Уроки ирокезского 36

Впрочем, на девятьсот четвертый год это было и "концом": иных особых достижений не случилось. Роджерс правда завод в Череповце строил воистину ударными темпами, американцев на стройку прибыло больше четырех тысяч человек — но пока ничего до конца доведено не было. Как и в Старом Осколе, хотя там уже команда Саши Антоневича вообще чудеса трудового героизма демонстрировала. Героизм — героизмом, а если нет колошниковых колпаков, которые в Германии делались, то даже поднятая до самого верха домна представляет собой лишь странную железную башню...

Другие достижения были... незаметны они были. Лавр Дмитриевич разработал проекты "типовых" пролетов для железнодорожных мостов, и в Котласе заработал "Завод по производству мостовых конструкций". Заработал он правда тоже "не очень заметно", пока что эти самые "конструкции" изготавливались для небольших мостов — ну а кому интересны эти мосты длиной метров по двадцать-тридцать? Но вот через довольно многие мелкие речки и овраги на дороге в Костомукшу мосты были собраны из конструкций именно этого завода. Правда пока сталь на завод шла из Германии.

Еще одно достижения лично я посчитал грандиозным — еще бы, к нему я шел... да, если посчитать все вместе, то почти семьдесят лет. Но кроме меня, похоже, вообще никто не впечатлился — ну подумаешь, делов-то куча, стальные колеса для вагонов. То есть стальные колеса уже в природе были, но были они литые — и, поскольку требовали изрядной механической обработки — дорогие. Для паровозов такие уже использовали, а для вагонов оказывалось слишком дорого. Но если сделать стальные колеса подешевле...

С колесами Илья все же придумал, причем сначала с трамвайными, и он их не отливать стал, а ковать. На довольно небольшом паровом молоте — но у него-то и колеса небольшие были. Чтобы трамваи тише ездили, между бандажом и собственно колесом была резиновая вставка, а само колесо маленьким, в два фута, так что двадцатитонного молота Илье для трамваев хватило. Когда же потребовалось много узкоколейных вагончиков для перевозки того же балласта на строительстве дорог, Илья отковал и полное колесо — на узкоколейке колеса тоже двухфутовые были. А теперь Илья занялся вагонами уже полноразмерными...

Когда за океаном возникает много денег, которые некуда потратить, самое глупое дело их просто копить. Потому что у кого-то (в банке том же) может оказаться слишком длинный язык и окружающие буржуи обязательно заинтересуются, откуда дровишки. Поэтому денежки Чёрт Бариссон тратил более чем интенсивно, а вот результаты трат уже копил. На складах в Монтевидео копил, и накопил много интересного. Например, самый дорогой в мире токарный станок со станиной, позволяющий обрабатывать заготовки длиной до шестидесяти двух футов и диаметром до шести футов. С точностью до сотых миллиметра — и, понятное дело, такой станок — сделанный по специальному заказу — просто не мог стоить дешевле миллиона долларов. На самом деле он стоил много дороже, но он такой один всего и был, а вот прочих станков там складировались многие тысячи. Ну, тысячи тех, что попроще, а паровых молотов на пятьсот с чем-то тонн было всего три. И один из этих трех теперь мерно ковал вагонные колеса со скоростью двадцать штук в час...

Пара сотен других станков была перевезена в старинный город Ряжск, где я решил поставить новый завод по выпуску локомотивов. Очень нужный завод: ведь во всей России паровозы могли делать только восемь заводов, а даже в скромной по размерам Бельгии таких заводов было уже четырнадцать. Правда и они сейчас делали паровозы для России, ведь их самый массовый паровоз (по параметрам сравнимый с "основным" русским — то есть с "овечкой", причем по большей части этих параметров отечественную машину превосходящий) стоил на четверть дешевле и, насколько я помнил их прошлых жизней, был гораздо надежнее и дешевле в эксплуатации. Так что не заказать там пару сотен локомотивов было бы просто глупо — ведь практически все "отечественные" изготовители паровозов принадлежали все рано иностранцам и деньги за паровозы в любом случае уходили за границу. Но это — пока, и "достижением" я считал то, что завод уже строился.

Еще из достижений можно было бы отметить Машкин трубный завод, но он тоже был практически "незаметным": производство только началось, все трубы шли на одну-единственную стройку, да и тех не хватало пока... Генрих Осипович почти выстроил здание электростанции на Волхове и начал уже и плотину возводить, но там все было еще "незаметнее", поскольку ни турбин, ни генераторов готово не было. Волхов — река вообще весьма специфическая, течение у нее круглый год практически ровное, и — пока вода шла через выстроенный первым аварийный водоспуск — кроме собственно стройки на реке ничего еще не поменялось.

Так что "внешне" дела в России выглядели не очень впечатляюще: усилий прикладывается много, а результаты крайне невелики. И естественно на заседании Совета министров возник традиционный вопрос, даже два: кто виноват и что делать. Нет, все же один, поскольку насчет виноватого у собравшихся особых сомнений не было. Да и со вторым вопросом было несколько неясно, но большинство собравшихся были уверены, что неясно это лишь одному мне:

— Я думаю, — начал выступление Коковцев, — что столь невеликие результаты за прошедший год обусловлены двумя причинами. Во-первых, изрядная часть свободных средств из казны ушла на выплату по кредитам, и не меньшие суммы вообще никак пока не использованы. Я имею в виду закупленное для будущих выплат золото. А если бы мы вместо этого закупили нужные нам товары... Шведы ведь предлагали для устройства электрической станции на Волхове закупить у них электрические машины, и...

— Подождите, Владимир Николаевич, подождите. При чем здесь шведы?

— Господин Графтио говорит, что сейчас у него почти все готово, дело лишь за машинами...

— Я думаю, что "почти" — это не значит, что готово. Когда он будет совсем готов, машины будут. Наши машины, и будут они готовы этой весной. А шведы, между прочим, на выделку машин запрашивают полтора года, то есть даже оплати мы машины еще той весной, то они были бы доступны лишь следующей осенью. Так что отказавшись здесь от шведского предложения, мы мало того что сэкономили кучу денег, так еще и больше полугода по срокам выигрываем.

Коковцев что-то недовольно буркнул, но я большую часть разобрал, и мне стало несколько даже обидно. Не за себя, а за то, что другие, возможно, не расслышали:

— Владимир Николаевич, я вас попрошу повторить то же самое, но громко, чтобы все услышали.

— Вы настаиваете? Хорошо, я повторю: машины у Иванова выходят вдвое дороже шведских, но вам это даже выгоднее. И, должен сказать, что мне это не нравится, можете меня увольнять от должности.

— Надеюсь, все услышали господина министра финансов? А теперь постараюсь объяснить, в чем он ошибся. И я даже не буду упоминать о том, что за машины эти я плачу из своего собственного кармана, что делает вашу реплику о выгоде несколько странной, здесь важно другое. Во-первых, рабочие на заводе Иванова получают расчет исключительно советскими деньгами, а потому казне эти выплаты вообще никакого урона не наносят. А во-вторых, генераторы, которые выделывает Нил Африканович, втрое мощнее шведских, и их потребуется всего четыре, а не двенадцать.

— Тогда я хочу спросить — на меня с большим интересом поглядел Стишинский — если такие работы казне урону не несут, почему при этом мы не нанимаем на работы больше народу? Сейчас, по оценкам министерства внутренних дел, на грани бунтов находится более трех миллионов крестьян, сотни тысяч рабочих. Если их нанять на работы, то вероятность бунтов изрядно уменьшится, а работы пойдут быстрее...

— Бесплатно-то работать они не будут, а в стране денег нет. Уточню: золото, что ушло в запасы — это не деньги.

— Ну как не деньги? Худо-бедно, а закуплено золота на триста с изрядным походом миллионов рублей, и мы могли бы под это золото тех же советских денег выпустить... — снова начал гнуть свою линию Коковцев.

— Золото — это не деньги. Так, чувствую, у нас некоторое недопонимание, так что придется пояснить. Деньги — это всего лишь некоторая мера измерения человеческого труда, потраченного на производство товаров. Причем товаров, которые население жаждет купить: пищу, одежду, мыло, спички, керосин и так далее. И если денег, хотя бы даже золотых, будет больше, чем на них можно купить товаров по нынешним ценам, товара выпуск новых денег не прибавит — и тогда все станет дорожать до тех пор, пока стоимость всех товаров не сравняется с количеством денег. Нам этого не нужно, потому что подорожание — прямой путь к новым бунтам. Отсюда вывод: количество денег в обороте, советских денег в данном случае, должно соответствовать не какому-то там золотому запасу, а количеству доступных товаров. Причем — снова подчеркну — товаров, которое покупает население, причем товаров из числа выделываемых на заводах Канцелярии...

— Это-то всем и так понятно...

— Я вижу, что далеко не всем. Но я еще не закончил. Деньги — наличные деньги, которым можно платить зарплату рабочим, крестьянам, всем прочим — они должны соответствовать объемам товаров, назовем их так, потребительских. Но стране нужны и товары иные: оружие для армии, рельсы те же, корабли...

— Так есть же промышленники!

— Железные дороги Россия уже в откуп отдавала, и что? Пришлось большей частью их обратно в казну выкупать, причем много дороже, чем потрачено на их строительство. Но я не об этом. Платить зарплату требуется и железнодорожникам, и тем, кто катает рельсы, и тем, что выделывает оружие — но сами-то эти рабочие товаров не создают, и что делать?

— И что делать? — эхом повторил Коковцев.

— Думать надо. И, подумав, понять, что крестьянин, который хлеб растит, рабочий, который одежду шьет, в зарплату получать должен меньше, чем стоят выделанные им товары. Впрочем, он меньше и получает — хотя это всего лишь видимость недополучения: просто в затраты на производство потребительских товаров мы должны включать и затраты на производство всего необходимого уже государству. Вопрос лишь в том, насколько меньше стоимости произведенного получает рабочий, делающий потребительский товар, и сколько должен получать рабочий, делающий товар иной, те же рельсы или машины. Понятно, что по справедливости за равный труд рабочие должны получать одинаково — и из этого проистекает простое правило: во сколько раз отличается производство непотребительских товаров от потребительских, во столько же раз рабочий должен получать меньше, чем стоит этот товар. Если нам нужно рельсов на цену в пять раз больше, чем, скажем, хлеба, то зарплата рабочего должна составлять одну шестую от цены произведенного хлеба, а пять шестых пойдут изготовителям рельс. Но, учитывая, что на зарплату рабочий должен сам кормиться и семью свою кормить, мы получаем самую маленькую цифру возможной зарплаты — и отсюда автоматически вычисляем, сколько "нетоварных" работ вроде строительства заводов или дорог мы в состоянии вести. Выплачивая эту самую маленькую зарплату.

— И получается чистый грабеж — усмехнулся Владимир Николаевич.

— Грабеж получается не при таком расчете, ведь и сейчас это правило неявно всеми исполняется. Но рабочий получает еще меньше, потому что промышленник часть и себе в прибыль забирает — а вот это-то и есть грабеж.

— А вы против прибыли?

— Я? Как капиталист, за семь лет укравший зарубежной торговлей немалые деньги, позволяющие сейчас нам закупать там машины и прочие товары — конечно же нет! Но как канцлер Российской империи — категорически против того, чтобы другие крали своей торговлей у меня. Но в любом случае деньги сами по себе ничего не решают, решают товары, которые можно на эти деньги купить. Вячеслав Константинович не даст соврать: в одном Петербурге сейчас бастовать готова хорошо если не сотня тысяч рабочих, хотя многим из них зарплату за последний год повысили. А готовы они потому, что зарплаты им на жизнь нормальную не хватает — потому что цены выросли гораздо быстрее, чем им зарплату повышали. Дураки, прости господи, конечно: ведь если им зарплаты снова поднимут, то цены еще быстрее вырастут: продуктов в городе всяко не прибавится. Но пока рабочий этого понять не может — однако мы-то люди грамотные, мы просто обязаны это понимать!

— Допустим, мы поняли — подал голос до этого тихо сидевший фон Плеве, — и каким образом понимание это поможет предотвратить забастовки?

— Предотвратить? Да никаким образом не поможет. Более того, в самое ближайшее время мы дадим рабочим еще больше поводов для забастовок. И нашей задачей будет не предотвратить их и даже не подавить, а направить недовольство рабочих в направлении, приносящем Державе максимальную пользу. То есть — на создание тех денег, которыми будет оплачиваться наше будущее.