Сгоревшие сказки

2. Коломбина пела о птицах, потому что сама мечтала стать такой же, как они. Крылья в её легкомысленном сознании стояли наравне со свободой, а свобода... свобода была кукольной мечтой. Обрезать нити — метафорически, конечно, у новых моделей их уже не осталось, — встать наравне с живыми людьми, показать, что жёлтая кровь такая же густая, как и красная. Куклам так же больно, и в теле и в душе. Да-да, и душа у них есть, вовсе не механическая, не эфемерная. Разве что весит чуть больше двадцати одного грамма — из-за винтиков, которыми она прикрепляется к корпусу. В их коробке, старом театре Манджафоко, мерцает ласковый свет. Музыка играет только в главном зале, вокруг клетки, в которой танцует Коломбина, и нет доли лучшей, чем у их маленькой кукольной труппы. Каждый день они ощущают себя ещё более живыми, потому что люди совсем близко, кукольное и людское дыхание смешивается, и на какое-то время все забывают о крови. Уходить от Манджафоко глупо, потому что идти-то, по сути, и некуда. Свобода от театра почти всегда означает смерть, но и внутри театра есть своя свобода. В её честь и сочиняет свои песни Арлекин. Или в честь другой, настоящей, которую искусственные люди попросту боятся?Милый, дурашливый Арлекин, который не повзрослел ни на миг. Он может сколь угодно держать лицо, говорить разумные вещи и носить холодную маску лжеца и плута, но рядом с друзьями эта маска трескается. Эрл ранимый куда в большей степени, чем он думает. Именно поэтому рядом стоят Коломбина и Пьеро, оба в белом, как ангелы-хранители, чтобы поддержать, когда будет падать, чтобы поднять, когда упадёт.Коломбина пела, искусственные перья за её спиной дрожали, свет привычно бил в глаза... А потом на кукольный дом обрушилось пламя. И из пламени вышел Феникс.Он походил на ангела, только без арфы, без нимба и без огненного меча. Вместо белоснежных перьев — язычки пламени, вместо небесного света — копоть на лице. Не было в нём ничего божественного — ни осанки, ни стати, ни благородных черт — но Коломбина упала на колени и запела песнь избавления. Слова лились из её горла и смешивались с чёрным дымом. Все ишаки, что пользовались куклами, тут же начали задыхаться. Тяжёлые занавески горели споро, как сухостой, и вместе с песней над кукольным домом ревело адское инферно, а в нём — ангельский голос. — Вы теперь свободны!Феникс рывком поднял Коломбину с колен и повторил: — Свободны!Она закрыла лицо руками, продолжая шептать свою единственную защиту. Вокруг поднимались её братья и сёстры, друзья и коллеги. С шарнирами и без, с суставчатыми пальцами, с прозрачной кожей, дышащие и живые, но всё же не настоящие. О свободе говорил им огненный ангел, о свободе пелось в их песнях, и они тянулись к ней, как тянется к теплу всякая божья тварь.А потом грянул над затухающим пожаром голос Манджафоко, голос директора кукольного театра, и Пульчинелла, Панталоне, Францискана, даже Доктор — все вздохнули с облегчением и ринулись к нему. К своей маленькой свободе, запертой в золочёной клетке.

* * *

Они исчезли. Он очнулся в комнате Джезабель, всё так же наполненной ароматами трав, но самой гадалки тут уже не было. Осталась только случайно зацепившаяся за кресло нитка, которая когда-то тянулась из её руки. Кто был кукловодом на этот раз? Феникс? КИТ? Нужно было расспросить Эрла как следует ещё в первый раз, но так некстати появился этот Пьеро... Слишком некстати. Так, словно кто-то не хотел, чтобы Пин нашёл то, что искал. Ноги сами привели его к Острову, который в это время как раз готовился к ночному открытию. Он провалялся у Джезабель около трёх часов, чёрт подери! Амбал у входа настороженно пошевелил мускулами, но отодвинулся в сторону, стоило только сверкнуть платиновой карточкой. Коробка с куклами была пуста. Пин окинул взглядом тёмное помещение, в котором ещё совсем недавно Коломбина пела свою глупую песенку, и за десятками ширм млели от удовольствия городские богатеи. Пожар выел здесь всё дочиста.Значит, прозвище "Феникс" имеет под собой некую основу. Поджигатель. Разведчик. Опасный человек. Мистер Сноу сказал, что ищет его, потому что хочет с ним поговорить. Теперь Пин сильно в этом сомневался. На месте Сноу он бы не стал тратить время на слова. Впрочем... — Эй, — О'Киоу схватил первого попавшегося официанта, заспанного и немного заторможенного. — Что здесь произошло?Официант медленно повернул голову в сторону чёрного дверного проёма и пожал плечами. — Думаю, пожар. — Думаешь? А теперь что думаешь? — детектив вытряс из кармана несколько монет и поднёс их к самому лицу работника. Но тот моргнул, даже не взглянув на деньги, и повторил: — Думаю, пожар.Пин увидел голубые искры в глазах официанта и отпустил его белую рубашку. Под "голубой феей" от человека мало чего добьёшься. — А куклы? — Никто не умер, если Вы об этом, мистер, — уши Островного бармена всегда славились высокой чувствительностью. — Мандажафоко их увёз.О'Киоу почувствовал, что что-то, давившее изнутри, тут же ослабило хватку. Ах да, ему, должно быть, не всё равно. Куда больше не всё равно, чем многим людям. Какая ирония.И плакали по куклам только смоляными слезами. Кровавыми слезами, соком чистотела и струнами. Откуда это? Из уст Древоточца? Из революционных песен Арлекина?Пин вылетел с Острова, как пробка из шампанского, злой, опустошённый и сконфуженный. Дело приобретало скверный оборот. Стоило ему только спросить у кого-нибудь о Фениксе — и этот кто-то исчезал. Дьявол. Нужно бы проверить старика Антонио. Как бы и ему не вышла боком дача показаний.Что он знал наверняка? Пин пнул консервную банку, попавшуюся на пути, и слушал, как её металлический визг отзывается в вышине. Да ничего он не знал.Мистер Сноу ищет мистера Феникса, кукольный домик поджигают, Джезабель приторговывает травкой и, может быть, совсем ничего не знает. КИТ стоит незыблемо посреди городского хаоса, как стоял и десять лет назад. Остров рассыпает голубую фею, и ослы счастливы. И он, детектив Пин О'Киоу, помогает незнакомцу. Потому что тот обещал, что КИТ заплатит за все свои преступления. И одного обещания было достаточно. Пока Феникс не спалил кукольный дом.О'Киоу пинком распахнул дверь, и часть краски с надписи отшелушилась и упала на пол. Мистер Сноу, прикладывающий к окнам старые монеты, встрепенулся и уронил кошелёк. — Что Вы тут делаете? — Пин даже не попытался скрыть весь градус своего удивления. — Дверь была открыта, и я решил, что смогу Вас здесь... — Да нет же, — детектив в несколько шагов преодолел расстояние от двери до окна и указал на стекло. — Что это? — Отпечатки монеток. — Монеток?Беловолосый парень потряс в воздухе своим увесистым кошельком. — Монеты. Нагреваю их, и получаются маленькие смотровые оконца. Так моя бабушка делала. Неплохо разгоняло скуку.Пин с трудом отвёл взгляд от кошелька, явно ломящегося от содержимого, и снова посмотрел на окно. Приложил руку к стеклу. Холодно, даже для его кукольной руки. Заглянул в растопленное монетой оконце: отсюда было видно вывеску соседнего кинотеатра и ресторанчика "Красный рак". Приложился к холодной поверхности лбом, чтобы убедиться окончательно. — Иней? Летом?Сноу пожал плечами и убрал кошелёк в перекинутую через плечо сумку. — Может, у Вас потёк кондиционер. — Нет у меня никакого кондиционера. — Тогда у соседей.Пин попытался представить кондиционер у пожилой четы Алидоро. Походило на правду. — Ладно. Надо будет им сказать. Значит, ждали меня? — Вы нашли его?Вопросом на вопрос, как и любой взволнованный наниматель. Иногда Пин умел был честным. — Нет. Нет ещё. Но я знаю, где он был. Только не уверен, что он затеял, этот Ваш Феникс. — Что? — мистер Сноу так резко повернул голову, что белая коса ударилась о покрытое инеем стекло. — Феникс? — Так назвался Ваш друг моим друзьям. Разведчики лгут, как известно. Мне кажется, он пытается кого-то достать... Были бы у Вас предположения поконкретнее, а то КИТ не сужает круг поиска...Пин О'Киоу продолжал болтать, звук его собственного голоса помогал ему думать и создавал хоть какую-то иллюзию действия. Мистер Сноу посмотрел в подтаявший кружочек, оставленный монетой, и одними губами прошептал "Феникс", словно пробуя это слово на вкус. — Мистер Сноу?Наниматель поднял глаза на детектива и понял, что пропустил адресованный ему вопрос. — Уверены, что больше ничего не хотите мне сообщить?Целую секунду он выглядел так, словно хочет что-то сказать, но потом улыбнулся и выдавил: — Нет, господин детектив. — Тогда, — Пин выудил из стола пистолет, который, надеялся, никогда не пустит в ход. — Вы пойдёте со мной.Он, конечно, не верил ему. Потому что нос отчаянно зачесался, когда он произносил последнюю фразу. Он что-то скрывал. Но и помочь хотел вполне себе искренне. "Найдите для меня, пожалуйста, опасного преступника, а потом мы развалим крупнейший в городе синдикат. По рукам?" Что это вообще за просьба? Почему бы не поискать пропавшего самому? Плохие связи? Никаких связей, потому что он в городе тоже совсем недавно? Почему именно Пин, маленький деревянный детектив? Теперь нужно было держать этого мистера Сноу поближе к себе и следить, чтобы он не... — Вы мне не доверяете, — Сноу приноровился к широкому шагу О'Киоу и не отставал. — Это хорошо. Я думал, недоверчивость Вам не свойственна. — Ваш Феникс сжёг кукольный дом, а у меня там, знаете ли, друзья.Лицо парня вытянулось, а в глазах мелькнул неподдельный страх. Не притворяется. Конечно, не притворяется. Кому бы в голову пришло притворяться, когда на тебя направлено дуло пистолета? Фигурально выражаясь. — Вы уверены, что это он? — К нам редко захаживают иностранцы... мы всех знаем. — Тогда нам нужно поторопиться.Вот тут Пин был полностью согласен с мистером Сноу.

* * *

Рыжая и Серый были опасны. Теперь, конечно, менее опасны, чем десять лет назад, но на улицах всё ещё пропадали люди, а в птичниках до сих пор находили комья старой шерсти. Серый потерял глаз и немалую часть собственного достоинства. Рыжая слегка прихрамывала и выглядела так, словно служит теперь щёткой для обуви. Оба носили яркую одежду — самую яркую из всего, что только смогли найти на распродажах, — и у обоих были визитные карточки. Согласно официальным данным, они работали в рыбацкой лавке. Но лавка их провоняла отнюдь не рыбой: грязными деньгами там пахло и грязными делишками. Рыжая и Серый соглашались на многое. А для Пина у них был припрятан должок.Их встретила Рыжая, одетая в зелёный сарафан, из-под которого выглядывали лапы и обрубок хвоста. Видимо, кому-то не понравились методы её работы. От замотанного жёлтыми бинтами хвоста так и разило местью.Она подслеповато сощурилась, старая меховая шуба, а когда поняла, кто перед нею, тут же опустила уши. — О'Киоу... — прошипела Рыжая, прикрывая за собой дверь и жестом приглашая следовать за собой. — Кто это с тобой, мальчишка? — Что тебе до его имени? Опять ищете кого-нибудь? За низким заборчиком были видны поставленные под яблоней кресла. На одном из них лежал Серый: в одной руке он держал бокал с пенящейся жидкостью, а второй на ощупь расчёсывал свой хвост.Рыжая окинула Сноу более внимательным взглядом. Глаза её превратились в узенькие щёлочки. — Белый какой... Его не ищем.У Пина не было никакого повода, чтобы верить Рыжей на слово. Кроме абсолютно не чешущегося носа. С другой стороны, если бы они и вправду охотились за головой кого-то похожего на мистера Сноу, его бы уже попытались обезглавить. — Что тебе нужно на этот раз, ммм? Мы исходили все тропы, потайные и открытые, но твоего отца... — Дело не в отце.Хотя, конечно, дело было и в нём тоже. Рыжая и Серый, пусть и были последними негодяями, но искали хорошо. В последний раз Джеппетто видели у дверей КИТа, у самой пасти городского зверя, и с тех пор — ничего. Его уничтожили, переработали, как и любой человеческий мусор, который оказывался вблизи огромной фабрики. Кости перемололи, кровь отравили, а душу отправили в поток производства. В смерти Джеппетто некого было винить. Кроме беспечного Пина, потерявшего связь с реальностью. — Вот как, — детектив только заметил, что Рыжая хромала и иногда опиралась на собственный изломанный хвост. — Мне почему-то так не показалось.Они, с острым нюхом и острыми когтями, чуяли месть сразу же, стоило ей только появиться на пороге. От Пина ею пахло всегда, но сегодня... сегодня месть расцвела и из застаревшей раны превратилась в свежую. — Мне нужно найти человека.Рыжая удивлённо распахнула глаза. — Детектив О'Киоу не может найти человека? И приходит к преступникам? Помнишь, как мы познакомились, милый?Как уж тут забыть. Красноречием Рыжая и Серый были наделены сверх меры. С каждым их обещанием, в которое они и сами не верили, у Пина всё сильнее чесался нос, а совесть отзывалась тихим скрипом, но деревянный мальчишка ещё не умел прислушиваться к себе. Он пошёл со зверями в человеческой шкуре, которые верили в свободу и деньги, и очутился под крылом Манджафоко. Если хорошенько подумать, в какой-то мере он был обязан Серому и Рыжей — за урок и за знакомство с театральными куклами. — И всё же. Это очень опасный человек. Слышали, что случилось на Острове?Рыжая провела длинным розовым языком по верхним зубам и лязгнула челюстью. — Огонь среди дураков, так им и надо.Пину захотелось случайно наступить на рыжий хвост, но вместо этого он произнёс: — Мистер Сноу расскажет тебе об этом человеке. Сноу не стал препираться. Рыжая вся превратилась в слух, и Пин направился к яблоне. Он присел на краешек кресла, которое тут же под ним скрипнуло. — Кто... — Серый вскинулся, втянул носом воздух и, поправив тёмные очки, успокоился. — О'Киоу. Каким ветром? — Помнится, когда мы виделись в последний раз, у тебя ещё оставался один глаз. — Ах, это, — Серый пригладил шерсть под подбородком. — Нелёгкая у нас работёнка. Семейка Алидоро послала пулемётный привет. — И ты отделался глазом? — Сволочи знали, куда целиться. — Но не убили. — Пин, тебе ли не знать, что мы с Рыжей бессмертны, как боги. Надо же, он и в самом деле верил в том, что говорил. — Что за шута ты с собой притащил? От него пахнет холодом и страхом, — Серый кивнул в сторону мистера Сноу, который склонился над хвостом Рыжей и разматывал бинты, чтобы посмотреть, насколько всё плохо. — Хотя страхом, наверно, тащит от моей подельницы. — Жаль, ты его не видишь. — Тощий, высокий и куча волос. На что там смотреть-то? Шампунь и худобу я умею чуять, ничего сложного.Детектив усмехнулся. И вправду, не на что смотреть. Кроме монеток и инея на стёклах. Как там сказал Серый? "Пахнет холодом"? — Он ищет Феникса. — Феникса? — Серый пошевелил усами. — Запахло жареным. Или палёным. Я не уверен. — Знаешь что-нибудь? — Не больше, чем все. Появился недавно какой-то горячий парень, разнюхивает что-то, мечется по углам... — Если найдём — этот поможет мне покончить с КИТом. Повисло молчание. Рыжая легонько вскрикнула — Сноу вправлял вывихнутые суставы. — Что тебе обещали? Обличающие документы? Ты их видел? — Может, и их... Или что получше.Серый повернул голову и, казалось, посмотрел своими незрячими глазами прямо в лицо Пину. — Ты даже не удосужился проверить, горе-мальчик. Стоит тебе услышать "КИТ" и ты делаешь стойку, как верный пёсик. Странно, что никто не додумался раньше... — Что? — Использовать тебя, идиот. Откуда ты знаешь, что этот Сноу не выдаст тебя КИТу, когда мы найдём ему этого разведчика? Откуда ты знаешь, что Феникс не сравняет тебя с землёй? — Я чувствую ложь, Серый, ты же знаешь. — Ох уж это твоё "чувствую"! — Серый вскинул лапы, и из его подстриженных когтей выскользнул стеклянный бокал. — Дьявол. — Он не разбился, упал в траву. — Я всё ещё умею слышать, знаешь ли. — Представь, что твоё "слышу" — это моё "чувствую ложь".Серый фыркнул. — Восхитительно. — Иначе я бы не стал вести с вами дел.На это Серому нечего было ответить. И он промолчал. А после нашарил в траве бокал и поднёс его прямо к волшебном носу Пина. — Мне надо выпить. И скажи этому своему бесплатному госпиталю, чтобы заканчивал мучить Рыжую. А то мне уже совсем плохо от её воплей.

* * *

Ночной воздух полыхал огнём: со всех сторон мерцал свет вывесок и рекламных щитов, с каждого фасада прямо в лицо Джеппетто бросались буквы и складывались в слова. СВОБОДЕН, ТЫ ТЕПЕРЬ СВОБОДЕН! — радостно пели фосфорные трубки. — В ЭТОМ ЧУДЕСНОМ МИРЕ ТЫ СВОБОДЕН!Старик закрывал лицо руками и старался найти хоть какое-нибудь убежище. Во тьму, под землю, в любую дверь, но под ногами плясала мостовая, и Джеппетто казалось, что он идёт по бурному морю. Ему даже не удалось обнять сына. Пин был слишком вертляв там, в темноте Острова, да и вряд ли узнал своего отца. Он, похоже, вообще ничего и никого не узнавал. Дёргался под струнную музыку, словно к его рукам и ногам были привязаны веревочки. Интересно, он видит мир таким же из-за голубых искр? Таким же чуждым и шумным, до рези в глазах ярким и похожим на лампу на столе хирурга?Для кукол Голубая фея сплетала клетки, а для Джеппетто распахнула ворота в мир. Настоящий мир, с тёмными лапами жадности, со скрипящими на зубах мечтами, с синей пылью, топчущей молодые сердца. И в центре всего этого — огромный разжиревший КИТ. Зубы его как капкан, хватка их стальная, стеклянные глаза налиты кровью, а из спины идёт дым, который привык душить по ночам людей. Джеппетто качался по морю в своих утлых деревянных башмаках прямо перед извергающим отраву чудовищем. Он прижимал к груди разбитые очки, стараясь не попасться КИТу на глаза.А потом понял, что должен дать КИТу себя проглотить.И поплыл прямо в центр тьмы, сыплющей голубыми искрами.

* * *

Рыжая исчезла. Если бы не абсолютно спокойный Серый, Пин забил бы тревогу. Джезабель, театр, теперь вот хромая преступница с претензией на совесть... Пин не хотел наклеивать их портреты на метафорические пакеты с молоком. Но Серый дрых в тени, а не мерил нервными шагами гостиную, и детектив тоже решил немного расслабиться. Настолько, чтобы не упускать из виду своего нанимателя.Сад у хвостатых охотников за головами словно выпорхнул из сказки: деревья старые, все сплошь плодоносящие, и кажется, что в глубине, среди переплетения дорожек, стоит одинокий дуб, на котором вместо желудей висят монеты. Пин отмахивался от жужжащих вокруг насекомых. Надоедливые комары обламывали свои иглы, не в силах добраться до сладкой жёлтой крови. В воздухе висела жара, не свойственная этому тёмному городу. Серый и Рыжая словно выменяли её у погодных богов за парочку зубов и ненужный глаз.Мистер Сноу, хоть и был отъявленным лжецом, сбегать не намеревался. Сидел себе под деревом, недалеко от кресла Серого, и поигрывал связкой ключей, притороченной к поясу. Странные ключи... Все сплошь массивные, вычурные, словно кузнец, их ковавший, развлекался в угоду ребёнку. С иностранцев станется. Но у них, наверное, кукол не используют, как... как вещи.Пин никогда не считал себя вещью. И членов труппы тоже. Манджафоко, по крайней мере, держал это всегда в уме — то, что куклы — не вещи. Проживи с ними под одной крышей столько же, сколько он — и узнаешь даже то, чего знать не хотелось. Да, древесина, пластик, железо — но мягкие ткани, но кровь, пусть и другого цвета, но эмоции и чувства. Куклы росли и развивались, как и любое другое существо. С другой стороны, цветы тоже растут и развиваются, а люди всё равно привыкли вить из них букеты.Поговаривали, что где-то за океаном некоторым людям живётся ещё хуже, чем куклам здесь, на этой стороне. Проверить, конечно, никому не удалось — КИТ охранял морские границы своего острова. И горные. Да и все, какие только существовали. Джеппетто тоже никогда не относился к куклам, как к вещам. Да и разве мог бы считать их вещами человек, воспитавший деревянного мальчика со свободной волей? Пин вздохнул — в груди что-то забилось, как птица в клетке. Интересно, успокоится ли эта "птица", когда КИТ всплывёт кверху брюхом в луже собственной крови? Хриплый голос Серого донёсся словно со дна бронзового сосуда — иногда Пин нырял в собственную месть слишком глубоко. — Пин, бери своего беленького, и валите отсюда. — С чего так?.. — Пин осёкся. На левой лапе Серого сверкали когти его любимого кастета. Для красоты он его, естественно, не надевал.Серый втянул носом воздух, и редеющая шерсть встала дыбом. А в его невидящих глазах отразились языки пламени, объявшие живую изгородь, и адская тварь, перемахивающая через кусты.Пин вытянул руку. В ней сверкнул пистолет — теперь, перед лицом лязгающей челюстями опасности, дрожи не было.Детектив целился в глаза.

* * *

КИТ проглатывал свою добычу медленно. Лабиринты пищевого тракта, стальные и продезинфицированные, постоянно поворачивали то влево, то вправо, и считать повороты было самоубийственным занятием. Безумцу, однако, больше ничего не оставалось.Голубая фея всё ещё рассыпала перед ним искры, и мир искажался, плясал и кричал о свободе, которая на самом деле была клеткой для рассудка. Никакого развития, детки, никакого будущего кроме вымощенного дорожкой из синей пыли. Все дороги теперь ведут на Остров. А с Острова для живых вовсе нет никаких дорог.Мастер Джеппетто, способный сотворить целую армию деревянных людей, шёл один, и чем больше углублялся он в тёмные переходы, тем безумнее становился его смех. И в самом конце пути его ждала Голубая Фея. Крошечная по сравнению с громадой КИТа, увитая собственным светом, цепями и вниманием.. Спящая посреди прозрачной колбы. Бесшумная, как стук сердца. У старика задрожали руки, когда он положил ладони на прохладные стенки сосуда. Голубой волшебный свет не грел тело, но заставлял кипеть кровь. Сколько возможностей. Сколько настоящей свободы, а не того жалкого подобия, которое дарили щепотки феечной пыли. Эту хрупкую фигурку нельзя встряхивать. Тонкие стрекозиные крылья и так уже потрескались... О, какой варвар собирал урожай порошка для Острова? Оторвать бы ему руки. И выколоть заодно глаза. Джеппетто не будет таким. Он будет нежным. Он будет деликатным. Он будет сдувать пылинки с этого чуда. Он проведёт в этом зале вечность, наедине со своей свободой, наедине с единственным чудом этого мира. И, конечно, он будет искать способ подарить это чудо остальным. Кит заурчал и выпустил в зелёные небеса клубы раскалённого пара. Стены его металлического тела дрожали и перешёптывались, плавники глубже врывались в землю, а мысли молниями летели к новой жертве. Человечек, старый, наивный и слишком добрый, вдыхал дым и становился всё менее похожим на самого себя. Его покидали воспоминания, его покидали стремления, и всё, что оставалось, густело и превращалось в маниакальную одержимость. И, прежде чем последняя кроха разума растворилась в дыме огромного КИТового желудка, Джеппетто загадал желание.КИТ предоставлял всё, чего только можно было желать настоящему мастеру своего дела. Слабое дерево заменил прочный металл, гибкие ткани — не менее гибкая сталь. Мастер, у которого теперь не было имени, создавал чудовищ, потому что истинная свобода всегда чудовищна. И только монстр может сделать так, чтобы его слушали. Голубая Фея продолжала спать. Каждую пятницу дно её колбы открывалось, и бесчисленные щупальца смахивали накопившуюся пыль в темноту. Из темноты она попадала на Остров, а оттуда — в человеческие, звериные и кукольные сердца. Ненадолго им открывалась истинная свобода, а потом она уходила вместе с "голубой феей". А сердца, попробовавшие настоящей свободы, уже не могли от неё отказаться. Тут, в КИТе, среди его костей, его шепотков и его прочной толстой кожи время остановилось. Работа спорилась в натруженных руках, и под синим светом рождалась живая сталь. Поднимались ввысь голубые подсолнухи, стелились по полу голубые стебли ползуники, щерились сверкающие пасти, полные белых зубов, дёргались лоснящиеся голубые хвосты... А потом всё живое, всё дышащее рассыпалось пеплом и искрами, как в дешёвом представлении. Тогда КИТ ревел сиренами, сжимал кости и пыхтел разноцветным дымом, а безымянный Мастер прятался под тумбой, на которой спала Фея. Он извинялся сквозь зубы и сквозь улыбку, безумную улыбку, от которой не мог избавиться, а потом снова ваял стальные фигуры, которые никак не могли ожить. КИТ хотел подняться. Он хотел выйти к морю, вдохнуть солёный запах через трубы, выплюнуть всех людишек, которые ковали для его города цепи, которые держали для него власть, и самому стать Самым Великим. Иногда величие измеряется не в деньгах и не во влиянии, а в страхе. Конечно, город боялся КИТа. Но страх этот был незначительным, совсем не таким, о каком КИТ помнил. Ему снились сны, которые по ночам пробегали по ржавым коридорам, и в них он перемалывал кости и пил кровь отнюдь не метафорически. Ему приносили в жертву не изломанные тела, а полные восхитительного страха души. Там люди не мечтали о свободе, потому что в любую секунду КИТ мог прервать их жизнь. В своих кровавых снах КИТ был богом. Живым богом, который чувствовал плоть своих жертв на зубах и провожал взглядом их отлетающие души. И это было куда лучше того, что предлагал город заводному ржавеющему КИТу.Голубая Фея забирала у города жизнь, но не могла подарить её КИТу. И теперь Мастер пытался это сделать. — Милая! — старик распахнул объятья и улыбнулся от уха до уха, только так и умел. — Ты вернулась, цветок моей усталой души! Удалось?В зале царила темнота. Синие сполохи молний освещали лишь небольшую платформу, на которой валялись провода и толстые резиновые шланги для подачи ртути, и Мастера. Вошедшая угадывалась только по очертаниям фигуры. Она опустила голову в согласном кивке, самом что ни на есть человеческом жесте.Мастер схватил её за руки, тонкие и выкрашенные какой-то краской, и закружил в танце. За добрые вести стоило бы подарить ей то же, что и остальным, да только вряд ли бы она согласилась. Ох уж эти остальные. Не слушаются, убегают из дома и сеют свободу слишком рано, не дожидаясь великого КИТа. Да разве хоть кто-нибудь, кроме самого чудовищного чудовища, сможет это сделать? Мастер давно уже понял, что это невозможно. Да и какое превращение они претерпели? Совершенно жалкое. Они были плотью и остались плотью, а живой металл и голубая фея лишь подарили им свободу. Как только они вернутся — ох, тогда Мастер не будет сдерживаться и живо поставит их на место. Может быть, даже в угол. А пока... Мастер потёр руки и мысленно поздравил себя с победой. Пока придётся ждать, когда его маленький эксперимент даст всходы. Джезабель присела в самом тёмном углу зала, подальше от КИТовых стен и закрыла глаза. Она представил запах мелиссы, чайный пар и очаровательный фарфоровый заварник, который подарили ей на день рождения. За окном сверкало солнце, на небе не было никаких зелёных туч, и никто не знал, что такое тьма. И Голубая Фея исполняла желания, потому что видела скрытый в сердцах потенциал. Деревянные пальцы Джезабель, покрытые соком чистотела, дрожали, и она молилась, чтобы КИТ этого не заметил. Потому что утром она схватила этими же самыми пальцами спящую Фею, завернула её в передник и унесла туда, где её никто не найдёт. И там, возможно, для неё снова смогут загадать желание.