреагировал отрицательно — появились рвотные позывы, а в голове, будто атомная бомба взорвалась. Режиссер несколько минут лежал с закрытыми глазами и пытался вспомнить цепь событий, приведшую его в поезд.

Он помнил, как приехал десять дней назад в Ростов по заказу "Первого" канала. Ему поручили снять документальный фильм с рабочим названием "Партизаны Великой Отечественной", для которого он и поехал собирать материал. Помнил, как отправился к Виктору Бровкину, ветерану ВОВ. Помнил его долгие и нудные рассказы о войне. Помнил, как вышел из дореволюционного здания и зашел в ближайшую забегаловку, выпить холодного пивка, чтоб хоть как то избавиться от невыносимой ростовской жары. Помнил, как осушил первый бокал, а дальше... Все смешивалось в переплетении лиц, квартир, бутылок.

Он ощупал полку. Сумки нет. Пересилив тошноту и превозмогая головную боль, опустил голову и посмотрел под койку. Ничего. Чистый коричневый пол.

— Бли и и н! — Белоцерковец откинулся на койку и закрыл глаза. Проверил карманы, где ничего кроме паспорта, билета и двухсот рублей не оказалось. — Бли и и н! — заключил он.

Одежда, вещи, фотоаппарат, телефон, диктофон, записи, командировочные и прочие ценные вещи пропали. Режиссер хлопнул себя рукой по лбу. Голова отозвалась звоном в ушах и тупой пульсирующей болью. Он встал, поморщился от молоточков, застучавших в виски, мутными глазами оглядел спавших попутчиков. Затем отправился к проводнице. Режиссер шел мимо пустых коек с неубранным бельем и не мог вспомнить, как оказался в поезде. Ведь поклялся не ездить на этом изобретении дьявола с того дня, как брат близнец погиб под колесами тепловоза.

Белоцерковец добрел к приоткрытому купе проводницы. Слева находился "титан" с кипятком. Режиссер готов был его осушить до дна. Он постучал в приоткрытую дверь. Сразу заглянул. Проводница лежала на левом боку. Из приоткрытого рта доносился тихий храп.

— Ау! — еще раз постучал режиссер.

Проводница крепко спала.

— Ау у у у! — сильнее постучал пассажир.

Безрезультатно.

— Не, ну ты че?! — Белоцерковец ногой затарабанил в дверь. — Я тут стою, напрягаюсь, а она дрыхнет, как кот, объевшийся сметаны! Подъем, тетя!

Юлия проснулась, поморгала слипшимися глазами.

— Тебе чег... Что вам? — поправилась она.

— Вода есть?

— Там, — указала Юлия на "титан".

— Тогда стакан дайте.

— Стаканы идут... — Юлия широко зевнула. — Идут вместе с чаем... — ее взгляд упал на телефон, где заставкой стояли часы. Стоило ей взглянуть на время, сон как рукой сняло. Восемь тридцать утра. Час назад было прибытие в Москву, однако поезд до сих пор ехал.

Юлия вскочила, будто койка превратилась в сковороду. Белоцерковец едва успел отшатнуться, когда проводница вихрем пронеслась в вагон. Добежав до второго четырехместного отсека, она остановилась, будто перед непреодолимой стеной.

Белоцерковец прикинул, что если купит стакан чая, то не хватит на пачку сигарет, зажигалку и метро.

— Да дайте стакан, — начал он. — Что вам жалко, что ли? Съем я его, что ли? Я просто попью воды!

Юлия застыла посреди прохода, словно статуя. Даже покачиваний поезда не замечала, превратившись с ним в одно целое.

— Да дай стакан, мать твою! — Белоцерковец дал волю похмелью.

В проходе появилась голова Мишастика. Он дважды хлопнул в ладоши, привлекая внимание.

— Ты чего орешь? — рыкнул барабанщик.

Режиссер смутно припоминал, что накануне с этим типом произошел какой то скандал, но забыл из за чего.

— Дайте стакан, пожалуйста! — существенно сбавив тон, повторил он.

Юлия медленно повернулась.

— Где все? — на пределе слышимости спросила она.

Только теперь Белоцерковец обратил внимание, что койки пусты.

— Вышли наверно, — пожал плечами. — А куда им еще деваться то?

Юлия посмотрела на него, как на мамонта.

— Куда вышли? — прошептала она.

— Как куда?! — не понял Белоцерковец. — Туда! — указал на пролетавшие за окном деревья. — Стакан дадите?

— Вы разве не понимаете, что без меня они выйти не могли?!

— Да чхать я хотел, — вновь дал волю похмелью Белоцерковец. — Могли они выйти или не могли! Какая мне на хер разница?! Дай стакан, чума болотная!

Мишастик как раз соскочил с койки, обулся, когда услышал требование Белоцерковца.

— Слышь, ты, — крикнул он режиссеру неудачнику. — Как там тебя? Белогвардеец? Так вот, Белогвардеец, если я еще раз услышу от тебя такие слова в сторону девушки, то размажу твой фейс по тейблу. Я достаточно ясно выразился?

Белоцерковец зыркнул на барабанщика. Как Мишастик и ожидал, режиссер отвел взгляд.

— Что за шум, а драки нет? — Иосиф приподнялся на локте, выглянул с боковушки в проход. — Чего ругаемся, мужики?

Яна давно не спала, первый же выкрик Белоцерковца разбудил ее. Блаженный сон, с которым она боролась до четырех утра, не желая прикасаться к простыням, ушел вместе с приятными сновидениями.

— Да так, — ответил Мишастик. — Жизни кое кого пришлось поучить.

Белоцерковец, несмотря на расстояние и мерный перестук колес, расслышал слова рокера. Ответить побоялся. Страх сковал горло ледяной цепью. Сковал так, что даже пить перехотелось.

— Молодежь, — буркнул с верхней койки Эдуард Эдуардович. Закряхтев, перевернулся на другой бок.