Третий меморандум

Мы не останемся. Когда-нибудь, жалея,

Нас тоже кто-нибудь попробует назвать

Двух-трех по имени... собьется, не уверен.

Стать тенью, облаком, в траве песчинкой стать.

На пляже холодно и самый след затерян.

Александр Кушнер.

"Двух вещей не хватало в этой стране:

Кофе и демократии..."

(какой-то мусульманин)

"... дневник Маляна, как известно, до сих пор вызывает непримиримые споры у исследователей не только из-за двойственности этой интереснейшей фигуры эпохи Первого Установления, но и и-за обилия документов, приписываемых его перу. Действительно, как сторонники официальной версии, возлагающей на Маляна значительную часть вины за последующие каатастрофы, так и представители нетрадиционной школы, пытающиеся обелить лидера "конструктивистов" и представить его прозорливцем, в ервых дней предвидевшим все последствия стихийной социализации реперной группы "полигона Казакова" и всеми силами пытавшегося смягчить эти последствия — по сей день пытаются сгладить противоречия между Первым, Вторым, Четвертым Меморандумами Маляна с одной стороны, данным дневником — с другой и ннесохранившегося "Введения в Теллурийску экономику" — с третьей. В настоящее время большинство исследователей склоняется к мнению, что часть этих трудов приписывается Маляну ошибочно. Но нельзя совершенно игнорировать упорные слухи о якобы найденном и хранящемся в частной коллекции Третьем Меморандуме, проливающем некоторый свет на события тех дней".(предисловие В. Штерна к третьему. Исправленному изданию "Дневника Маляна", Изд. МММ 2132145т.Э.г.)

ДНЕВНИК МАЛЯНА (Изд. МММ 2132145т.Э.г.)

"Сегодня, когда меня уже ни на минуту не оставляет чувство какого-то тоскливого ожидания, я постоянно возвращаюсь мыслями к первым минутам Установления, точнее, к первой, спокойной и радостной мысли: "наконец-то!"

Оказывается, где-то в глубине таилась эта детская жажда несбыточного и постоянная готовность к Встрече: к голубым протуберанцам, перекрывающим порядком надоевшую улицу, шагающим железным конструкциям на горизонте, гравиконцентратам, нарушению закона причинности — господи, да мало ли к чему я был готов! И как неумолимо вымывалась эта радость по мере того, как постепенно эта куча восторженных друзей, растерянных пацанов и возмущенных чиновников превращалась в жесткую организацию — микрогосударство со своей армией, полицией, принудительным трудом, лагерями и прочими радостями цивилизации. Причем я сам принимал в этом самое активное участие, поскольку просто нее мог противопоставлять сохранившиеся в памяти отрывки Вебера, Тойнби и Паретте, позволявшие туманно рассуждать о "тонких социальных структурах", конкретной необходимости как можно быстрее организовать охрану, жилье и еду для нескольких сотен детей. Искать нетрадиционные решения былонекогда — или мы убедили себя, что некогда — но каждыйшаг совершенно естественно следовал из предыдущего. И необходимость всеобщей трудовой повинности влекла за собой необходимость создания системы наказаний за ее нарушения — поскольку нарушения начались немедленно, и отказ от передачи власти в руки интернатской администрации — необходимость подавления "мятежа администрации" — если можно назвать мятежом это курино-бестолковое кудахтанье и беспорядочное метание по лагерю геморроидальных ветеранов народного образования. Стыдно признаться, но это были самые, пожалуй, приятные минуты за последнюю неделю — это смешанное чувство полного освобождения и животного бешенства, с которыми я рвал из кобуры пистолет при виде совершенно багрового, истекающего салом директора, с громким сопением выбирающего автомат из рук насмерть перепуганного мальчишки. Пожалуй, если бы не Леночка, я действительно стал бы стрелять в эту перекошенную от страха рожу, которая в тот момент воплощала для меня всю гнусную чиновничью породу — стрелять с наслаждением, в давно уже неподвижную тушу, пока не кончится обойма. И вряд ли меня потом стала бы мучить совесть, как не мучает сейчас, когда я снова вспоминаю эту сцену на площади. Но если такие чувства живут и во мне — а я, похоже, не зря считаю себя самым сдержанным, или, во всяком случае, самым умеренным из Совета — то что же говорить об остальных...

С того дня поселилось во мне тоскливое ожидание стрельбы. Несколько раз я заговоаривал с Казаковым о необходимости как-то реорганнизовать колонию, потому что этих условиях не могла долго сохраняться стихийно сложившаяся вооруженная олигархия Совета, но каждый раз появлялись новые и новые проблемы, которые надо было решать немедленно, и все шло своим чередом..."

"... создается впечатление, что развернутые художественные отступления в "Дневнике" представляют собой позднейшие вставки, т.к. они не только противоречат самой напряжённой обстановке тех дней, но и плохо корелируются с основной частью "Дневника"./В. Штерн"/

"18 марта. Голубев становится совершенно неуправляем. Если идею ордена еще как-то можно было понять, то звания и неизбежно следующие за ними погоны и прочие аксельбанты — это начало раскола. Сегодня я поставил на Совете вопрос о роспуске Котов и замене их общим ополчением, но, разумеется, остался в меньшинстве. Голубев орал что-то о нненадёжности случайных людей, необходимости жёсткой дисциплины, а члены Совета, занятые мыслями о своих непосредственных обязанностях, кивали, не прислушиваясь.

19 марта. Отобрал, наконец, самых толковых из курсантов. Чему я их буду учить — не знаю. Слишком многое в нашей нормальной земной жизни оставалось за скобками. Сейчаас предстоит выяснить, что же в такой изолированной группе определялось тем, что где-то за горизонтом всё-таки продолжала существовать нормальная жизнь, которая рано или поздно удосужится послать за робинзонами спасательный вертолет или катер и, значит, неизбежно должно отмереть в нашем случае, а что отсаётся неизменной ценностью. Сюда бы хар-рошего филолога, он бы тут всласть порассуждал о добре, красоте и справедливости. А я вот не умею. И объяснить Совету, что как только большинство населения поймёт, что безнадёжно отрезано не тол ко от Земли, но и от всех земных, т.е. человеческих ценностей... Ладно. А учить их надо. Потому что мне уже ничего не выяснить — слишком много во мне от задумчивой сороконожки, разучившейся ходить.

23 марта. Выбил у Совета вездеход и три автомата для моих "стажеров", мотивируя начинающимися геодезическими работами и опасностью дальних поездок в сайву. Голубев орал опять — о децентрализации, о дублировании функций,ноя его уже не слушал. Рано или поздно каждый ствол, неконтролируемый нашим микро-Гитлером будет на вес золота. Учиться стрелять будут все "стажеры".

26 марта. Кажется, началось. Завтра Свет разбирает дело об изнасиловании. Гнусно. Но Олега выслать я не дам — он у меня из самых. В конце концов, законов он не нарушал — не было ещё законов. Правда, с директором и прочими сеятелями разумного-вечного мы о законах не задумывались. Плевать. А главный оппонент — ну конечно же — Голубев. Как может кандидата в фюреры не довести до истерического визга нарушение субординации! Судя по всему, только это его и интересует — в его аргументации начисто отсутствуют категории морали, а ключевыми являются слова "сопляк" и "учительница". И вообще, что-то непохоже, чтобы Таня была настроена поднимать такой шум. И надо же было Анечке оказаться поблизости."

III ГЛАВА

"Внемлите Закону Джунглей, он стар, как

Небесная твердь.Послушный Волк преуспеет, но ждёт

Нарушителя смерть.

Как лиана, что ствол обвивает,

В обе стороны верен Закон:

"Стая сильна лишь Волком, а Волк лишь Стаей

силен."

Реньярд Киплинг

Весь день работы шли спустя рукава, всем было не до этого; Колосов по совету Казакова урезал вечернюю пайку, но даже на это никто не обратил внимания. Толпа собиралась у коттеджа, где уже с неделю размещался Совет. Осунувшиеся лица, ребята повзрослее небриты, грязные рабочие комбинезоны — почти никто не переодевался... Выделялись лабораторные халаты стажёров, оставивших свои обычные вечерние занятия, и защитные куртки Котов — свободная смена тоже была здесь, не отдыхала. Их оттесняли друг от друга.

В библиотеке было уже большинство. Голубев в новенькой куртке с тремя звездочками на погонах стоял, опершись на шкаф, скрестя руки, и что-то насвистывал. Баграт сидел на краю кресла, сцепив руки, как сжатая пружина. Бородач Валерьян, только что со стройки, в заляпанной грязью штормовке, сидел рядом, что-то тихо и спокойно говорил. Елена с красными глазами приткнулась в угол дивана. Маркелов, изящный как всегда, ходил взад-вперед по комнате и дымил сигаретой из предпоследней пачки. Лёня Крапивко (он позавчера побрился наголо и напоминал арестанта) и Крайновский делали вид, что играют в шахматы.

С секундным интервалом хлопнули двери, на пороге появились Казаков и Вика. Начальница медслужбы была при пистолете, хотя обычно игнорировала свое право ношения оружия. У Казакова за спиной висел распылитель. Баграт поднял бровь, но ничего не сказал.

— Начальство не опаздывает? — ядовито осведомился Голубев. — как насчет вежливости королей?

— Подождем до коронации, — серьезно сказал Александр и оглядел собравшихся воспалёнными глазами. — Можно начинать.

— А как же Дима и Юрик? — спросила Лена.

— Они не придут. — казаков усмехнулся. — Просили передать, что воздерживаются.

— "Сказали мне, что эта дорога приведёт меня к океану смерти." — пробормотал Баграт.

— Итак, — Казаков словно не расслышал реплики. — Вчера вечером курсант химгруппы...

— Стажёр, — тихо подсказал Голубев.

— ... курсант химгруппы Олег Красовский изнасиловал учительницу Татьяну Смирнову...

— Это не доказано! — Баграт уставил в Казакова палец, как пистолет. — Я уверен...

— Сейчас я говорю! — Александр повысил голос. — Мы орали двенадцать часов, то есть вы орали! Люди попросили время на обсуждение, и время это истекло! Нам надо решать. Итак, изнасиловал. Виктория говорила с Таней; та просит сурово не карать и говорит, что сама виновата, но при этом находится в истерике.

Свидетельские показания вам известны. Сам Красовский отказывается что-либо говорить и сейчас находится под стражей. Пора решать.

Он плюхнулся в свободное кресло. Распылитель за спиною, видимо, мешал, и он переложил его а колени. Вика присела на диван.

— Можно? — Голубев сочился саркастической вежливостью. — Я буду краток. Я резюмирую то, что уже говорил. Совершено гнуснейшее преступление. Казуистические ссылки на отсутствие законов ничего не доказывают. В нашей ситуации законы создаются на ходу, постфактум, и наша цель — не соблюдение несуществующих законов, а поддержание элементарного порядка...

— Нойе ордрунг! — выкрикнул Баграт, с ненавистью глядя в обрюзгшее от бессонницы лицо капитана Котов. — Вы решаете принципиальный вопрос, изолировавшись от людей! Выносите на обсуждение!

— Баграт, тут ты неправ. — Крайновский оторвался от доски, сцепил пальцы. — это вызовет свалку.

— Малян думает, что лучше свалка, чем диктатура. — усмехнулся Андрей. — Для него всё, что сказал не он — тоталитаризм. Короче, это даже не просто изнасилование — любимый стажёрчик Баграта, втоптав в грязь нашу сверстницу, унизил и нас. Скоро стажёры будут резать взрослых, а Малян заявит, что закона про убийство пока не существует! — Голубев сорвался на крик.

Баграт вскочил. Валериан придержал его за локоть, словно опасаясь, что тот кинется в драку.

— Много текста, — Координатор поморщился. — твоё предложение?

Изгнание. Изгнание на отдельный остров с минимумом припасов навечно. Или даже расстрел. Среди моих котят найдутся...

— Вот именно! Багратов палец чуть ли не упирался в голубевский подбородок. — Убийц ты воспитываешь, фашистов. И название-то подобрал, ещё бы — фольксштурм...

Губы голубева задрожали, он хотел что-то ответить, но мягкий глубокий голос Виктории на мгновение отрезвил их.

— Ребята, не будем выяснять отношений. — попросила она. — Баграт, твоё предложение?

— Я согласен на любое наказание, при котором Олег остается в колонии и прродолжает работать...

— Само собою! — Андрей делано хохотнул. — Насильники и анархисты — самые ценные сотрудники Баграта Маляна!

— Ты...ты... — Баграт шагнул вперед. — Товарищи, он же фашист! Как вы не видите! Или вы.... или вы...или вам тоже — только власть?

— Да, нам власть, — теперь они стояли вплотную. Голубев был бледен. — А ты — христосик? Или лицемер? А если бы на месте Красовского был один из котят, а на мете Татьяны — Простева? — Голубев кивнул на Лену, лена слабо ахнула и закрыла лицо руками. Баграт положил руку на расстегнутую кобуру. Голубев шагнул в сторону, его рука тоже нырнула к поясу.

— На месте!!! — крик сорвался на последней ноте. Казаков уже не сидел. Он стоял, направив жёрло распылителя на Голубева и Маляна. Виктория тоже стояла за его спиной, держа пистолет в опущенной руке. Все замерли. Лёня Крапивко поднялся со стула и с длинным вздохом прошёл мимо оторопевшего Баграта, мимо застывшего Казакова, мимо Вики. Хлопнула дверь.

— Я ожидал, что так кончится. — Заговорил наконец охрипшим голосом Казаков. — И принял меры. Я вооружил курсантов промышленных и сельскохозяйственных курсов. Юра Танеев с ними. Я предупредил Диму Колосова, чтобы был готов вывести из ангара тяжёлый броневик. Леонид сейчас даст сигнал. Уже дал.

Немая сцена длилась, и Координатор мог беспрепятственно продолжать.

— Своим экстремизмом вы — жёрло распылителя ткнуло в Голубева и Маляна, — поставили колонию на грань раскола и гибели. Вы словно мимо ушей пропустили сообщение экспедиции об обнаружении хиппистской колонии на холмах. Вы готовились начать заварушку из-за Красовского. Я не знаю, кто из вас опаснее: ты, — кивок на Андрея, уже открывшего рот в попытке что-то объяснить, — нисколечко не интересующийся людьми, а только властью, ритуалами, званиями; или ты, — Баграт стоял, понурив голову, — желающий свободу и справедливость всем, даром и немедленно и тут же подменяющий понятие "справедливость всем" понятием "справедливость нашим". Может быть, на этот раз я сбивчиво говорю, но зато я впервые что-то последовательно сделал.

За окном заурчал мотор "Защитника" — тяжёлого броневика. Слышен был ошеломлённый говор толпы. "Интересно, — мельком подумал Баграт, — куда направлено орудие, на коттедж или на толпу?"

— Сейчас мы сделаем следующее, — Казаков успокоился, голос стал ровнее. — Вы оба, а так же Лена и Стась (Крайновский вскинул бровь) будете выведены из состава Совета. Оставшийся состав примет более -менее упорядоченное положение о работе Совета, после чего общенародное голосование доизберёт пятерых новых членов Совета в возрасте старше шестнадцати. Если вы столь популярны, вы вернётесь. Или кто-то из вас. Заодно, малый состав Совета решит, что делать с Красовским. Разумеется, все ваши посты остаются за вами. Вопросы есть?