Император двух Империй

— Турки больше не пытаются сбить гидроплан?

— Нет, Государь. Прошлый раз это вызвало в городе колоссальную панику и несколько человек даже затоптали в толпе. Так что теперь аэропланы летают без помех.

— Хорошо. Что сообщает Кутепов?

— Генерал Кутепов сообщает, что в обеих столицах гарнизон приведен в полную боеготовность и они готовы к любым неожиданностям, но пока, слава Богу, все в порядке и никаких явных признаков внутренней смуты не наблюдается. Все явно затаились и ждут, чем все закончится. Это же подтверждает МВД, Имперское СБ и Отдельный Корпус жандармов. Министерство информации господина Суворина полностью контролирует ситуацию в прессе и готово к началу кампании.

— Что ж, тогда давайте "добро" на начало операции.

— Слушаюсь, Ваше Императорское Величество!

Мой новый командующий Императорской Главной Квартирой генерал Артемьев закрыл папку.

Операция началась. Компьютеров и спутниковой группировки у нас нет, так что как-нибудь закатим это солнце вручную. Хотя от ноутбука я бы сейчас не отказался.

* * *

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ. БОСФОР. БУХТА СТЕНИЯ. КРЕЙСЕР "YAVUZ SULTAN SELIM". 18 августа 1917 года.

— Хороших новостей у меня нет, к сожалению. Константинополь охвачен ужасом и паникой, власть парализована так, словно русские уже стоят у ворот. Никто не хочет брать на себя ответственность ни за что. Я был в нашем посольстве. Герр фон Кюльман сообщил мне, что принято решение об эвакуации дипломатической миссии. В посольстве спешно жгут секретные документы. И, как вы поняли, господа, угля нет.

Командиры "Гебена" и "Бреслау" переглянулись. Что ж, все понятно. Мрачный адмирал Сушон продолжал:

— Получен приказ из Берлина. Принять бой в качестве артиллерийской батареи, препятствуя возможным действиям русского флота в акватории Босфора. При угрозе захвата Стении или Константинополя нам приказано вывести крейсера на центр фарватера в самом мелком месте и открыть кингстоны. При этом корабли приказано максимально повредить взрывом, чтобы избежать их подъема и возвращении в строй русскими. Экипажи будет ждать наш угольщик, который доставит людей в порт, для посадки на нейтральный транспорт. Впрочем, дорога в Фатерлянд будет очень долгой, поскольку от Австро-Венгрии мы отрезаны — итальянский флот наглухо перекрыл вход в Адриатическое море.

* * *

ИЗ СООБЩЕНИЯ РОССИЙСКОГО ТЕЛЕГРАФНОГО АГЕНТСТВА (РОСТА). 5 (18) августа 1917 года.

Из Николаева вышел в море для проведения ходовых испытаний новейший российский линкор "ИМПЕРАТОР НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ" построенный по типовому проекту серии "Линкор "ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ".

После вступление корабля в строй, он станет третьим самым современным линейным кораблем, входящим в состав сил Черноморского флота России.

Напомним читателям, что в Севастополе успешно завершен подъем линкора "ИМПЕРАТРИЦА МАРИЯ", затонувшего в следствие германской диверсии. Возвращение в строй главного корабля серии намечено на 1918 год.

* * *

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА:

ПИСЬМО НАДЕЖДЫ КОНСТАНТИНОВНЫ КРУПСКОЙ СЕСТРЕ МУЖА — МАРИИ УЛЬЯНОВОЙ.

Марье Ильиничне Ульяновой.

Милая Маняша!

Я собиралась сегодня настрочить длинное-предлинное письмо: Володя укатил в Париж, и без него стало как-то пусто. В мае моя базедка* обострилась и обрекла меня здесь на скучную "холостую" жизнь. Приезд Клары** и Анжелики

лишь отчасти скрасил мои "больничные" будни.

Из Парижа от Володи была всего одна открытка, да и та шла 2 недели. На днях получила от Володи письма, одно шло 4 недели, другое — 3. Ужасно долго письма идут. Володя советует мне призаняться испанским языком, пока учу с Анжеликой итальянский я вряд ли последую его совету. Но после клиники девочки обещали мне найти испанца, по опыту знаю так дело пойдет лучше. Я заразилась, видно, Володиной idИe fixe — хочется одолеть языки во что бы то ни стало.

Володя выслал немного денег на лечение и житьё. Теперь и на новую операцию хватит. Надеюсь она поможет лучше первой. В первом письме вспоминал Володя про шушенский "семейный тулупчик" что он купил мне в Красноярске. Помню, как счастливы мы были в те дни, вместе ездили в нем к Куровскому

. Тогда ещё Володя шутил что места в нем ещё не двоих хватит. Девочки молчат, но я чувствую, да и по 14-му году знаю, что не на нас двоих теперь тот тулупчик. Я Володе ещё до войны в Париже предлагала от него уйти, но он хоть и атеист на всё твердил что "наш брак венчанный". Может наконец эта революционная кутерьма поможет его счастью.

Вторым письмом Володя прислал свои "Уроки"

*. Пожалуй, это пусть краткая, но сильнейшая его работа. Он гений и умеет увидеть и написать то что ускользает от всеобщего понимания. Высылаю их тебе. По возможности тоже пошли товарищам. Хоть наш покой здесь и охраняют итальянцы, но в других кантонах беспокойно и дойдут ли мои письма не знаю.

Ну, прощай, крепко обнимаю.

Н. Ульянова

* имеется в виду Базедова болезнь ("зоб") которой с юности страдала Надежда Константиновна.

** Клара Цеткин — немецкая социалистка сопредседатель РКИ

Анжелика Балабанова — русская и итальянская социалистка, член ИК РКИ

Куровский — минусинский сахарозаводчик

*имеется в виду работа Владимира Ульянова "Уроки новые Коммуны"

* * *

КРЫМ. ДВОРЕЦ "МЕЛЛАС". ИМПЕРАТОРСКИЙ КОМАНДНЫЙ ПУНКТ. 5 (18) августа 1917 года.

Отложив доклад генерала Брусилова о последних раскладах перед генеральным наступлением на Константинополь, я устало потер глаза.

Гонка, гонка. Бешенная гонка. Гонка изо всех сил.

Ничего нельзя отложить или замедлить. На нашей стороне время и на нашей стороне погода. Каждый день промедления мог в разы усложнить нашу главную задачу — взять Проливы. Потому и спешили. Да так спешили, что ногти ног срывали на бегу. Да и рук тоже.

Спешили. Пока не изменилась международная и внутренняя обстановка, пока войска на кураже и готовы идти вперед, а не затеют какую-нибудь свою очередную бузу. Пока наши "союзники" не очухались и не начали нам ставить палки в колеса. Пока...

Да уж, свадебное путешествие. Привез, что называется, молодую жену в Крым. В путешествие.

В путешествие, Карл! Свадебное!

Сколько длится свадебный отпуск у Императора и Императрицы? Не знаю, как у кого, интернета у меня нет под рукой чтобы посмотреть, а вот у нас все было отнюдь не так красиво, как иной раз можно прочитать в официальных мемуарах всякого рода царственных особ.

Всей романтики у нас было — сладкая ночь, день (с перерывом на совещание с монархами Италии, Болгарии, Греции, Румынии, Черногории, да на планирование решающей битвы Великой войны), плюс еще одна вкусная ночь, в том самом охотничьем домике, в котором милым рай и в шалаше. Увы, так оно и пока, и есть. Пока рай остался именно в той ночи и именно в том домике-шалаше. Утром же, суровая действительность вырвала нас из неги блаженства влюбленных молодоженов и отправила в грязные завшивленные окопы повседневности.

Я, так сказать, влюбленный Ромео, чуть ли не круглосуточно, решал вопросы подготовки к генеральному наступлению и своему отъезду в Севастополь, пытаясь при этом разрулить проблемы в собственном столичном тылу, которые в любой могли вылиться в прелестный государственный переворот. И это при том, что я Москву должен был покинуть на неопределенное время. Может на месяц, а может и на два. И до тех пор, пока мои войска не одержат самую знатную победу в новейшей истории Империи, я не мог быть уверенным в том, что меня не попытаются сбросить с того самого, старого стула, с высокой спинкой, увенчанной короной, которое стоит у стенки в Андреевском зале Кремля. И ясно, что желающие постараются законопатить меня еще до падения Константинополя, ибо после него моя популярность достигнет просто космических высот и сбросить меня можно будет только прямым ядерным ударом.

Более того, я бы не исключал, что найдутся внутренние враги, готовые сорвать наступление или даже подвести наши войска под разгром, лишь бы свалить мою худощавую тушку с трона. Ситуация вокруг свержения Николая Второго не оставляла мне ни малейших иллюзий на сей счет. Тем более что перед свержением он тоже задумал взять Константинополь. Как и я. Поэтому следить нужно было за событиями весьма и весьма бдительно. И принимать всяческие превентивные меры.

Моя же бедная Маша, сначала погрузилась в бесконечные репетиции празднования 770-летия Москвы и нашей с ней коронации. А это, скажу я вам, то дело, которое требует недюжинного здоровья и терпения. Не говоря уж о том, что ей приходилось разучивать просто-таки квадратные метры текста на русском языке, да так, чтобы не было слышно ни малейшего акцента. Хотите попробовать? Запомнить хотя бы двадцать-тридцать тысяч знаков текста, вот, хотя бы, на венгерском языке? И чтоб без акцента! Ведь русский язык для Маши был ничуть не ближе. Кстати, меня также не обошли стороной все эти репетиции, ведь коронация касалась и меня самого. Хоть язык я знал и то легче.

Потом наступил ад самой коронации. Бесконечный день всяких церемоний, богослужений, маршей, молебнов, смотров, проходов, выходов, парадов...

И вот наступил тот самый момент, когда Патриарший местоблюститель митрополит Московский и Коломенский Макарий возложил мне на голову Большую Императорскую корону.

Что я чувствовал в этот момент? Волнение? Триумф? Гордость за себя самого, что мне, попаданцу из 2015 года не только удалось не пропасть в этом самом 1917 году, не сгинуть в огне революции, но еще и удержать Россию от катастрофы? Откровенно говоря, ни о чем таком я в этот момент не думал, а почему-то подумал о том, что корона эта жутко тяжелая, куда тяжелее пресловутой Шапки Мономаха. А я ведь собирался возложить на свою голову не одну, а целых три Императорские короны. Не свалюсь ли я под их тяжестью?

И лишь когда передо мной моя милая Маша плавно опустила свои колени на специальную подушку и склонила передо мной голову, я почувствовал волнение. Даже как-то дыхание перехватило, когда я принял из рук Макария Малую Императорскую корону и бережно возложил ее на голову любимой женщины. Моей любимой Императрицы Всероссийской.

Что ж, Машенька, твоя корона легче моей. И я сделаю все, чтобы так было и впредь...

Легче?

Кто верит в то, что принцесса, выйдя замуж, начинает жить в сказке, пусть почитает эту историю о том, как умная и гордая римская принцесса стала вдруг настоящей Императрицей Всероссийской.

Я не мог не видеть, как побледнела и осунулась Маша за эти бешенные дни. Куча новых обязанностей, куча доставшихся в наследство от прежней Императрицы Марии дел, официоз, прошения, письма, снова прошения. Больницы, школы, дома призрения, госпитальные поезда. Гимназии, университеты и всякого рода общества. Только от покойной Императрицы Марии досталось Маше в наследство 460 учреждений, которыми всерьез опекалась ее предшественница и которые совершенно никак нельзя бросить. Плюс еще формирования своего штата и Канцелярии. Интриги, интриги, интриги...

Все это навалилось на нее так, что и в Марфино, и в Москве, и в поезде Императорском, и даже здесь, в Крыму, мы видимся, в лучшем случае за спешным завтраком или уже ночью.

Где они, наши сладкие и такие беззаботные ночи...

* * *

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ. БОСФОР. БУХТА СТЕНИЯ. КРЕЙСЕР "MIDILLI". 19 августа 1917 года.

Темная южная ночь раскинулась над Босфором. Лишь звезды блестели в небесах, не в силах разогнать мрак. Мрак в природе и мрак в душе.

Фрегаттен-капитан Георг фон Хиппель не был трусом и паникером, но тоскливое чувство безысходности все чаще томило его. И вечернее совещание с адмиралом Сушоном никак не могло добавить хоть немного оптимизма.

Все плохо. Они в ловушке и ловушка эта практически захлопнулась.

Что ж, он знал, когда шел во флот, что весьма вероятно ему придется сложить голову в каком-то морском сражении. Однако, это виделось ему как-то в более героической обстановке. А не в качестве прикованного к стенке Прометея, которому орел нагло и методично выклевывает печень.

Ничего. Они и в этой ситуации дадут бой и покажут, как умеют умирать немецкие моряки. Завтра утром он построит экипаж и обрисует положение. Вызовет добровольцев, а остальным предложит покинуть корабль. В последний бой пойдут лучшие сыны Германии.

Отблеск пламени неясным светом осветил бухту.

— Что там?

— Не могу знать, герр фрегаттен-капитан! Похоже пожар на каком-то складе!

— Так пошлите кого-нибудь на разведку!

— Яволь, герр фрегаттен-капитан!

Вахтенный отправился исполнять приказ.

* * *

КРЫМ. ДВОРЕЦ МЕЛЛАС. 6 (19) августа 1917 года.

— Ее Величество спит?

— Нет, Государь. Изволят быть в своем кабинете.

— Хм, понятно. Вот, что, Евстафий. Организуй-ка мне бутербродов там каких-нибудь. И чаю.

— Да, Государь. Сей же час все будет. Куда прикажете подать?

— В кабинет Ее Величества и подавай. Еще распорядись, чтобы и офицерам в штабе тоже кто-нибудь отнес. Им долго сидеть.

— Как прикажет Государь!

Дворец Меллас не настолько уж большой дом, чтобы до кабинета Императрицы пришлось идти долго.

— Привет, солнце.

Я чмокнул жену в губы и устало опустился в кресло напротив. Задаю глупый вопрос:

— Ты чего не спишь?

Маша неопределенно пожала плечами.

— Привет. Разбирала переданные графиней Менгден бумаги касающееся Ведомств Императрицы Марии, отвечала на корреспонденцию...

— Меня ждала?

Она не стала отрицать очевидное.

— Ну, да, и это тоже.

— Совершенно напрасно, любовь моя. Мой кутеж с офицерами мог затянуться и до утра. Ты же знаешь эти наши офицерские попойки!

Жена грустно улыбнулась:

— Да, уж, знаю я ваши кутежи и попойки. У тебя уже черные круги вокруг глаз. Который день света божьего не видишь, все сидишь в своем военном штабе.

Я разумно не стал отвечать ей как-то типа: "на себя посмотри", а постарался отшутиться:

— Что тут поделать, родная моя. Охота, балы и банкеты — главное развлечение монарха.

— А вот насчет твоего царственного румынского собрата я нисколько не сомневаюсь. Сегодня он принимал чуть-ли не парад победы в освобожденном русскими войсками Бухаресте. Уверена, что попойка там и сейчас в самом разгаре.

— Ну, солнце, ты несправедлива к царственному собрату Фердинанду, дай Бог ему всяческого здоровья и прочего в этих делах долголетия. Быть главнокомандующим Румынским фронтом Русской Императорской армии так утомительно.

— Особенно если учесть, что все за него делает генерал Щербачев, а в освобожденный Бухарест наш румынский монарх-полководец прибыл прямо из Москвы, из-за банкетного стола по случаю столь славной победы. Прибыл, даже не заезжая в свой штаб фронта. Впрочем, это все пустое. Ты голоден?

— Зверски! Но, я уже... А, вот и Евстафий, легок на помине!