Уроки ирокезского 12

Дойти до нашей спальни — два шага. Взять из тумбочки "святую реликвию" — пара секунд... ну пятнадцать-двадцать. Сколько времени "вся страна в едином порыве" обещанного ждала? Не больше минуты...

Я нажал кнопочку. Все же жалко, что мне самому не слышно, что там, в далеких деревнях происходит. Впрочем, я и в уме "прослушать" могу... очень, как выясняется, неплохо? Мне даже показалось, что я все и на самом деле слышу. А когда "слышимое" закончилось, я снова нажал на кнопочку и радостно засмеялся. Честное слово, неплохо получилось!

Вообще-то все это заняло не больше десяти минут, так что наверное еще и семья из столовой разойтись не успела. Дарья вроде обещала "на третье" какие-то новые пироги испечь?

Я не ошибся: все — кроме Степки, конечно — все еще сидели за столом, на посреди стола стояло большое блюдо с пирогами. Вот только оно стояло, а все сидели — и никто пирогов не ел.

— Дарья, я не могу поверить глазам: у тебя что, пироги не удались?

Камилла медленно повернула ко мне голову:

— Попробуй, мы еще не пробовали никто. Ты очень хорошо сказал, мне понравилось. Ты же не просто всех похвалил, ты всех героями назвал! Знаешь, я раньше как-то не задумывалась, а ведь и правда с тобой все работают именно героически. Очень верное слово... но значит ты и меня героиней считаешь? И Машку, Ваську, Степана... всех?

— Конечно, а ты у меня вообще самая любимая героиня. Эти — я махнул рукой в сторону старших девочек — просто любимые, точнее просто очень любимые, а ты — да, ты самая любимая. И я горжусь, что у меня вся семья — герои... постой, вы что, все под дверью стояли и слушали?

— Зачем под дверью — как-то смутившись, ответила мне незнакомая молодая женщина, — мы вон из коробочки вас слушали — и она указала на о-очень знакомый предмет в углу столовой. Предмет, которого еще вчера тут не было.

Я засмеялся:

— Ах Степан, ах жулик! Я-то честно думал, что он трансляцию в деревни провел, а он по дому разводку сделал!

— И по дому тоже — безразличным голосом и устремив взгляд в потолок сообщила "дочь наша". — В деревни провели, и в городках везде, на заводах в цехах, в квартирах инженерных, на вокзалах, на всех остановках... Мне только интересно, как Евгений Савельевич целый оркестр в студию впихнул? Я в студии была на той неделе, там и места-то почти нет...

Вот и делай людям праздник... хорошо еще, что Степан убежал, а то бы как ему объяснить, как в "ладанке" помещается полковой оркестр, исполняющий марш НОАК?

Плеер, который мне нашел Димка, перенес "попадание" не очень хорошо — он все еще работал, тем более что как перезарядить батарейку-таблетку я знал, но проиграть мог только два трека: вероятно, оглавление флешки попортилось. Один трек — "инструменталка" этого самого марша НОАК — я его специально нарыл, посмотрев как на параде китаянки в красных мундирах маршируют. А второй — полуторачасовая сборка советских маршей — очень помогает не заснуть за рулем. Вот первый-то я и воткнул... теперь понятно, почему я его "слышал" — окно-то приоткрыто было. Ладно, пусть будет пока оркестр в студии... кстати, это где? Хотя неважно... магнитофон теперь придется делать самыми ударными темпами. Хотя, кажется, и это уже будет не главным приоритетом...

— Дарья, ты все что в городе случается знаешь. Доктор Ястребцев никуда уезжать сегодня не собирался? Мне бы с ним поговорить...

— Так вы ему протелефонируйте да узнайте.

— Спасибо, как-то не сообразил... кстати, мне никто не представил нашу гостью.

— Нет дорогой, ты точно сегодня никуда не пойдешь, тебе отдохнуть надо. Зоя Александровна, моя давняя подруга, она у нас уже месяц гостит... с сыном. Зоя, это мой муж, Александр, человек замечательный, только иногда рассеянный — Камилла улыбнулась. — Ну да ничего, это скоро пройдет...

Ну да, рассеянный. Только сейчас я сообразил, что уже месяц мне не приходится развлекать Катеньку по утрам: Камилла ее уносила пока я умывался. Оказалось — к Зое и уносила: у нее сын был на пару месяцев старше нашей дочки, и — что для нас оказалось очень важным — молока у нее хватало на двоих. А у Камиллы молоко потихоньку уже пропадать стало.

Но к нам Зоя приехала вовсе не для "бездвоздмезддной помощи старой подруге". История для России обычная: ее отец, купец второй гильдии, разорился — и с горя напился так, что откачать его уже не смогли. Оставшееся имущество вдовца распродали для покрытия долгов, а супруг Зоин, работавший у тестя приказчиком, внезапно и бесследно исчез.

Хорошо, что ее подобрал Григорий Игнатьевич, да еще и дочери о случившемся написал: девочки вроде как сильно дружили в гимназии. Ну а Камилла старую подругу и пригласила "пока пожить у нас", причем, как она мне сказала, имея в виду предоставить ей квартирку свободную в городке. С тем, чтобы было с кем поговорить, за детьми вместе ухаживать...

Зоя же, узнав о проблемах с молоком, сама и предложила "помочь с прокормом" — и в результате поселилась в одной из гостевых комнат. Ну не бегать же Камилле с Катькой по улице, когда дитё поесть возжелает!

Ну а я ее "не заметил" просто потому, что завтракала Зоя не вместе со всеми, а потом — в это время она как раз с младенцами и сидела. А после завтрака меня уже дома не было. Впрочем, жена права: меня в последнее время чего-то редко можно дома застать. Взять что ли отпуск?

Эта мысль меня преследовала до самого вечера. Точнее, до того самого момента, пока Камилла, уже укладываясь, не поинтересовалась:

— Ты мне не напомнишь название того лекарства?

— Какого? Что у тебя болит?

— Ничего не болит. Но ты рассказывал про лекарство какое-то, которое я смогу по названию сделать. Ты еще завод под него уже почти построил.

— А тебе зачем? — не удержался я.

— А затем, что Зоя теперь и с Катенькой сидеть сможет. Она все равно уже с ней сидит много времени, Катеньке она понравилась... А я теперь смогу снова что-то полезное сделать. Как ты сказал — воспользуюсь случаем продемонстрировать трудовой героизм?

— Ты у меня и так героиня, причем любимая. Однако, несмотря на это, ты просто гений. А Зоя сможет с Катенькой посидеть для три-четыре?

— Конечно... а тебе зачем?

— Я, может быть, тебе завидую. А чтобы не завидовать, тоже приглашу таинственную гостью. Мы вместе пригласим, и для этого завтра же поедем в Ярославль. Нет, послезавтра, завтра мне обязательно нужно встретиться с Ястребцевым.

— Гостью? А зачем тебе в Ярославле я? — нехорошим голосом поинтересовалась Камилла.

— Потому что именно ты сможешь сделать одну несчастную женщину счастливой. Я тебе по дороге расскажу как.

Александр Александрович очень недолго проработал главврачом Царицынской больницы. А теперь он стал главврачом больницы во втором городке и, похоже, ни секунды об этом не жалел — хотя работы у него было, к моему сожалению, немало. Рабочие — они же как дети, так и норовят куда-нибудь пальчики сунуть. А пальчиков у каждого много... поначалу много, но серьезных травм все же было меньше чем я боялся. Так что оставалось у доктора время и на всякие исследования, а я — помня о "прошлом" — не оставлял его без тем для оных. По мне, так доктор Ястребцев уже на пару Нобелевских премий наисследовал. На одну-то точно — за переливание крови, а теперь у меня появилась идея хотя и не "нобелевского" уровня, однако способная сделать жизнь многих людей счастливее. И одного такого человека я точно знал.

Стоит назвать крестьян "друзьями" публично... Нет, стоит им доступно и наглядно объяснить, что у них есть единственный шанс не сдохнуть с голоду — и они сотворят чудеса. Проявив упомянутые Леонидом Ильичом инициативу и творчество, воплощенные в ударный труд.

Снежная пушка может покрыть метровым слоем снега два гектара в сутки. Сто пушек — двести гектаров. Пятьдесят тысяч гектаров они обснежат всего-то за двести пятьдесят суток...

Юные крестьяне дошли до этих цифр очень быстро, и решили, что для начала хватит и двадцати сантиметров снега. Уже лучше, а с учетом резко возросших поставок техники (завод начал ежедневно уже по пятнадцать, а то и по двадцать пушек клепать на поднявшейся волне "трудового героизма") все поля побелели еще до Рождества. А до Крещенья слой снега вырос если не совсем до метра, то уж явно больше аршина получился. Выключили же пушки только в марте, когда и метровый рубеж был успешно преодолен, в чем успело поучаствовать почти тысяча снегогенераторов.

Не обошлось и без потерь: все же моторное производство было выстроено очень быстро, опыта у народа не набралось — и четверть моторов успело сломаться. Но большинство из сломанных и починиться тоже успело, что было уже приятно. Но главное — в полях появилась вода. Много воды.

Метр снега — это в переводе на воду чуть меньше полуметра. Да, когда снег растает, много воды стечет — но гораздо больше все же успеет в землю впитаться. Не те "три сантиметра", которые обеспечивают нынешние "урожаи", а минимум раз в десять больше. И если пшеница успеет выпить хотя бы треть...

Она-то успеет, а вот я в борьбе за потенциальный урожай чуть не пропустил урвать один очень важный кусочек очень вкусного пирога. Понятно же, что если бакинская нефть выдавливает британских конкурентов из Европы, то промыслы не могут не сгореть. И не могут не сгореть именно зимой, когда буквально миллионы тонн этой нефти в земляных амбарах ожидает открытия речного пути по Волге в центральные области России. Ведь помнил же об этом — но в Баку приехал уже после того, как пожар успели потушить. Очередной пожар — но как раз он оказался настолько крупным, что довольно многие нефтепромышленники расхотели дальше заниматься этим довольно рискованным бизнесом, так что все же у меня получилось выкупить чуть ли не треть тамошних скважин. Сгоревших, понятное дело, но с моим-то опытом... то есть теоретически я знал, как скважины восстановить. Не сейчас, а когда мои заводы смогут изготовить нужные машины — но зато потом... Главное — треть нефтяных полей Баку стала моей собственностью, и как эту собственность превратить в деньги, я уже знал. Но пока можно было и более неотложными делами заняться.

Весной Волга разлилась как обычно она разливалась в тысяча девятьсот первом — то есть почти никак. Поля зазеленели тоже как обычно в этом году — то есть редкими хилыми островками. То есть везде так зазеленели кроме как у меня. Так что крестьяне в "поместье", освобожденные от необходимости сеять — все поля были засеяны озимыми, очень дружно зеленеющими — приступили к валянью дурака с лопатами и тачками в мозолистых руках, копая возле каждой деревни накопительные пруды. Вообще-то в каждой деревне пруд с самого начала был, но небольшой, пожарный — а сейчас рылись пруды уже побольше. После таяния снега никто в поместье уже в моих словах не сомневался: сомневающимся было достаточно взглянуть на поля в ближайшем Царицынском уезде и сравнить с теми, что получились здесь. Хотя колхозникам и глядеть не надо было, они с детства на свои поля весной наглядеться успели...

Не простаивали и рабочие заводов, и строители — работы хватало всем. Когда есть деньги, то работа всегда находится — а Чёрт Бариссон уже "отмонополил", в соответствии с намеченными планами, Сент-Луис и — уже безо всякого плана, а просто "для души" — Балтимор и Новый Орлеан. Конечно, пока еще большую часть выручки он вкладывал в подгребание под себя прочих территорий "вероятного противника", но мне хватало и присылаемых денег за честно отгруженные товары. Оказывается, импортному народу нужно столько всякого барахла!

Понятно, что можно было неплохо зарабатывать только на продаже разноцветных сапфиров. Но "драгоценности"-то нужны не всем, и не всегда, а вот пуговицы — товар постоянного спроса. И при всей его дешевизне денежек может принести куда как больше сапфиров, даже если продавать эти пуговицы совсем уже по "демпинговой" цене...

Пуговичный бизнес начался еще при подготовке к строительству городков, фактически при запасании одежки детишкам. Но тогда пуговицы делались в основном из раковин-перловиц и — в сильно меньших количествах — точились из яшмы. Яшма — камень доступный и прочный, да и режется достаточно легко — то есть при наличии станков и качественного инструмента легко. Однако то производство было и дорогим, и продукции получалось мало. А пуговиц требовалось много — поэтому с появлением разных пластиков моя "пуговичная промышленность" резко переориентировалась на новое сырье.

Обычные прозрачные пуговицы из полистирола шли по двадцать центов за дюжину — "бельевые" в сантиметр диаметром и маленькие, шестимиллиметровые. По той же цене шли аналогичные пуговицы из карболита — то есть миллионы тут добывались с трудом. Но уже пуговицы фигурные или из разноцветной пластмассы хорошо раскупались по пять центов за пару, а пуговицы для пиджаков или пальто стоили от трех до пяти центов за штуку. По этой же цене уходили пуговицы "перламутровые" — хотя на самом деле перламутром там и не пахло: простая смесь полистирола и "того самого" метилметакрилата давала потрясающий перламутровый эффект при снижении стоимости даже по сравнению с чистым полистиролом. Ну а стеклянные, которые делала Машка на своем заводе, в зависимости от сорта и цвета стекла пользовались спросом и при ценах от десяти центов до доллара. Конечно, по доллару шли из "звезчатого" стекла и продавалось их все же немного... но богатеи не только в Америке водились и Машка с пуговиц в сумме выручала чуть больше миллиона рублей в год. И чуть больше миллиона долларов тоже.

Правда, из Америки мне шли все же большей частью не деньги. Думаю, что "в этой жизни" у Генри Роджерса могут появиться мелкие проблемы в прибирании стального бизнеса Карнеги: уж больно тот процветал! По крайней в той части, что занималась трубопрокатной деятельностью: трубы я закупал пароходами. Стальные, оцинкованные — и столько, сколько Карнеги мог продать, потому что вообще-то трубы, оцинкованные изнутри и снаружи, пока еще не являлись "товаром массового спроса" из-за цены и делалось их немного. Но мне вроде бы достаточно...

Гаврилов приготовился к "переезду завода мелких турбин", вот только не в Ставрополь, где строительство сильно подзадержалось, а в Симбирск. В этом тихом городишке прошлым летом получилось купить два участка, один в восемь десятин — на нем сейчас был выстроен собственно завод, и один почти в двадцать — там поднимался (имея в виду именно процесс) уже рабочий городок. Тем не менее четыре коробки цехов уже были подведены под крышу, а жилых домов вообще почти десяток был закончен. Вообще-то я имел в виду завод там запустить "иного профиля" — но пока "профиль" запускать было рановато, а турбины очень нужны.

Все были при деле, и каждый занимался этим делом спокойно и неторопливо (но без перерывов). И только мне приходилось судорожно суетиться: приближалось восемнадцатое июня...