«Сентиментальный ты дурак, Колесников. Стареешь».
В отношении тоски он жутко завидовал Удине. Того, похоже, отдаленность родных краев совершенно не заботила. Он твердо и уверенно гнул свою линию, никогда не смущаясь и даже не краснея от сказанных нередко глупостей. Убедить его в чем-то, даже предоставляя доказательства истинности слов, было невозможно. Упертый и непробиваемый. Удина, возможно, не раздражал так сильно, если бы им доводилось встречаться только на заседаниях Совета, проводимых не так уж часто. Но злодейка-судьба и юмористически настроенный Совет Цитадели решили, что для большого счастья в личной и общественной жизни Колесникову явно не хватает близости Удины. И приблизили его персону на опасное расстояние — кабинет посла Альянса находился прямо напротив его собственного. Колесников уже шагами померил расстояние между письменными столами. Из пистолета можно было легко попасть, даже не приближая прицел. Даже безвкусно сделанную вазу можно было докинуть и попасть в голову незадачливого Удины, если, конечно, двери будут открыты. И если посол Альянса сумеет настолько разозлить спокойного соседа.
И вроде бы на такую мелочь, как опасно-близкое расстояние можно закрыть глаза, но сволочной посол, видимо, решительно скучал по Колесникову, поэтому редко оставлял в одиночестве надолго. Все пытался спровоцировать скандал и объявить на весь мир, что посол советской страны — трамвайный хам. Но не получалось у него. Колесников терпеливо сносил все выходки Удины, время от времени отвечая ему мелочами вроде забаррикадированной на ночь двери и ложных вызовов в его кабинет одной из азарийских девиц, работающих у Спутницы. Это было ребячество, но смотреть, как Удина задыхается с утра от злости, когда, наконец, его спасают из кабинета, было чертовски приятно. Или видеть румяное личико немолодого посла, доказывающего, что не приглашал к себе «жрицу любви». Конечно, это было злоупотреблением дружбой с некоторыми агентами СБЦ — сам бы Колесников не додумался до некоторых выходок, но не любили Удину многие и пакостили ему с удовольствием. Правда, подобные личные оскорбления Удина огласке не предавал, видимо, стесняясь, а советский посол умудрялся сохранять невинное выражение на лице, глядя как новый «друг» поспешно несется в уборную после очередного ночного «ареста» в собственном кабинете.
— Значит, они не одобряют строительство новой станции, — задумчиво заговорил генсек.
Колесников посмотрел на голографическое изображение руководителя.
— Альянсу больше нравится экспериментировать с новыми моделями кораблей. На это они не жалеют средств. А Совету безразличны любые строительства в системах людей, если, конечно, это не оружие массового поражения. Возможно сегодня мне выпадет шанс полюбоваться на это чудо-техники. Говорят, пробная миссия Альянса на этом корабле была… не очень успешной.
— Этот союз напрягает меня все больше. А господин Удина все еще надеется выставить СССР засоренным аппендиксом на теле Земли. И, наверняка, пытается завербовать вас, мой дорогой друг. Не удивлюсь, если в вашем общении имеют место быть долгие чаепития в его кабинете, — чуть улыбнулся генсек.
— Если бы он знал, что приглашает себе в кабинет разведчика, то не был бы столь гостеприимен, — тоже не смог сдержать улыбку Колесников. — И никаких чаепитий, определенно.
Нет, одно все-таки было. В первый день знакомства лицемерный Удина пригласил выпить кофе в одной из кофеен Президиума. Однако оказался дипломат редким жлобом и не купил советскому коллеге даже булочку к этому самому кофе. А уж о длительных монологах Удины во время их «свидания» Колесников и вовсе старался забыть. Нудная речь под неприятный, горький кофе — пожалуй, за эти два часа нужно отомстить послу. Колесников еще тогда решил в отместку сводить неграмотного коллегу на литературный вечер. И спиртное при этом не давать. И из зала не выпускать. Или побыть совсем жестоким и сводить на балет…
— Да, с Удиной нелегко, но могло бы быть и хуже, — заговорил Колесников.
Вообще-то хуже было некуда. Но, в принципе, альянсовский посол не был геем и не приставал к нему. Уже есть за что поблагодарить судьбу. Но это же и лишало повода сломать ему коленную чашечку. Колесников привыкал искать хорошее в плохом и наоборот.
— Я жду вашего отчета после заседания, Колесников, — попрощался генсек.
Колесников кивнул. Вызвав Удину по связи, он предупредил, что сейчас зайдет. Ну не мог он, как посол Альянса, взять и ворваться без стука. Даже на ум не приходило. Один из плюсов нахождения на Цитадели, это возможность пренебречь негласными советскими правилами. А именно расстегнуть верхнюю пуговицу на кителе. На службе он этого не позволял себе. Порядок, значит порядок во всем. Это было крепко втемяшено, наверное, на уровне корневой системы. Да и ношение военной формы, правда с отцепленными погонами и нашивками, было привычным. Страна Советов от старой формы не отказалась и не стала шить полуклоунские разноцветные наряды воякам из неудобных и непрактичных материалов. Все было по старинке: стоячие погоны, которые обязательно перекашивались, если их неправильно пришить. И сразу видно, у кого руки не к тому месту прикручены. И не страшно наклоняться, так как совершенно не опасаешься, что брюки разойдутся по швам, как это случалась у альянсовских генералов-адмиралов-маршалов в неподходящие моменты. Пусть и не такая красивая форма, как у новых союзников-стиляг, но родная и во всех традициях.
— Колесников, вы заставляете себя ждать, — заявил Удина, деловито восседающий в кресле и в окружении солдат и офицеров с нашивками Альянса.
Да с чего бы это. Не опоздал ни на минуту, и Удина это знает. Постоянное желание возвыситься за чужой счет Колесникова смешило. Но подыграть послу тоже не трудно.
— Простите, Удина. Мне никогда так стыдно не было, — искренне заговорил Колесников. — Представляете, попросили просмотреть «расстрельные списки» неугодных СССР элементов, мешающих отлаженной работе советской машины. Спрашивали, нужно ли кого-то добавить из моего окружения, — Колесников прищурился. — Я ответил, что знаю только вас на Цитадели.
Наградой ему было моментально побледневшее лицо Удины. Запад всегда кормил байками своих граждан. Дескать, коммунисты — дикари, расстреливающие своих же без суда и следствия, а что они могут с нами сделать, если доберутся сюда. Стоит отметить, такие наговоры ЦК не мешали, даже веселили.
— Не воспринимайте все так серьезно, Удина. Я же шучу. Знаю я не только вас, — Колесников встретился взглядом с темнокожим офицером. Тот и бровью не повел. И защищать своего посла не кинулся. Разведчик даже представить не сумел, что бы сделали с человеком, заговорившим так с чрезвычайным послом СССР, как он с Удиной.
— Сейчас не время для шуток, Колесников. Колония Альянса подверглась нападению гетов. Или вас это не волнует, ибо это не коммунистическое поселение? — смог взять себя в руки посол.
— Не говорите ерунды, Удина. Нет никаких коммунистических или некоммунистических колоний. Есть человеческие. И мы должны заботиться о них вместе, несмотря… — Колесников замолчал, подбирая слова.
«Несмотря на то, что ты лживый ублюдок, которого надо высечь на Красной площади»
— На то, что мы разные и не всегда друг друга понимаем, — договорил он.
— Я рад, если вы так думаете, — Удина даже хмуриться перестал. — Андерсон, будьте любезны пересказать Колесникову то, что рассказали мне. О провале миссии.
— Я бы не назвал эту миссию «провальной», скорее не совсем успешной. Шепард успел отключить бомбы и спас колонию. Все могло быть гораздо хуже, — спокойно отозвался Андерсон.
Колесников перевел взгляд на высокого мужчину, стоявшего рядом с капитаном Альянса. Раньше он воочию не наблюдал героя Элизиума, которого героем в СССР не считали. Странным казался и тот факт, что во время Блица он не считал потери, а сейчас вдруг вздумал спасать почти пустую колонию от взрыва. Что он спасал? Коробки, которые Альянс так любил строить, обещая, что скоро это будут сплошные высотные дома? То есть людьми жертвовать не так страшно, как домиками-уродцами? Этого Колесников не понимал.
— Было еще кое-что, посол, — заговорил Шепард, глядя на Колесникова. — Маяк, который мы должны были вывести, вызвал у меня странные виденья перед тем, как взорваться.
— Маяк вроде того, что был на Марсе? — спросил Колесников, переводя взгляд на Удину.
Тот отвернулся. Он даже и не подумал рассказать об этой миссии. Сказал лишь, что это пробный полет «Нормандии» и смотры Шепарда на предмет назначения СПЕКТРом. И больше ничего. Видимо, счел суть ненужной частью.
— Руководил гетами, напавшими на колонию, Сарен. СПЕКТР Совета, — продолжил Шепард. — И с Удиной я согласен — миссия провалена. СПЕКТР, напавший на Иден Прайм убил другого СПЕКТРа, который должен был наблюдать за мной. Первое самостоятельное задание и результат даже не утешительный. Прискорбный, скорее.
— А с чего бы гетам нападать на колонию? Насколько я знаю, они вели войну только со своими создателями. Да и то в пределах родной системы кварианцев. С чего бы им вылезать со своей планеты и нападать именно на людей? Почему люди? — Колесников посмотрел на Удину. Тот пожал плечами.
— Видимо, звание СПЕКТРА всегда будет недостижимым для человечества, — с тоской произнес посол Альянса.
— Вы минуту назад упрекнули меня в бесчеловечности, а сами принялись рассуждать о званиях и рангах. Не туда думаете, Удина. Если это акт именно против людей, то надо думать, как это усмирить в зародыше. Может, посмертное вручение статуса СПЕКТРа вас сделает счастливей, но меня точно нет. К тому же сами посмотрите: один агент убивает другого. Не слишком по-товарищески как-то. Зачем лезть в эту гнилую организацию, если там давно знакомые расы друг друга не жалеют? Может, нужно сначала разобраться с нашими внутреправительственными противоречиями, а потом прыгать «из грязи в князи»?
Судя по лицу Удины, последней фразы он не понял. Впрочем, это не так уж важно.
— А разве среди коммунистов не бывает предателей? — спросил темноволосый мужчина, соблаговоливший повернуться.
— Бывают, разумеется, — Колесников посмотрел ему в глаза. — Но нечасто и недолго.
Юнец вновь отвернулся.
— Встретимся на Совете, Колесников. Думаю, Вам будет интересно, — подал голос Удина.
— Не сомневаюсь, — отозвался Колесников, покидая кабинет посла.
* * *
**
Колесников не уставал удивляться. А ему казалось, что он видел в этом мире весь идиотизм. Ан нет, находились индивидуумы, все еще поражающие воображение. И самое главное, тот самый индивид был, как казалось разведчику, уже прочтенной неинтересной книгой. Доказывающий свою правоту Шепард смотрелся не так уж плохо, спокойно поддакивающий ему Андерсон еще лучше, стоящая позади платформы парочка, играющая роль свиты и помалкивающая, была просто великолепна… И был Удина.
Посол Альянса словно не понимал, что Совет созвали не для того, чтобы назначить его председателем кабинета СПЕКТРов. Или палаты, черт его знает, какая там иерархия, а по причине нападения на колонию. Фразу «Человечество заслужило» он произнес шесть раз — Колесников загибал пальцы. И больше ничего. Отдувался за посла Шепард, далекий от политики. Разумеется, его не учили говорить так, как требовалось для подобных заседаний. Колесников давно понял, что Альянс состоит не из глупых и недалеких, а из недоученных людей. Ну не виноваты они в том, что выбирая себе определенный род деятельности, изучение остальных наук, не относящихся к оной, становится невозможным. Не «грузил» Альянс знаниями своих же людей, отчего регулярно страдал, хотя на причины старательно закрывал глаза.
И разумеется, Шепарда с позором отправили в задницу крогану. Хоть и более красивыми словами. Но смысл не менялся. Сам же Колесников молчал, так как многое он не знал. Засранец-Удина, видимо, пытался быть загадочным, поэтому коллегу не посвящал в тонкости. То, что обвиняемый СПЕКТР и убитый оказались одной расы, совсем выбивало из колеи. Какими бы не были отношения между Альянсом и СССР, они не враждовали. Было непонимание, откровенная нелюбовь, недосказанность — что угодно. А тут один турианец убивает другого и все это происходит среди СПЕКТРов. Нет, в такую организацию спешить не стоит. Наверное, от нее даже лучше бежать.
— Придется тебе самому искать доказательства вины Сарена. Начни с Харкина, а там уж как пойдет, — посоветовал Андерсон.
Нахмуренный Шепард, недовольный решением Совета, сухо кивнул. Колесников прекрасно понимал его чувства. Ему самому было противно в первые месяцы от этой работы. Правда, уровень его образования был повыше, поэтому разведчик быстро стал чувствовать, где нужно молчать, а где безостановочно говорить. А еще видеть в принимаемых решениях второе дно. Вот как сейчас. Почему не провести расследование, ведь в вами же созданную организацию плюнули? И кто? Людишки, которые даже между собой договориться не могут. А где же престиж этого звания, если любой, самый «замученный нарзаном» волус может кинуть камешек в огород СПЕКТРов? Выходит, что Совет просто тянет время непонятно для каких целей. Но кроме Колесникова равнодушие правительства Цитадели, видимо, никого особо не удивило.
— Я буду в кабинете Удины, если что, — прощаясь, произнес Андерсон.
Колесников тоже направился к себе. Нужно было многое рассказать генсеку.
* * *
— Адмирал Хакет потребовал присутствия коллегии из Комитета обороны на постройке нашей станции, — поделился генсек.
— Не припомню праздника, чтобы наши ученые следили за постройкой Арктура, — отозвался Колесников.
— Да бес с ними, пусть любуются, — просто ответил генсек, не стесняющийся в выражениях. — Хотят смотреть — пусть смотрят, хотят изучать — пусть изучают. А полезут в запрещенные зоны — пристрелим.
— И разозлим Альянс в очередной раз, — уточнил Колесников.
— Если мы с тобой полезем в засекреченные архивы по работе со станцией, нас тоже расстреляют. Не знаю, как в Альянсе, а у нас все равны. Если их что-то не устраивает, лучше не надо лезть туда. Ну или не обижаться впоследствии, — генсек улыбнулся. — Удина, наверное, рвет и мечет.
— Мечет более точное слово. Полчаса назад смел обед, теперь ждет свой английский пятичасовой чай. А Шепард бегает с высунутым языком по Цитадели.
— Я отправил контр-адмирала Михайловича на Цитадель. Ну, проверить «Нормандию». Мол, вы нас контролируете, а мы вас. Думаю, он добавит Удине седины. Подлец слово СПЕКТР забудет, когда начнет задыхаться от возмущения.
Колесников улыбнулся. Прекрасный выбор ревизора. Михайлович был противный и дотошный. А еще самоуверенный до умопомрачения. И уж поставить в тупик неподготовленных слушателей гневно-справедливыми фразами он мог с легкостью. Колесников его не слишком любил, но сейчас радовался, зная, что все, что ему пришлось перенести из-за Удины, вернется тому в большем объеме. Хорошо бы запереть этих двоих где-нибудь и в щелочку наблюдать за ними, подленько хихикая. А еще пари заключить самому с собой: кто из них первый свихнется и попросится домой, к мамочке. Колесников поставил бы на Удину, так как прожженного Михайловича трудно вывести из себя.