Ветер и крылья - 1

И мама смеялась.

А сейчас она лежала на полу. И охотничья собака отца, Герин, обнюхивал ей лицо. А потом сел рядом и завыл. Печально так... горестно.

Дальше я и сама себя не осознавала. Все было, как в тумане.

Герин получил пинок, и Мия за ошейник вытащила его из дома. Нечего тут!

Они хоть и бедные, а все ж не ньоры! Ее отец — дан! Просто денег у него нет, и все наследство медяки медные да клочок земли... охота была не только развлечением, но и способом выжить.

Младший брат отца, дан Пьетро, давно плюнул на благородство рода, семнадцати лет от роду ушел из дома, умудрился удачно жениться — то есть обменял титул на деньги, взял в супруги дочку купца, и усердно помогал ее отцу в торговле.

Дан Джакомо до такого не опускался.

Кое-как сводил концы с концами, получал скудную ренту от арендаторов, то одалживал денег у брата, когда выдавался неудачный год, то отдавал...

Мия знала, что о поездке ко двору и мечтать не приходится. Что удачный брак... вряд ли это возможно в ее состоянии.

Основа удачного брака — приданое. Кроме клочка земли и полуразваленного дома, даже не замка, у отца ничего не было.

Деньги? Какие деньги?

Мия понимала, что ее судьба или брак по расчету, или монашество. Но это было ДО беды, случившейся с отцом. А вот что будет сейчас?

Мама так и лежала на полу, и Мия решилась. Брат растерян, да он и на три года младше нее. Ему всего девять лет. Какие уж тут команды?

Слуги мечутся, младшие рыдают...

Кто-то должен взять все это в руки? Кто-то должен... и выбора нет...

Маму свою Мия любила совершенно искренне. Но и оценивала достаточно трезво.

Слабая и хрупкая, эданна Фьора полностью соответствовала своему имени. Цветочек. Нежный и хрупкий. Изящная и грациозная, томная и воздушная... каким образом она родила четверых детей?

Не понять.

Но родила же... и воспитывала, и хозяйство вела, хотя и из рук вон плохо...

Воздушность — конечно, хорошо, но для хозяйства лучше на земле стоять двумя ногами. Иначе это плохо закончится.

Такими словами Мия не думала. Но понимала, что на мать сейчас рассчитывать нельзя. А потому сделала первое, что ей пришло в голову.

Два шага вперед.

А потом размахнулась — и отвесила первой же подвернувшейся под руки служанке звонкую затрещину.

— А ну молчать, дура!

Служанка замолчала просто от шока.

Ладно бы эданна... но чтобы ребенок? Ее? Вот ТАК!? Растерянность ньоры была видна невооруженным взглядом, но выть она перестала. А Мии того и требовалось.

— Ньор Симон! Немедленно займите людей делом! Конь отца наверняка не вычищен и не расседлан! Пошлите конюха за лекарем! И немедленно! Уберите беспорядок! Кровь надо смыть, полы посыпать свежим тростником! Мою мать — в спальню и приставить к ней служанку! Малышню к няньке! Выполняйте!

Ньор Симон, старший над слугами в доме, с уважением взглянул на девочку. Мия выглядела этакой очаровательной куколкой в кудряшках. Совсем, как мать.

Светлые волосы, карие глаза раненной лани, большие и влажные, очаровательное, почти кукольное личико... тут было на что посмотреть! Тем более, эданна Фьора одевала дочь на свой вкус — в кружева, шелка, оборки и рюшечки с бантиками. И кто бы мог ждать от девочки такого проявления характера?

Отец ее, дан Пьетро, между нами говоря, тоже силой воли не отличался.

Но... приказ был получен. И засуетились слуги, которых и было-то всего трое. Симон и лакей потащили эданну вверх по лестнице, в спальню, одна служанка пошла за ними, а вторая, которую ударила Мия, принялась сгребать с пола грязный тростник.

Мия вздохнула и подошла к ней.

— Прости меня, Анна.

— Мне сердиться не пристало, — буркнула женщина. — Все хорошо, дана.

— Лгать — против Господа. Падре на исповеди за ложь епитимью наложит, — прищурилась девочка. — Пойми, я не хотела тебя бить. Но если б крик не остановился... отцу лекарь нужен, матери на полу лежать...

Анна подняла глаза от тростника.

— Вы, дана, лучше никому свой нрав не показывайте.

Мия даже головой помотала. А это, простите, здесь к чему сказано? Но Анна поняла, и пояснила.

— Выглядите вы, что цветочек. А только из железа откованный. Такой и не сломаешь, и руки изрежешь... вы это никому не показывайте. Дурочке на свете жить всяко проще.

Мия кивнула.

— Спасибо за совет, Анна.

— Ничего, дана. Хоть бы дан Пьетро поправился...

Мия кивнула.

— Пойду к отцу. Пока не приехал лекарь... мать туда пускать нельзя, а то еще и ее в чувство приводить придется.

Спорить было сложно. Служанка опустила глаза, и принялась усерднее сгребать тростник, которым был посыпан пол. И то сказать, давно пора было его обновить, вон, подгнил уже...

Ладно уж... чего на девочку сердиться.

Бывает...

* * *

Мия медленно поднималась в отцовскую спальню.

Она знала, куда понесли отца. Знала. Но...

Ей было страшно. Что бы она не увидела... в любом случае, рана отца — это серьезные проблемы. И хорошо еще, если он выздоровеет. И достаточно быстро...

А если нет?

Мия торопливо перекрестилась, отгоняя молитвой и знамением дурные мысли, но не ускорилась. Страшно же...

Вот и спальня отца.

И кровь на полу, кровь на кровати, кровь на одежде, на тряпках, которыми перетянут живот... как же ее много! Откуда в человеке столько!?

И сколько отец еще потерял по пути?!!

Мия очень медленно, чтобы не потревожить, не причинить боли, принялась осматривать живот. Аккуратно разрезала заскорузлую тряпку — нитки, иголки, ножнички — все было у нее в маленьком кошельке на поясе. Не милостыня, как положено благородной дане, нет у них денег нищим подавать. Самим бы кто подал.

А вот такие, хозяйственные мелочи... когда у вас трое младших, брат и две сестры, кто-то да поранится. А то и одежду порвет...

И зашить требуется, и перевязать Мия могла... и крови не боялась.

— Кхм... дана...

Мия подняла глаза.

Томас, егерь, стоял неподалеку, просто тень от полога так падала, Мия его просто не заметила.

— Ньор Томас?

— Дана Мия, там плохо все очень.

Мужчина все понял правильно. И приход девочки, и ее действия....

— Я послала за лекарем.

— Не знаю, сможет ли он помочь. Но лучше повязку не трогайте. Проклятый кабан... мы на уток охотились, а эта тварь через камыши мчалась, как будто сам Дьявол погонял, мы и опомниться не успели. Он дана рванул — и дальше помчался. Мы подбегаем, а там живот распорот, внутренности на землю вывалились... ну мы уж кое как... простите, дана.

Мия побелела.

Ранение в живот? Да такое?

Приговор.

Она, конечно, дождется лекаря. Она будет бороться до конца. Но...

— Надо написать дяде Джакомо. Все очень серьезно.

Томас кивнул.

А девочка-то умница. И не кричит, не орет, не бьется в истерике... другая б на ее месте... впрочем, вот вам эданна Фьора. Тихо лежит в глубоком обмороке. А малышка решает, что надо сделать.

— Напишите, дана. Вы сумеете? А я сейчас и отвезу, письмо-то... до Эвроны путь неблизкий. Пока доеду, пока дана Джакомо найду...

Мия закрыла глаза.

На секунду, только на секунду. А потом выпрямилась.

— Ньор Томас, прошу вас пока побыть с моим отцом. Я скоро вернусь.

И вышла. Писать письмо...

* * *

Так ли это легко — написать письмо?

Ну... если вы хорошо умеете писать — то да. Мия этим похвастаться не могла, как и остальные отпрыски рода Феретти.

Так... падре Уго их учил, конечно, и Мия могла что-то прочитать, и написать могла, хоть и горем пополам, но...

Написать.

Бумага в кабинете отца. Там же чернила и печать.

В кабинет отца запрещено заходить всем. Даже эданне Фьоре. Если отец узнает, он Мию просто выпорет. На конюшне. Хлыстом.

Один раз ей досталось за то, что она подглядывала за конюхом и служанкой... но это сейчас неважно. Ладно! Если отец выживет — пусть порет! Мия потерпит!

И девочка решительно вошла в кабинет.

Там было темно и прохладно, тяжелые бархатные шторы, бывшие некогда темно-зелеными, а сейчас скорее, грязно-бурыми, практически не пропускали свет.

Мия решительно раздернула их в стороны.

— Так...

В ящиках стола последовательно нашлись...

Бутылки, кинжал, пистоль, правда, сломанный, порох и пули, карты и дамские чулки сиреневого цвета, книжка с картинками, при виде которых Мия сначала покраснела, а потом подумала, и сунула книжку себе за пазуху.

Вряд ли отец хватится пропажи в ближайшее время. Она успеет ее просмотреть... ну и прочитать, если получится. Читала Мия откровенно плохо и медленно.

А вот и бумага. И чернильница... здесь на донышке. Песочница, восковая палочка, печать рода Феретти...

Мия не стала садиться. Ей было бы неудобно, в кресле отца она могла два раза утонуть.

Она подвинула скамеечку для ног поближе к столу, встала на нее и положила перед собой лист бумаги. Медленно, вспоминая уроки доброго падре, вывела несколько слов. Перо нещадно царапало бумагу, а в одном месте даже прорвало ее, но не сильно, самым кончиком. Присыпала песком, подождала, пока высохнут чернила. Свернула бумагу так, чтобы получился конверт, растопила восковую палочку и накапала воска.

Приложила печать.

Вот так.

Теперь подождать, пока застынет воск... это быстро.

И к Томасу. Пусть мчится стрелой.

Папочка... только выживи! Можешь меня хоть три раза выпороть, только выживи...

* * *

Лекарь прибыл спустя три часа. Ньора Фаусто Мия знала давно. Он лечил папу от разлития желчи, маму от меланхолии, младших, когда те заболевали. Сама Мия к его услугам не прибегала ни разу — не болела. Вообще. Но ньора Фаусто знала. Ей нравился невысокий седой мужчина с умными серыми глазами и доброй улыбкой. А в кармане у него всегда были лакричные леденцы для маленьких ребят. Она верила — лекарь справится. Но ньор Фаусто поднялся к пациенту, осмотрел его — и вышел.

И наткнулся на Мию.

— Дана?

— Разговаривайте со мной, ньор, — тихо сказала Мия. Девочка сильно повзрослела за эти страшные несколько часов. — Матери плохо...

— Я могу чем-то помочь эданне?

Ньор интересовался скорее, профессионально, чем действительно желая помочь. И был удивлен резким кивком Мии.

— Ньор, у матери просто нервы. У нас мало денег... мы не сможем оплатить вашу помощь. Сколько мы должны вам за вызов к отцу... и что вы скажете?

Ньор Фаусто оценил.

И заговорил с девочкой уважительно и ровно, как со взрослой. Глядя ей в глаза и не принижая юную дану недоверием или предложением позвать кого-то взрослого.

— Дана Феретти, ваш отец опасно ранен. Если сейчас на кухне сделают чесночный отвар, я проверю кое-что...

— Я распоряжусь, и сделают. Что именно вы хотите проверять, и какой отвар нужен, ньор Фаусто?

Лекарь вздохнул.

Да, разговаривать о таких вещах с юной даной, тем более, такой очаровательной и хорошенькой, сложно. А если больше не с кем?

— Дана Феретти, ранения в живот бывают разными. Но я сейчас условно поделю их на две группы. В первом случае повреждаются кишки и шансов выжить у больного нет. Идет излияние содержимого кишок в брюшную полость... полагаю, вы знаете, чем это чревато.

Мия кивнула.

Она отлично знала, как из милой свинки делают вкусную колбаску. И как кишки промывают — тоже. И как их набивают, и все остальное...

Даже видела.

Мама была бы в шоке, но девочка обожала подглядывать и подслушивать. И не видела в этом ничего дурного. Правда, больше она за тем, как режут свинью, не подглядывала. Даже на спор.

Неприятное зрелище.

И запах... фууууу!

— Понимаю. А второй вариант?

— Если у вашего отца не повреждены кишки, я еще раз промою рану. И мы будем молиться, больше ничего не остается.

Знамение Мия сотворила. Но — не удержалась.

— А кроме молитвы что-то может помочь?

Лекарь поглядел на девочку грустными серыми глазами.

— Дана Феретти, вам будет легче, если я выпишу вашему отцу сорок шарлатанских снадобий, возьму с вас деньги, а потом объявлю, что на все воля Божия?

Мия качнула головой. Вряд ли... только и того, что даже денег не будет.

— Я благодарна вам за честность, ньор Фаусто.

— Тогда пойдемте. Я скажу, как сделать чесночный отвар, а когда его сварят, мы попробуем напоить вашего отца.

— А потом?

— Спустя некоторое время надо будет открыть рану и принюхиваться. Если из живота у него запахнет чесноком... этот запах очень сильный и отчетливый, дана. И отвар не наносит вреда здоровью...

Мия поняла. И прикусила губу до крови.

— Вы хотите сказать, что если запахнет...

— Да, дана Феретти. Вашему отцу сможет помочь только Бог.

Мию это не утешило. Но...

— А сейчас? Отцу больно...

— Я перебинтовал его и дал маковый отвар. Он спит и не ощутит боли еще несколько часов.

— Благодарю вас, ньор. Сколько я должна?

Ньор только вздохнул.

Сколько она должна? Да знает он о состоянии семьи Феретти, вся округа о нем знает. Но и сказать, что денег не надо, пожалеть малышку, означает жестоко ее оскорбить. Она не простит.

А потому...

— Десять сольди, дана Феретти. Я не так много сделал, а за вызов я больше не беру.*

*— золотая монета — 1 лорин — 3.5 грамма золота. 1 лорин = 6 дариев, 1 дарий — двадцать сольди или сто двадцать малых рий. Прим. авт.

Мия поняла все. И то, что осталось несказанным. И как пощадили ее гордость.

— Да благословит вас бог, ньор Фаусто.

Ньор молча поклонился.

Божья помощь им понадобится. И этой девочке прежде всего. Увы...

* * *

Чесночный отвар сделали.

И Мия лично сидела рядом с отцом, вливала ему между губ по ложечке, уговаривала выпить... отец глотал в беспамятстве.

Где-то неподалеку билась в истерике мать на руках верных служанок.

Уснули дети под сказку кормилицы.

Мия сидела и поила отца. А потом сидела вместе с ньором Фаусто. И лекарь тихонько рассказывал дане случаи из своей практики, понимая, что девочка стала взрослой сегодня.

А еще, что она останется одна. А ей нельзя, вот именно сейчас никак нельзя...

Пусть он чужой человек для даны. Но здесь и сейчас — он человек, он рядом, он дает ей необходимое тепло... что еще надо?

Да ничего!

Только молитва....

Увы. Бог, если и слышит человеческие молитвы, то ответ не всегда дает благоприятный.

Спустя два часа Мие не понадобилось и объяснений.

От повязок на животе отца резко и остро пахло чесноком, перебивая даже запах крови и дерьма.

Надежды не было...

* * *

Куда не хотела идти Мия...

К матери.

Вот ведь, и так бывает... Мия любила мать. До слез, до острой подсердечной жалости... вот как сейчас быть?

Войти и сказать, что мама — все!? Папе осталось несколько часов? Хочешь ты побыть с ним? Или нет? Решай...

Как тут повернуться языку?

И все же, все же...

— Хотите, я скажу это вашей матери? — тихо спросил ньор Фаусто.

Мия сжала кулачки. До боли, до крови в лунках ногтей... ах, как же это просто! Переложить ответственность на чужие плечи!