Дом на краю

— Ярочка, ты со мной пойдешь или с дедушкой останешься? — перекладывая рыбные котлеты из глубокой кастрюли в полулитровую банку, спросила бабушка.

— С тобой пойду, — не задумываясь, отозвалась я, тут же позабыв о сидящем на заборе голубе.

На самом деле мне было нестерпимо скучно. Смотреть, как дедушка перестилает крышу уборной, желания не было, а мою дорогую сестричку тетя Люба увезла в Белгазу. Вот и приходилось развлекаться самостоятельно.

— Хорошо. Тогда собирайся. Но сперва возьми в холодной маленькое ведерко и сходи к колонке. Нужно клубнику помыть, а я всю воду извела.

Со всех ног я бросилась выполнять поручение, забывая смотреть по сторонам, и, когда спускалась с бугра, налетела на выскочившего из кустов мальчишку.

— Смотри, куда идешь! Курдюк! — расстроившись из-за упущенного ведра, возмутилась я, для пущей убедительности добавив незнакомое слово, которым дедушка не далее как вчера назвал соседа дядю Ваню, отпилившего ветку от нашей яблони — ту, что терлась о его сарай.

— Я не Курдюк, я Вовка, — обиженно напыжился рыжеволосый.

Ведерко укатилось в неглубокий, но скосный овражек.

— Вовка-курдюк! — свредничала я прежде, чем задаться вопросом. — И как теперь его доставать? Из-за тебя все!

В отличие от меня мальчишка дуться не стал, а как истинный тимуровец предложил:

— Давай помогу, — тем самым положив начало нашей дружбе, продлившейся целый год и три месяца, пока его семья не переехала в Амурскую область, в далекий город Белогорск.

Глава 2

Так повелось, что люди в большинстве своем ориентированы на предстоящее, и я не исключение. Строят планы, спешат, загадывают наперед, а, в итоге, многое, недооценивая, пропускают.

Даже страшно представить, сколько прекрасных моментов забывается нами со временем. Моментов свершений — тех, что бесконечно радовали поначалу, затем вызывали ностальгию, постепенно тускнели и, в конце концов, навсегда становились прошлым. Мне довелось воскресить некоторые из них.

— А помнишь ежиков...

— Конечно! Бабушка мне потом такой нагоняй устроила! Они весь сарай изгадили!

— А вкуснейшие яблоки...

— Старухи Висельника! И как ты себе шею тогда не свернул?!

— Точно. Не повезло с колодцем. Спасибо, что вытащила.

— Не за что, Курдюк.

— Ах так, да? Ну ладно! Я тебе припомню, Ярило!..

Это было здорово — вот так предаваться воспоминаниям: перебивая друг друга, хохоча до колик, утирая слезы. Между нами на скорую руку организованный стол: колбаска, сырок, соленые грибочки, огурцы, початая бутыль с вишневой наливкой, которую, по словам Вовки, они с Ольгой открыли три дня назад — на двенадцатилетний помин дедушки. Ничего шикарного и изысканного, но от этого только радостней. Правильно говорят — в простоте счастье!

— Вздрогнем?

— Фу, Вов! Что за пошлятина?! — состроив нарочито брезгливую мину.

— Нет, а что? Мой батя всегда так говорил. А он, между прочим, был уважаемый человек! Мастер участка! — Владимир обиженно потрясает в воздухе пальцем, а у самого губы кривятся от едва сдерживаемого смеха.

Я начинаю хихикать:

— Ну, если батя говорил... Вздрогнем!

Мы выпили: я пригубила, он до дна. Закусили грибочками. Вновь посмеялись друг над другом.

— Слушай, а правда... Как тетя Валя, дядя Макар? Живы? Здоровы? — Я без запинки произнесла имена его родителей, хотя еще недавно даже не помнила об их существовании. — Вот бы нам сюда пирожков твоей мамы. С печенью. М-м-м... Объеденье! — буквально ощутив их неповторимый вкус.

Владимир пожал плечами.

— Отца уже давно не стало. Пятнадцать лет как. А мать... Полгода назад похоронил. Рак.

Я скорбно молчу прежде, чем выдать банальное:

— Соболезную.

— Спасибо. — Он также хранит недолгую паузу, глядя куда-то поверх моего плеча. Затем возвращается. — Давай, не будем о грустном. Ты как? Рассказывай? Слышал замужем. Упорхнула птичка певчая. — Улыбаясь, он смотрит заговорщически, словно обо всем знает наперед.

Чувствуя себя неловко, я, тем не менее, отвечаю:

— Была замужем. Мы развелись неделю назад. И вот, как видишь, я здесь. А ты? Ты... — Вдруг вспомнив о своих недавних подозрениях, я не договорила.

— Не-е-ет... Я убежденный холостяк! — с усмешкой протянул он, то ли не заметив моего замешательства, то ли не придав ему значения.

Я отчего-то не поверила. И правильно сделала, как выяснилось.

— На самом деле все просто. Сперва институт, потом аспирантура, кандидатский... В общем, наука — моя невеста, — на полном серьезе.

— Вовка-курдюк — профессор? — Я улыбнулась, а он поддержал.

— Нет. Но поживем — увидим. А ты? Чем занимаешься?

— Была реставратором, а теперь... Тоже увидим. — Говорить о себе желания нет. — Но со мной все понятно. Родовое гнездо, корни и все такое... А ты здесь какими судьбами? Путь-то не близкий.

— Верно, — прицокнул он. — Занесло, так занесло. А если честно, то был на конференции в ВГУ... э-э-э... Волгоградский государственный. И решил воспользоваться представившейся возможностью. Мы еще когда на ремиссию надеялись, мать собралась на могиле родителей побывать. Ну там... подправить, что надо, оградку покрасить. Вот я и приехал. Так сказать, последний долг отдать. А когда разбирался со всем, нашел кое-что интересное для себя.

— Что, если не секрет?

— Отчего же... не секрет. Помнишь двухэтажное здание нынешнего военкома?

— Естественно, как не помнить? Я все-таки тут родилась и выросла. Забыл?

— Нет, конечно. — Он улыбнулся в ответ на мою шпильку, но тут же вновь посерьезнел. — Так вот... Он построен в конце девятнадцатого века. Принадлежал купцу и промышленнику Божедомову. Весьма примечательная личность, к слову. Он столько всего для города сделал! Ты бы знала! Одна из его дочерей, а у него было семеро детей — четверо пацанов и три дочери, во времена гражданской войны — представляешь! — мигрировала в Приамурье! И привезла туда весьма интересный культ, который...

Я слушала его вдохновенный рассказ, но, если душой не кривить, мало что понимала, да и не особо старалась вникнуть. Гораздо более интересно было наблюдать за Владимиром. За тем, как он жестикулирует, пытаясь что-то объяснить на пальцах. Видеть, его увлеченность, горящие азартом глаза. Ловить голосовые модуляции.

Внезапно наступила тишина.

— Что? — сосредоточившись, я попыталась вспомнить, на чем он остановился.

— Вот и я говорю, что ты меня не слушаешь. И правильно! — Вовка усмехнулся. Подмигнул. — На будущее, не позволяй мне углубляться в эту тему. Начну, не остановишь. Заговорю вусмерть, — с изрядной долей самоиронии.

— Так не заговорил же. — Я улыбнулась, совершенно не ощущая за собой вины. — Так ты, значит, историк?

— Не-а, не угадала. — Владимир потянулся к бутылю с наливкой.

— А кто тогда?

— Культуролог.

— Кто? Никогда не слышала.

Прежде чем объяснить, он разлил.

— Скажем так, историк специализирующийся на культуре. А если уж совсем точно — на религии. Я культуролог-религиовед.

— Ого! — ничего более внятного в моем арсенале не нашлось.

— Не расстраивайся. Ты не первая. Востребованной нашу профессию не назовешь, — теперь уже с сарказмом.

— И как же тебя угораздило?

Вслед за ним я подняла стопку. Мы чокнулись.

— Сам не понимаю, — он покачал головой. — Вздрогнем?

Я рассмеялась:

— Вздрогнем!

Чудесному дню — чудесное завершение. Мы посидели на крыльце, простились с солнцем, обретшим покой где-то за границей леса, поприветствовали молодую луну. В душе моей впервые за многие месяцы поселилось спокойствие, такое же всеобъемлющее, как штиль над морской гладью. И я, блаженствуя, нежилась в его объятьях, наслаждаясь простой, и от того еще более бесценной истиной — я дома.

— Ну что? По постелькам? — Когда безоблачное небо раскрасилось мириадами звезд, Владимир решил — пора. — Ты, наверное, устала с дороги, а тут еще я — балаболка с разговорами пристал.

Я усмехнулась:

— Тебе не кажется, что поздновато спохватился?

— Прописная истина — лучше поздно, чем никогда. И не говори, что не слышала.

Он поднялся, довольно потянулся и оглядел меня с высоты своего роста — метр девяносто или около того, на мой взгляд.

— Двинулись?

— И когда ты успел так вымахать? — оттягивая момент прощания, я попыталась уйти от темы. Вставать категорически не хотелось.

— У меня была уйма времени. Успел не только вырасти, но и, в некотором смысле, постареть, — усмехнулся он.

Что тут ответишь? Я промолчала.

— Идем?

— Как скажешь, соня, — продолжая обнимать коленки.

— Я не соня, я прагматик. Завтра рано вставать.

— Так бы сразу и сказал, а то... устала, пристал...

Я едва сдержалась, чтобы не показать язык, как когда-то, и сама же покатилась со смеху, представив, как это будет выглядеть — тридцатишестилетняя тетечка возомнила себя восьмилетним ребенком. Умора!

— Хм... Я что-то пропустил?

Владимир поддержал меня, хохочущую. Помог пройти в дом. Спас от столкновения с дверью, которая, весьма неожиданно возникла откуда-то из недр темной "проходной".

— Ты, что ли, пьяна? — выдвинул предположение, когда я, все еще посмеиваясь, повалилась на диван.

— Если только от счастья. — Признание сорвалось само собой, без участия разума. На эмоциях.

Он улыбнулся.

— Приятно слышать. Надеюсь, и я хоть отчасти тому причина.

— Если только отчасти. — Моментально придя в себя, я поднялась. — Поможешь с бельем сообразить? — указывая на не разобранное спальное место.

— Хм... постараюсь, но... — Владимир огляделся с задумчивым видом. — Наверное, в шифоньере... — то ли спросил, то ли ответил сам себе.

— Скорее уж в комоде, — не согласилась я.

Бабушка всегда хранила постельное белье в комоде. Оставалось надеяться, что сестра этой традиции не изменила.

Пока я искала постельные принадлежности, застилала диван и упаковывала подушку в наволочку, Вовка стоял рядом, молчал и хмурил брови. Над чем размышлял, вскоре выяснилось.

— Слушай, я тут подумал...Если хочешь, можешь лечь... э-э-э... в "дальней". Так, наверное, удобнее будет, — предложил мужчина и сам того не сознавая, вернул меня к давешнему вопросу — как они здесь втроем?

Настроение неожиданно испортилось, и я ответила резче, чем следовало.

— Не стоит.

Он в удивлении вскинул брови, и мне пришлось спешно исправиться.

— Так уж заведено в этом доме. Та комната мужская, эта — женская. Понимаешь? — зачем-то добавила я. Извинялась?

Владимир кивнул.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — прощаясь, отчего-то чувствовала себя эгоисткой.

Не смотря на избыток впечатлений, общую усталость и хмель в голове, сон не шел. Я ворочалась на выпуклой поверхности дивана, то скатываясь к стене, то зависая на самом краю, прислушиваясь к стенаниям соседской собаки. Псина либо заходилась в скорбном скулеже, либо горестно подвывала, а иногда и вовсе срывалась на тревожный, отрывистый лай, будто предупреждала о чем-то.

Устав бороться с самой собой, я поднялась. Тихонько прикрыв дверь в жилую часть дома, прошла на кухню. Здесь в окна смотрел серповидный месяц, и клетчатую скатерть расчертили крестообразные тени.

Не став зажигать свет, я присела на табурет и опустила голову на скрещенные руки. Хотелось чего-то необъяснимого.

Вдруг вспомнились озеро в лесу, заброшенный дом у воды и строгий наказ бабушки, никогда там не появляться. Я нарушила его лишь однажды — в двенадцать лет. Тогда мы с Ольгой ходили по грибы, и грибной след вывел нас к запретному месту.

Старый дом манил, как и все недозволенное. Хотелось подойти, потрогать, заглянуть внутрь. Мы долго мялись прежде, чем решиться, а потом улепетывали, сломя голову, когда где-то на чердаке пронзительно и грозно закаркала ворона.

— Господи-Боже, только не говори, что просидела здесь всю ночь?! — сочувствующий вопрос Владимира вырвал меня из дремотного забытья, подстерегшего где-то под утро.

Разбуженная, я вскинулась и тут же болезненно охнула: затекшие мышцы спины и шеи прострелило болью.

— Похоже, так оно и есть. — Друг детства укоризненно поджал губы и, приблизившись, положил руки мне на плечи. — Оживляющий массаж?

Покрутив головой из стороны в сторону, я согласилась.

— Если только чуточку. Хрустит все. — И захрустело еще сильнее.

Вовка оказался умелым мануальщиком: надавливал, гладил, растягивал — все, как положено. Спустя каких-то пять минут от боли не осталось и следа, а по телу разлилось приятное, умиротворяющее тепло. Стало клонить в сон, и чтобы неожиданно не отключиться, я решила прервать сеанс массажетерапии.

— Спасибо, хватит.

Он тут же отстранился.

— Полегчало?

— Да, теперь, как огурчик, — с благодарностью.

— Впредь так не делай. В твоем возрасте — это вредно.

— В моем возрасте? Вот так комплимент! — я несколько опешила, уж больно суровым был его вид.

— В твоем, в нашем — какая разница?! Просто себя пожалей и побереги. Успеешь еще с хандрозом намучиться, — назидательно.

Так и не найдясь с ответом, я поднялась. Вовка уже возился с чайником: наливал воду, ставил на огонь, — и мне ничего не оставалось, как присоединиться к приготовлениям. Но сначала гигиенические процедуры!

К моему возвращению стол был накрыт.

— М-да, ты не только курдюк, прагматик и соня, но еще и сорокоручка, — изумленно протянула я, плюхнувшись на табурет. В приготовленной для меня чашке уже стыла вода.

Владимир усмехнулся:

— Про друга забыла.

— Чего?

— Про друга, говорю, забыла. Ко всему выше перечисленному я еще и твой друг. — Вовка подмигнул и отхлебнул чаю. — Ешь, давай.

После завтрака Владимир скоропалительно умчался куда-то, пообещав вернуться к обеду. Я же вновь перемыла посуду, на этот раз не усложняя себе жизнь, и засобиралась на вокзал за оставленными в камере хранения вещами: вчера я ограничилась малым, взяв с собой сумку с самым необходимым.

За калиткой меня ожидал сюрприз. Проселочная дорога, которой еще два года назад являлась Аткарская улица, оказалась заасфальтирована. Вот только дорожное покрытие заканчивалось метрах в пятидесяти от нашего дома: видимо у администрации средств не хватило.

Немного поколебавшись, я повернула налево, трезво рассудив, что даже если пойду по самому длинному пути — через центр, вернусь к полудню.

За годы моего отсутствия Аткарск преобразился. Во всяком случае, центральная его часть. Рынок сменил имидж. Исчезли крашенные деревянные лотки, стоя за которыми огородники сбывали плоды своих трудов. На их месте выросли обшитые сайдингом крытые павильоны. Сменилась вывеска над главным рестораном города: теперь молодожены отмечали свой праздник не в совдеповской "Встрече", а обновленном "Визави". Вдоль пешеходных дорожек, на протяжении всей Советской улицы появились цветочные клумбы — как сказала бы бабушка, любо-дорого посмотреть. Городской парк украсили множество молоденьких елей.