Король арены

Но мне нельзя.

Ах, да... Забыл представиться. Меня зовут Сергей Вяткин, и я клоун по прозвищу Фламик. Мне двадцать восемь лет и почти всю свою жизнь я провёл в цирке. Те два года, один из которых выпал на службу в армии, а другой был попыткой пристроить меня к бабушке, не в счёт. Не смогли меня удержать ни армия, предложившая контракт, ни бабушка, отчаявшаяся справиться с шустрым, постоянно шкодившим сорванцом. Я попросту не представлял себе жизнь без цирка и не привык долго жить на одном месте. В цирковое училище я поступать не стал, так как верил родителям и артистам из труппы, которые мне уверенно сказали, что учиться мне там не чему.

С цирковой труппой, в зависимости от её состава, постоянно ездило от четырёх до восьми детей разного возраста, а летом их было и того больше. Между собой у нас всегда шло негласное соревнование, и если бы не оно, то мои успехи были бы куда как скромнее.

К семи — восьми годам я уверенно жонглировал шестью шариками, бесстрашно работал верхним в пирамиде, крутил сальто и ходил колесом, а к двенадцати стал настоящей палочкой — выручалочкой, подменяя во многих номерах заболевших артистов.

Кем мне только не приходилось быть! Я помогал дрессировщику собак, ассистировал иллюзионисту, когда от него с силовым акробатом сбежала очередная пассия, танцевал на канате и участвовал в вольтижировке. Пожалуй, мне только ножи метать не разрешали никогда в живого человека, и в клетку к хищникам не пускали, хотя последнее зря. Не знаю, как тигры, а наших львов я с рук частенько кормил, когда этого никто не видел.

Отец научил меня неплохо играть на саксофоне и трубе, а один из клоунов помог весьма посредственно овладеть мне скрипкой, гармошкой и балалайкой. Всё пригодилось, когда я подменял кого-нибудь из музыкальных эксцентриков.

С этим клоуном я работал дольше всего. Его напарник запил, умудрился подраться, и директор труппы на всякий случай упрятал его в спецбольницу для алкоголиков на долгих три месяца, спасая от уголовного дела. У ковёрного я получил свои первые навыки слесарного дела.

— Запомни, лучше, чем ты сам, для тебя никто реквизит сделать не сможет, — постоянно твердил мне ковёрный, подсовывая свои очень неплохие инструменты, по которым дядя Саша фанател, и подсказывая, как и что нужно делать.

К восемнадцати годам у меня уже хватало собственных клоунских реприз на целую программу, но впереди была армия. И лишь после неё я попал в труппу полноценным клоуном. Сначала был вторым, а через год стал первым, проводив нашего ветерана на заслуженный отдых.

Клоун клоуну рознь. Одни изображают из себя недотёп, неунывающих от невзгод, другие меланхоликов, как Никулин, третьи, следуя пути Марселя Марсо, делают акцент на пантомиме.

А я — злой клоун. Этакий Арлекин. С виду простой и ленивый крестьянский парень, готовый надавать подзатыльников Пьеро, а то и просто выставить людей в смешном и некрасивом виде своими неловкими действиями. Грим у меня "под Чаплина", рыжие кудри свои, костюмы разные, меняющиеся при каждой репризе, но всегда мешковатые, чтобы не стесняли движений.

Собственно, Чаплин мне и помог пробиться к славе. Когда я на конкурсе его двойников в Швейцарии выступил с двухминутной репризой, над которой работал полгода, то тут-то она, слава, меня и настигла. И ладно бы одного меня. Всю нашу труппу.

Двухмесячный тур по Европе! Согласитесь, неплохая награда за две минуты работы Чаплиным. А потом поездки в Европу, уже, правда, всего лишь на месяц, стали традиционными, и этой осенью мы уже в седьмой раз ангажированы нашим швейцарским антрепренёром на сентябрь.

Вы не представляете себе выражение лица нашего директора труппы, когда он об этом упоминает в переговорах с цирками, а делает он такое при каждом удобном, и не слишком удобном случае.

— Только не говорите мне про сентябрь, — тянет он с утомлённым выражением лица, — Я думал, что уже всем цирковым в России известно, что на осень мы всей труппой традиционно выезжаем в Швейцарию, Баден-Баден и Ниццу. Там в это время чудо, как хорошо. И к тому же, у меня нервы.

И ведь ни слова не врёт, собака! Впрочем, зря я его ругаю. Всё он понимает. Но один чёрт при переездах в другой город каждый раз заглядывает ко мне в номер, и показательно вздыхает, не забыв высказать, что он живёт не в пример скромнее и номер у него вроде, как поменьше будет.

И хоть мы оба знаем, что номер у него точно такой же люкс, как и у меня, но пусть тешится и прибедняется человек. Мне не жалко. Лишь бы свою работу хорошо выполнял, и не делал мне нервы, как выражается его жена Изольда Абрамовна.

Так-то, да. Я звезда. Если что, на наших афишах так и написано: "Король Арены ", чуть ниже идёт моё большое фото, и дальше каскад более мелких фотографий с перечислением остальных номеров нашей труппы.

Да, я многое заимствую, переосмысливаю и подгоняю к своему образу. Даже мой псевдоним — Фламик, родился, как производное от Карандаша, знаменитого советского клоуна. Слово фломастер мне не понравилось, зато Фламик, как родной вписался. Моя Масюня — это Манюня моего однофамильца, ещё одного именитого клоуна Бориса Вяткина, а её окрас, на который я повёлся — когда ещё щенком увидел её в руках какого-то забулдыги, выклянчивающего "на пузырь" у винного магазина — почти точь-в-точь, как у одной из собак с фотографий Чаплина. У той белой, что с тёмным ухом и глазом.

Кстати, о моей красавице Масюне... Не понял, с чего вдруг она "дракона" включила и рычит? Кошек вокруг не видно. Вроде мы одни по набережной Исети гуляем. Никого нет вокруг. Ни души. Я остановился, не понимая причины волнения собаки. На этом всё и закончилось. Дальше наступила темнота.

Через какое время мы с Масюней очнулись, сказать точно не могу. В какой-то момент поймал себя на том, что начинаю замерзать и непроизвольно поглаживаю собаку, развалившуюся на коленях.

— Ограбили? — мелькнула мыль.

Вроде, нет. Сижу на лавочке, Масюня бессовестно дрыхнет, засунув нос под расстёгнутую куртку. Телефон нашёлся сразу, а там я и карту нащупал. Вот только откуда в боковом кармане появился тяжёлый камень, сверкающий многочисленными гранями, непонятно. Но это точно не стекло. Не может стекло так блестеть.

* * *

Интермедия 4

Империя Конто. Лазарет Академии Белговорт.

Попал!

— Уровень синхронизации сознания реципиента и донора составляет семьдесят восемь процентов. Копия сознания с оригинала донора снята качественно, но полная синхронизация требует дополнительного времени и резервов. Прошу подтверждения.

— Полная синхронизация. Подтверждаю.

— Восстановление структуры скелета и мышечных навыков реципиента не соответствуют внедряемой модели сознания. Донор жил при иной, более высокой силе тяжести, отличающейся от нашей планеты на девятнадцать и семь десятых процента. Возможна активная ресинхронизация двигательного аппарата и длительный период адаптации. Восстановить исходные данные тела донора? Возможности скелета и мышечного каркаса будут повышены и потребуют сверхнормативного расхода картриджей медицинской капсулы.

— Как это скажется на размерах тела реципиента?

— Увеличение геометрических параметров фигуры от двух до семи процентов. Увеличение физического веса на двадцать с половиной процентов, что значительно превышает средний вес и плотность тела аборигенов. Жду подтверждения изменений.

— Подтверждаю. Скинь мне окончательные размеры тела, я ему новую одежду закажу. На всякий случай, побольше размером. Старую всё равно, после того, как его отмутузили, нужно менять. Что ещё?

— В плане работ задано усиление имплантатами и наноботами на десять единиц шести параметров: Сила, Ловкость, Выносливость, Интеллект, Скорость восприятия, Регенерация. Проведена чистка, оптимизация и расширение магоканалов до стандарта АА+. Статус резерва Силы изменён на Масштабируемый, ранг Экстра. До окончания работ семьсот двадцать галаминут. В течении этого времени необходимо дополнительное взаимодействие с ИИ Омни и постоянный резерв тридцати двух процентов его мощности.

— Э, а не слишком ли это круто? — раздался возмущённый голос искина Омни, — Тебе своей мощности мало?

— Отменить работы?

— Нет уж. Я отцу обещал, что его сраный Белговорт в ТОП затащу. А за слепок сознания этого чемпиона я уже денег умотаться сколько наёмникам заплатил. Его победы на арене должны прогреметь на всю Империю! Тело мы уже усилили так, что Алмазным поясам не снилось и остальные характеристики добавили. Продолжаем.

— После проведения работ пациенту потребуется реабилитационный период порядка сорока восьми галачасов. Донору предстоит привыкнуть к телу в условиях изменённой силы тяжести.

Ничего не понимаю. Мне кажется, что я слышу голоса, но опять же, готов поклясться, что слышу их не ушами, а они раздаются прямо у меня в голове.

Впрочем, это было последнее, что я "услышал", перед тем, как снова провалиться в тёмную пропасть сна. Вернее, меня в неё быстренько погрузили. Раз — и сознание отключилось.

* * *

Уборка.

— Эй, обсос, стоять! Бегом сюда! — разнёсся недалеко от Ларри грозный окрик, стоило ему только подняться на второй этаж учебного корпуса.

Йордан. Сердце у меня непроизвольно ёкнуло, пропустив пару ударов. Память реципиента подсказала, что это именно тот третьекурсник, который в крайний раз отправил меня, Ларри, на больничную койку. Сорвал своё плохое настроение на безобидном парне, столкнувшись с ним на лестничной площадке. Врезал от души, но не рассчитал силу. После его удара Ларри скатился вниз по каменной лестнице, получив травмы, мало совместимые с жизнью.

Спас Ларри, а заодно и меня в это тело подселил, какой-то экспериментальный медицинский артефакт, буквально за день до этого привезённый из столицы на испытания. Прибывший с ним молодой доктор два дня никого не подпускал к лежащему там пациенту, а потом ещё пару дней держал студента под наблюдением в отдельной палате.

Из лазарета Ларри выпустили только после двухдневного реабилитационного периода и последнего утреннего обхода. Казалось бы, путешествие до доски расписаний групп его курса не должно было принести никаких неприятностей. Все студенты в это время на занятиях, а до перемены ещё целых пара минут.

— Быстро схватил швабру, и чтобы через пять минут туалет блестел. Я не собираюсь этим заниматься из-за такого дерьма, как ты. Так что все полученные мной из-за тебя наряды сам будешь отрабатывать, — сунул мне под руку с портфелем Йордан массивную швабру с грязной тряпкой внушительного размера. Размазанная грязь по полу, и вода, стекающая с даже не отжатой тряпки, свидетельствовали, что никакого старания Йордан к своему занятию не прилагал.

Старшекурсник был настолько уверен в правильности своих действий, что даже не заметил, как дрогнули в ухмылке губы его жертвы и хищно прищурились глаза, оценивая мельчайшие подробности ситуации и до сантиметра выверяя дистанцию.

— Какого туалета? Этого? — энергично развернулся Ларри с зажатой подмышкой шваброй, указывая на дверь за своей спиной.

— Уррою-ю, тварь! — раздался вопль за его спиной.

— Что? — не понял Ларри, разворачиваясь обратно, да так неловко, что тяжёлый черенок могучей швабры приложил Йордана по уху, заставив его на секунду вырубиться.

Вид старшекурсника, сползшего спиной по стене, был удручающе неряшлив. Грязная мокрая тряпка при первом развороте прошлась не только по его лицу, но и по всей верхней части костюма, превратив белоснежную рубашку с модным воротничком, чуть ли не в своего близнеца, а черенок, при втором повороте, сбил старшекурсника наземь.

— Ой, как же неловко вышло, — вполне правдоподобно проблеял Ларри, — Сейчас я тебе помогу, дружок.

Однако его подвёл мокрый пол. Ноги Ларри разъехались в стороны, а сам он чуть ли ни на шпагат сел, да так неудачно, что одна его нога подбила ноги старшекурсника, пытающегося подняться, а вторая опрокинула ведро с водой, в которое Йордан влетел головой.

— Упс-с... Ну, как же ты так, — всё-таки добрался Ларри до Йордана, усаживая его спиной к стене, — Ты посиди пока. Швабру посторожи. Я сейчас кого-нибудь на помощь позову.

Одновременно с его словами прозвенел звонок. Трель его ещё не успела закончится, как из аудиторий высыпали студенты и замерли, увидев странную, но жутко занятную картину.

Старшекурсник сидел на полу, с надетым на голову ведром. Между его ног вверх ногами стояла швабра, с тряпки которой по стене стекали грязные ручьи воды и скрывались из виду, попадая Йордану за шиворот. Рядом, с растерянным и печальным видом топтался Ларри.

— Да помогите же ему, а то у меня плохо получается, — грустно протянул парень, сохраняя крайне серьёзное и изумлённое лицо.

Такое, которое и должно быть у хорошего клоуна во время исполнения репризы.

Вроде, номер получился. Все смеются. Я старался. И с памятью Ларри почти сроднился. Говоря языком той железяки, из которой я появился в этом мире — 'синхронизация сознаний донора и реципиента улучшилась и близка к идеальной'.

* * *

Глава 1

Сергей Вяткин, он же Ларри Ронси. Немного о себе и о первых впечатлениях.

Книги я обычно читал от не фиг делать. Чаще всего, в дороге. Жизнь цирковых артистов предполагает много переездов, а в это время нужно себя чем-то занять. Наш директор не жаловал самолёты, предпочитая железные дороги. Оно и понятно. Оборудование цирка, слонов со львами и тиграми, самолётом не отправишь. И какой тогда смысл в быстром перелёте?

В отличии от труппы, у меня всегда был выбор. Я мог лететь самолётом за свой счёт, и дожидаться приезда труппы в гостинице, опять же, за свой счёт, или ехать со всеми поездом, в отдельном СВ, которое оплачивал директор. Раз пять или шесть, по молодости, я летал самолётом. Прилетев, устраивал себе туристические вылазки, оплачивая экскурсоводов, но быстро понял — это не моё. Не впечатляют меня ни развалины замков и крепостей, ни экспозиции музеев, ни выставки картинных галерей.

В итоге, я смирился. Езжу теперь вместе со всеми, поездом, а во время переездов читаю заранее скачанные книги. Даже девайс с "жидкими чернилами" себе прикупил, чтобы глаза не портить.

Я не считаю себя "продвинутым читателем". Когда я начал увлечённо читать, то читал всё подряд. Бывало, что порой удалял некоторые книги, не дочитав до середины, а какие-то кикнул, потратив на их чтение всего лишь одну — две минуты. Как правило, из-за мата или вопиющей безграмотности.

В конце концов я выставил для себя приоритеты и чётко понял, что мне неинтересно.

Однозначно — классическая литература. Я бы к ней тут же добавил и советскую, но "Тихий Дон" из этого списка выбивается. Дважды перечитал. Зато хвалёные на литературных форумах Стругацкие мне не зашли. Думаю, их читают те же люди, которые платят миллионы долларов за мазню Малевича, или те, которые от неё млеют. Впрочем, это всего лишь моё мнение.

Из старых зарубежных авторов мне понравился Хемингуэй. Далеко не всё. "Старик и море" я, видимо, не понял. Зато "Прощай, оружие!" прямо в душу зашло. Как и "Похождения бравого солдата Швейка", от Гашека. Думаю, шедевр Гашека любой мужик поймёт, из тех, кто сталкивался со службой в армии.