Уроки ирокезского 3

— Мы поедем в дикие страны? — с затаенным восторгом в голосе спросил Степан.

— Мы поедем к господину Мельникову, чтобы документы об удочерении и усыновлении сделать. А затем... А затем твоя сестра займется изготовлением как раз бус и зеркал, в чем ваша будущая мать — я указал на Камиллу — будет ей очень сильно помогать. Тебе тоже найдется чем заняться, часов по десять ежедневно, так что ты не унывай. Дарья, сделай доброе дело, перестань суетиться и сядь за стол. Дарью Федоровну мы тоже попросим нам в этом занятии помочь: чтобы туземцы захотели бусы с зеркальцами покупать у нас задорого, нужно из Камиллы и Маши сделать писаных красавиц — и этим займусь уже я вместе с Дарьей. Заодно и ее красавицей сделаем, ну и Таню с Настей — тоже.

— А дикари? — жалобно поинтересовался Степа.

— Слово "туземец" означает вовсе не "дикарь", а просто "местный житель". Вот жители Царицына и будут у нас бусы с зеркальцами покупать. Увидят, какие у нас в семье красавицы — и захотят, чтобы и у них все красивыми стали. Понятно?

— Нет... — это уже дед вмешался. — Девушки-то у нас стройные да ладные, а... туземки... — дед, покатав понравившееся слово на губах, как-то плотоядно усмехнулся и продолжил: — Непонятно, как из коровы сделать красавицу таким манером: ее, корову, как бусами не увешивай, она коровой и останется. Только коровой в бусах — дед откровенно веселился.

— Жалко даже что среди нас коров нет... — с деланной грустью ответил я, — а то бы я показал... впрочем, коров мы найдем. Машка, ты не забыла еще как стекло варить?

— А в чем? печи-то нету, да и газу в доме тоже нет...

— Обещаю, я придумаю что-нибудь. А сейчас — все принаряжаемся и едем к Мельникову.

— Удочерим? — в голосе Камиллы прозвучало что-то мне незнакомое.

— И усыновим. Заодно получишь опыт в воспитании маленьких девочек — потом со своими тебе проще управляться будет. Но это так, заодно уж. Однако я обещаю тебе, что жалеть ты об этом не будешь никогда в жизни!

— Ну ладно... пойду переодеваться для визита.

— Доешь сначала, и давиться не надо, мы же никуда не опаздываем... Хотя нет, мы поедем не к Мельникову, и поедем не все. Камилла, ты все же подготовься к визиту, но первым делом мы навестим Леру Федорову.

— Кого?

— Валерию Ромуальдовну. А к Мельникову мы завтра отправимся...

Камилла слегка нахмурилась: все же Валерия Ромуальдовна — молодая вдова, к тому же по местным понятиям еще и весьма красивая — а я "Лера"... Но лишь на секунду: вероятно вспомнила, как я это подал самой Лере.

Я же, чтобы "ничего не перепутать случайно", Федоровой "объяснил", что в британских владениях отчества нет вообще, и принято со знакомыми просто по имени обращаться. Причем — в "краткой форме", так как в подобных случаях использование полного имени означает, что с человеком и разговаривают-то, едва скрывая отвращение... Лера это приняла — и я потом узнал, что даже "распространила почин дальше": вот оно, пресловутое "преклонение перед Западом". Но мне так действительно было проще.

И ей — тоже: все же обращение по "краткому" имени для русского человека — это знак особой доверительности, сейчас — вообще "почти родственной" — и поэтому моя идея Лерой была воспринята "по родственному" весьма позитивно. И на следующий день к Мельникову "тараном нового предприятия" отправилась именно она — ну а мы с Камиллой "ее сопровождали" в качестве почетного эскорта.

Получилось даже лучше, чем я ожидал: когда крупный городской издатель говорит "всемирно известный писатель, гений русской словесности" — то это звучит весомо. И на этом фоне очень легко и даже не особо заметно проскочили переговоры об усыновлении Векшиных. Ну все же знают, что писатели — люди не совсем от мира сего...

Ну а затем наступили "суровые трудовые будни". Которые дед охарактеризовал очень просто: "бедлам с доставкой на дом". А затем, поглядев не недоуменные лица Камиллы и "детей", пояснил:

— Это в Англии такой известный сумасшедший дом для самых буйных помешанных.

Слово я знал, и даже понимал, что оно означает, а откуда оно возникло — узнал только сейчас. Но сделал вид, что всегда знал: я же как-никак "австралиец". А спорить с определением деда не стал: по-моему он еще очень "политкорректно" сказанул. А начиналось все так хорошо...

С утра я с Дарьей отправился на Диане по магазинам и уже через два часа привез кучу тряпья — если под этим словом понимать отрезы белого, черного, голубого и розового шелка. Впрочем, и материала попроще было немало — поскольку в составлении выкроек Дарья была мастером невеликим, то сначала я из дешевого ситчика прямо на "манекенах" — в роли которых выступили сперва Камилла, Таня и Настя, а затем Машка — сметал желаемое. А потом просто лишнее отрезал...

Но у обтягивающего платья, которое я "придумал" для Камиллы, был один недостаток: на современное белье его надевать было нельзя. Хорошо, что в магазинах я обнаружил очень неплохой английский белый трикотаж — для задуманного как нельзя более подходящий. Но когда "задуманное" было предъявлено Дарье, она сообщила, что "похабень эту шить не будет". Вот просто не будет — и всё!

Хорошо, что я ее все же успел узнать сильно заранее и слабые ее места помнил — так что легко получилось взять ее на "слабо":

— Я понимаю, ты просто не сумеешь такое пошить... ладно, придется поискать портниху в городе.

— Я не сумею? Да я что угодно сшить сумею лучше любой городской портнихи!

— Дарья, я и сам врать могу. То есть, я хотел сказать, что и сам такое сшить могу...

— Ты? Вы еще и шить мастер оказывается?

— Правильно, ты. Раз уж мы в одном доме живем, на "ты" обращаться проще будет, да и мне привычнее. Шить-то я не особый мастер, но раз уж ты не сможешь...

Через час "спортивный" топик-бюстгалтер и трикотажные трусики уже примеряла Машка, а еще через час — уже вся женская составляющая семьи. Похоже, Дарья сообразила, что я ее просто "развел", поэтому продолжала со мной спорить чуть не из-за каждого шва. И все равно каждый раз после моих слов "я понял, ты такого сшить не сможешь" пыхтя как паровоз шла и шила как надо. Что доставляло массу удовольствия младшим девочкам.

А "старшие девочки" занимались уже совсем другими делами. Правда, я к ним добавил еще и Олю Миронову — кое-что надо было сделать из грубого металла...

Развешанные по афишным тумбам объявления существенно повысили мою "популярность" в городе, хотя и без того слухи об "австралийском русском дворянине, убитом молнией у Ерзовки" по горожу бродили. Провинциальная скука — а тут что-то необычное! Так что Илья Архангельский с некоторым даже удовольствием "продал" мне бронзовую табличку с мертвого паровоза. То есть я хотел ее купить, но он мне ее бесплатно отдал. А я ему — дал два бесплатных билета на мероприятие.

Олю — после того как она изготовила требуемую железяку (не знаю, как сказать "бронзовую") на базе щипцов для орехов, дед предложил тоже "превратить в красавицу": вслух он про "корову" не высказался, но явно очень желал обещанное превращение оценить. Ну что же, пусть оценит: в свое (в мое) время великолепная Кирсти Элли сыграла много кого, включая фею. И выглядела превосходно: ну кто бы усомнился в том, что это дама весом слегка за центнер именно фея? А Оле до трехсотфунтового варианта актрисы было еще весьма далеко...

Всю "химию" мы творили в небольшом флигилечке, стоявшем во дворе дома, и больше напоминающего бревенчатый сарай с двумя крошечными окнами. Ну не дома же из дроби делать окись свинца, необходимую для варки флинта! Небольшой тигель Машка привезла с собой, но газ до моего дома пока не дотянулся — и я быстренько сделал некое подобие паяльной лампы, работающей на керосине. Именно подобие: довольно трудно представить себе паяльную лампу с резервуаром размером с ведро. Ну а я ее фактически из ведра и сделал... то есть не лично я, конечно, а Вася Никаноров: в мастерских Илья Ильич не запрещал рабочим делать всякие мелочи "для себя" — в нерабочее время, конечно, и из "собственных материалов"... "Лампу" же я пристроил к печке, сложенной из приобретенных (у "очень частных лиц" с французского завода) огнеупоров — мне их и потребовалось пара дюжин всего. Я бы и просто их купил — но ведь не продавали, а ехать за кирпичами в какой-нибудь Усть-Катав — явное извращение.

Еще Вася изготовил по-настоящему сложный агрегат: специальный станочек, в мое время почему-то называемый "квадрант". По сути же — зажим для камня, позволяющий этот камень шлифовать под любым заранее установленным углом. Непростой станочек, Василий с ним пять дней провозился — и как раз успел к тому моменту, когда из флинта в сделанной Олей приспособе были "выпрессованы" многогранные стекляшки...

"Огранку" Маша делала на шкурке-"нулевке" (благо пара кусков ее завалялась в моей сумке, которую заботливо притащил к доктору Федулкин), а приводом служила бошевская дрель. Ну а для полировки стекол на том же отрезном диске клалась не шкурка, а кожаный кружок, обильно посыпаемый обыкновенной железной окалиной: оказывается, окись железа хотя и хуже окиси хрома для этой цели, но она хотя бы есть. Да и вообще, насколько я помнил из справочников "прошлого прошлого", сейчас стекла — например зеркальные — именно окалиной и полировали...

Малая механизация творит буквально чудеса, так что через две недели на "встречу с читателями" в дом Дворянского собрания не только Машка с Камиллой и Олей отправились "все в бриллиантах", но и Лере досталось, и Тане с Настей. Ну не все, но по дюжине блестелок к платьям прицепили.

А встреча была не простой: афиши гласили, что "знаменитый писатель Александр Волков расскажет о своих приключениях, сподвигших его на создание сей замечательной книги". К слову сказать, пока еще "замечательный" не означало "отличный"... в смысле, "очень хороший", а всего лишь указывало, что вещь легко "замечается" в ряду прочих, или что на нее "стоит обратить внимание".

Наглость — второе счастье, если она основана на глубоком анализе финансовых возможностей контингента. Мельников был, мягко говоря, изумлен предложением продажи билетов по пяти рублей, и не скрывал скепсиса. Дней пять не скрывал, пока билеты не закончились — но больше всего его изумило то, что первыми закончились билеты в организованную на сцене "театрального зала" френд-зону по двадцать пять рублей (двадцать четыре кресла) и первые два ряда партера по червонцу (пятьдесят кресел).

Всего же — за вычетом "арендного сбора" — трехчасовое кривляние перед публикой принесло мне как раз около трех тысяч рублей... для дома, для семьи. Но когда я уже устал рассказывать про смерчи на Оклахомщине (некогда практически вживую виденные мною на ютубе), я — даже несколько неожиданно для самого себя — вдруг поделился с уважаемой публикой "планами на будущее":

— А еще мне, откровенно говоря, обидно, что наша русская словесность столь мало известна в Америке. Вдвойне обидно потому, что там каждый десятый житель — русский, и мы могли бы нашу отечественную культуру донести через них и до прочих американцев. Я мечтаю... нет, я собираюсь, получив гонорары за мои книги здесь, в России, открыть где-нибудь в Филадельфии издательство, печатающие наши книги на английском языке. Ведь даже если не принимать во внимание, что при тамошних ценах на книги дело это чрезвычайно выгодное само по себе, хорошее отношение американцев к нашим промышленникам и торговцам может и иные денежные выгоды державе обеспечить...

— А какие там цены? — поинтересовалась какая-то дама из партера.

— Вот такая же книга там стоит от доллара — полутора до двух — я показал на томик "Волшебника" в цветной обложке. То есть три-четыре рубля...

— Так это, выходит, можно и отсюда туда книги с выгодой возить! — раздался веселый голос с галерки.

— К сожалению, нельзя. Книга — товар, скажем, хрупкий, точнее нежный. То есть не разобьется, конечно, но при перевозке морем — а другого пути туда нет — она впитает воду из воздуха и испортится. Да и сама перевозка недешева...

— А сколько вы собираетесь вложить в такое издательство? — поинтересовался полный господин из "френд-зоны".

— Я не собираюсь... то есть я это точно знаю. Печатные машины нужно будет закупать германские, они лучше и дешевле французских, просто делают их долго — но я и не спешу. И обойдется сие — Валерия Ромуальдовна подтвердит — около сорока тысяч рублей. Еще понадобится для типографии здание, и если ставить его на окраине приличного города, где земля дешевле, то потребуется еще тысяч тридцать — тридцать пять. Порядка десяти тысяч уйдут на организационные расходы, найм рабочих, редакторов... затем нужно будет заранее закупить бумагу, краски, картон... у меня все давно подробно посчитано, и мне придется вложить в это дело около пятидесяти тысяч долларов, то есть сто тысяч рублей.

— Деньги изрядные... но как скоро они окупятся? Не выгоднее ли будет здесь их в торговлю вложить? — усмехнулся тот же господин.

— Ну, в этом году я всяко не успею, а в следующем... Если несколько книг приготовить к книжной ярмарке, коих в Америке проходит пять в году — я крупные имею в виду — за десять ярмарочных дней вполне возможно каждую книгу продать в десяти тысячах штук. Пять книг — издательство уже вполовину окупится, а ярмарок, как я сказал, в году пять штук случается — это только те, про которые я твердо знаю...

— И сколь много подобное устроительство может занять времени?

— Я это тоже посчитал. За четыре месяца с нуля, то есть с получения нужной суммы, можно все устроить и начать торговлю...

— Так-то оно так... но где же столько новых книг-то взять?

— Да для американцев и наши старые будут новыми — усмехнулся я. — Я как-то им анекдотец рассказал времен Очакова и покоренья Крыма, когда на пароходе в Европу плыл — так все янки анекдотец сей друг другу неделю пересказывали и смеяться не уставали.

— Какой?

— Да поспорили офицеры, русский, немецкий и французский, у кого денщик больше съест...

Штирлиц говорил, что запоминается последняя фраза. Врал — запоминается фраза, в которой говорится о сотне с лишним процентов прибыли в год. Когда "вечер воспоминаний" закончился, ко мне подошли сразу человек десять, и минимум шестеро занимали верхние строчки в "Царицынском списке Форбса". Так, перекинуться парой слов...

Парой слов и перекинулись — я, откровенно говоря, устал как собака, ведь только книжек подписал сотен семь. Вообще-то каждому "гостю" был обещан один автограф, но богатые потому и богатые, что умеют экономить, и та же Шешинцева ко мне с книжками в каждом из трех перерывов подходила. Зато на следующее утро с шестеркой из "Царицынского Форбса" я встретился отдельно в специально для этой цели снятом номере "Национальных номеров" (причем за него платил опять же не я) и там была достигнута договоренность о создании товарищества на паях "Американский издательский дом". С начальным капиталом в двести пятьдесят тысяч рублей...