...Значит, гора называлась не Тейит, это слово означало и все владения северян, и самое их сердце — как Астала на юге. Склоны плавно перетекали один в другой, где больше заселенные, где менее, а где и вовсе зеленые — там пестрели зеленые уступы полей или широкие лоскуты пастбищ. Но туда бы нескоро добрался даже на грис — расстояния в горах выглядят не так, как на равнине или в лесу. А там, где его водила Атали, было много ходов внутри камня, по большей части тесных и узких — свет туда попадал через небольшие окошки. Попадались и просторные комнаты, тоже в камне выдолбленные, наружные стены их порой были сложены из кирпича. Будто мало этих кротовых нор, еще самим себя замуровывать! Были узкие улочки под открытым небом, и стены по сторонам, такие, что кроме неба ничего не увидишь — в Астале улицы делали заметно шире, повсюду росли деревья, растения оплетали заборы, а тут по большей части трава...
Было и очень много уступов, по ним мальчишке нравилось бродить — узкие дорожки каменные, местами даже парапетов нет, но уж свалиться он не боялся, зато далеко видно и свежий воздух.
Увидел он наконец и пару небольших площадей, по здешним меркам огромных.
По улочкам и коридорам ходило меньше народу, да толпа бы и не пролезла: видно, тут давно все знали, когда можно выйти из дома и куда направиться. И, как и в Астале, дети играли на улицах, только все больше сидели, складывали какие-то дощечки или подкидывали камешки.
...Если бы мог выбирать, все равно предпочел бы Асталу. Теперь и люди пугали куда меньше, смотрят — и пусть.
А камни на площади Кемишаль действительно стояли странные, он увидел несколько суток спустя. Точь-в-точь белый мрамор во все время суток, кроме рассвета. Ранним утром — прозрачные, словно горный хрусталь, чуть помутнее разве что, и внутренний свет испускают.
Кольцом окружали площадь непонятные камни. А между ними — цветы, разные. Были и те, что давным-давно привозили южане в дар. Странные, пятнистые, — желтые, оранжевые, словно раковина створки приоткрывшие лепестки.
На сей раз, поскольку затемно вышли, провожала его не только Атали, но и молчаливый охранник; днем же по городу они ходили вдвоем. Огонек был готов подружиться с этой девчонкой, только ее качало то вправо, то влево — то простая, забавная, — то эта, как ее... обсидиановый эдельвейс.
— Я никак не могу привыкнуть к тому, как все тут устроено, — признался он. — В лесу на раз отыскивал путь, а здесь...
— А на юге ты пробыл достаточно долго? — спросила Атали.
— Да, — меньше всего хотелось рассказывать об Астале, но тема дикарей и чащобы, похоже, себя исчерпала. Она и раньше пыталась расспрашивать, но мальчишка ловко переводил разговор на другое, обычно принимался хлопать глазами — что это, как у вас тут? — и Атали велась, начинала объяснять свысока. Астала... дался ей Юг! Если бы просто любопытство ее влекло, а то... словно сколопендру рассматривает, и противно, и страшновато, а тянет взглянуть.
— Дитя Огня — как вы познакомились?
— Тетя не рассказала тебе?
— Нет, — чуть обиженно ответила Атали. — Но если б она не хотела, чтобы я узнала, не велела бы поводить тебя по городу, хотя и я, и мать были против!
— Ах, вот, значит, как это было...
— А ты на что рассчитывал? — щеки девочки начали наливаться румянцем, то ли стыда, то ли злости. — Велика птица! Но мне придется общаться и не с такими, как ты, если я хочу править.
— А ты хочешь?
— Конечно! Да что ты — то меня расспрашиваешь! — Атали вскочила, будто ее подкинули, и медлительная напевность на миг покинула ее речь.
Огонек подумал немного и начал рассказывать о переправе, скупо, и как воочию увидел радужную вспышку, падение тела с ветки...
— Послушай... Вот что я видел однажды, и никого не спросил. Такие не то ножи, не то... Они вспыхивают осколками радуги, когда срываются с ладони владельца...
— Это оружие наших воинов и охотников. Ты видел их, пока шел с моей матерью? — Огонек кивнул с облегчением: спасибо, Атали, сама подкинула объяснение!
— И как же их делают?
— Дались тебе эти ножи! — поморщилась девочка. — Рассказывай дальше...
— А тебе не приходит в голову, что я не хочу говорить о южанах? — отозвался резко. Атали примолкла, покусывая косу.
— И все же, какой он? — видно, решила не сердиться на этот раз; любопытство так и слышалось в голосе. — Через него темное пламя выходит в мир. Говорят, последний, одаренный такой Силой родился больше ста весен назад... и умер еще ребенком. А этот еще Изменяющий Облик!
— Он... Разный, — неохотно ответил Огонек. Вот же вцепилась, как клещ... небось увидела бы Кайе — убежала с визгом.
Атали все никак не желала уняться, ладно хоть напевный высокий голосок приятно звучал:
— Я вот никак не могу представить. Сила южан сводит их на уровень зверя, который повинуется только своему естеству. А пламя, само выходящее из дверей... Кем должен быть носитель его?! Неужто может существовать такая жестокая тварь, как о нем говорят?
— Мне трудно об этом, — признался не ей — самому себе.
— Почему?
— Пойми... я разное видел. Знаю — все, что о нем говорят, правда. Но со мной он был не таким. То есть... разным он был.
Рука невольно скользнула вниз, тронула зажившие шрамы — не видно под тканью. Вспомнились поездки на грис, звонкий смех его самого и мелодичный, грудной — того, другого. Как он со смехом обстреливал приятеля желтыми сливами, уворачиваясь от таких же, как Огонек пел ему на закате, и лицо Кайе было детским почти... Потом бок заныл — давно затянулись раны, а все еще больно.
— А каким? — требовательно спросила Атали.
— Разным... — Огонек закрыл глаза, и рядом нарисовалось лицо, губы отчаянно шепчущие "я и с ними пытался..." Мелькнула мысль — и зачем это все? Она не поймет. И стараться не станет.
— А у тебя он вызывал страх?
Огонек улыбнулся невесело:
— Он способен вызвать страх и у камня. А у вас в городе есть полукровки? — предпочел сменить тему.
— Есть, хотя им разрешают жить лишь на окраинах. Они — это большой позор. В дальних поселениях эсса могут порой встретить южан... Если женщина — эсса пойдет с таким по доброй воле, ее больше не примет никогда и никто. Полукровкам разрешают работать из милости... Ой, как уже поздно! — Атали взглянула на высоко стоящее солнце. — Тетя меня убьет. Побежали.
На сей раз по сторонам он не смотрел — злился. Он привык, что девчонка вечно пыталась указать ему его место — ладно, он не горстка пепла, не рассыплется. Но сейчас она даже задеть его не пыталась! Так, мимоходом сказала.
Значит, очень он нужен Лайа. Так, что подобному отребью позволили гулять с ее драгоценной племянницей. Весь обратный путь или молчал, или отделывался короткими отговорками — делал вид, что пытается добраться побыстрее. Даже когда останавливались передохнуть едва отвечал свой спутнице.
Когда дошли, он шагнул в комнату, не прощаясь. Атали стояла рядом, глядя в другую сторону.
— А ты злой — я удивлена... Тебе дикари и эти... на юге ближе, да? Тут получишь возможность наконец-то стать человеком!
— Потому что сумел удивить вашу Лайа? Неизвестно еще, чем все это закончится.
— Ты не смеешь так о ней говорить!
— Да я и не говорю. Или как я там должен... Лайа Серебряной ветви, и все остальное? Она не представилась, в отличие от тебя.
Ему показалось, что девочка сейчас заплачет.
— Обсидиановой! Возятся с тобой, как... Мог бы и выучить! Ты просто... оставался бы в пещере... или на юге! Там тебе самое место!
— И почему же это?
— Потому что ты неблагодарный, самонадеянный и злой! И еще испорченный!
— Ха. А вы добрые благородные и мудрые, да?
— Да!
— И скромные... — фыркнул Огонек.
— Да! — не думая, выпалила девочка
Огонек прислонился к стене и расхохотался. Атали топнула ногой, повернулась и побежала прочь, и, казалось, пушистые шарики серег просто летели рядом с ее головой.
Часть вторая
Настоящее. Дорога возле реки Иска
Грис бежали неторопливо и мягко. Широкие листья покачивались, влажный и пряный воздух был настолько густым, что не давал дышать полной грудью. А ведь дождливые дни давно миновали, подступала сушь — каково же тут будет в жару?!
Яркие птицы, чье оперение отливало металлом, прыгали по ветвям, вскрикивали, свистели, без страха и с любопытством взирая на всадников. Два десятка людей, из них лишь двое светловолосых. Юноша и девушка, едва перешагнувшие рубеж детства. Их лица были на удивление похожи — чуть удлиненные, острые, неподвижные, а губы словно чуть припухшие. Волосы длиной до лопаток, собранные в хвост у юноши, распущенные у девушки, казались седыми. Светло-серая льняная ткань одежд у горловины была богато расшита разноцветной тесьмой и перышками зимородка. И браслеты из серебра на левом запястье, слишком плотно сидящие, чтобы снять.
Близнецы ехали рядом — окружавшие их спутники-южане теперь не обращали на двоих особого внимания, хотя поначалу поглядывали с любопытством — одновременно двое и больше детей почти не рождалось на Юге.
Девушке было тяжелее молчать — поначалу она исподволь поглядывала по сторонам, потом обратилась к брату — вполголоса, не поворачивая головы:
— Лачи мог бы дать нам прислужников. Я думала, после Уми с нами останутся...
— Мы же об этом много раз говорили. Зачем опять насаживать себя на шипы?
— Дядюшке наплевать на нас, — сквозь зубы продолжила девушка. — Он предложил нас сам... как выбросил негодную вещь.
— Он сказал, что мы всего лишь посмотрим мир и получим возможности ближе изучить южан, — возразил брат. — Вряд ли нам что-то грозит.
И добавил, выдавая, что и сам не может смириться:
— Но все-таки он и себя унижает тем, что отправил нас в одиночку.
— Делать ему больше нечего, считать себя униженным, — Этле ударила ногами в бока замешкавшейся грис. — Пошла... — И повернулась к брату, откидывая волосы с глаз:
— Своего сына Лачи не отдал бы даже за право добыть все золото и солнечный камень Асталы. А нас чуть не пинком отправил. К этим... — прикусил губу, лицо стало еще холоднее. Айтли поехал вперед, больше не произнеся ни слова.
Только на привале вновь обратился к сестре:
— Сегодня ночью луна полная...
— И что же?
— Ты не забыла? — и лукаво добавил: — Как, превратилась в старушку и не заметила?
— Ах ты... я тебя убью, — пообещала Этле, и засмеялась от удовольствия, когда брат набросил ей на шею ожерелье будто бы из можжевеловых ягод и веточек, а на самом деле из лазурита, скрепленного зеленой медью. Кинулась обнять Айтли — и тут же оборвала себя, поглядев на южан. Те сейчас не обращали внимания на заложников, но все-таки проявлять свою радость при этих...
— Вот... — немного смущенно проговорил Айтли. — Ты же теперь... совсем взрослая.
Для девушек пятнадцать — возраст невесты. А у него, как у всех мужчин Тейит, совершеннолетие через год, вот так получилось.
— А у меня ничего нет, — растерялась сестра. Вскочила:
— Погоди, я сейчас!
На привале за ними присматривали, как во время всего пути, но особо не стесняли. Охраняли от хищников, от случайной беды или нападения — мало ли, но не опасались побега. Разве выживут двое подростков в лесах на чужой земле? Сами будут держаться поближе к спутникам.
— Эй, пора ехать! — окликнули их.
— Сейчас! — резко, с досадой откликнулась Этле. Взгляд ее шарил по сторонам. Айтли поймет... Заметив красиво изогнутый сучок — ни дать ни взять хищная птица, изогнувшая крылья! — она отломила его и побежала обратно. Юноша уже ждал, готовый в путь.
— Этле, ты куда... — почти испуганно начал он.
— Держи! — перебила сестра.
— Долго вас еще ждать? — прозвучало сбоку, нетерпеливо.
— Командуй своими грис! — бросил Айтли, и рассмеялся, с нежностью глядя на сестру и подарок. Южане стерпели и резкость, и невольную задержку.
Дорога развернулась дальше, хорошо утоптанная, сухая, широкая, покрытая мутно — желтой пылью.
**
Тейит
Дома бедняков ютились у самого склона, а некоторые вовсе напоминали вырубленные в скалах ульи — красиво и жутковато. Как много людей тут живет, не в первый раз подумал Огонек. Неужто не тесно им?
Ему не хватало упругой земли под ногами. Камень, сплошь камень... Мостовые Асталы были прекрасны, но всегда мог сойти, постоять на траве, прогуляться по саду, а здесь — узкие грядки — огородики уступами, попробуй стань на такой.
Сейчас он снова бродил один, и забрался на улочку, где люди сидели перед рамами с натянутыми на них волокнами. Работа кипела; иглы и крючки сновали в руках у женщин, и будто сами собой возникали и ткань, и узоры на ней. Залюбовался — никогда не видел такого плетения. Готовые полотна развешаны были на козлах, разложены на земле. Мужчины, одетые в туники без рукавов и широкие штаны, увязывали во вьюк готовое, и посмотрели на Огонька с удивлением. В Астале он почти всегда был рядом с тем, кому простые люди не смотрели в лицо... а здесь и с него самого не сводили глаз. Когда гулял один, предпочитал рассматривать не лица, а вышивку на одежде — разноцветными нитями или яркими перьями украшены были туники и прямые свободные платья женщин. В Астале украшениями чаще служили самоцветы и тесьма, и обычно только на поясах, накидках или оплечьях. А в Тейит самоцветы что-то всегда означали, их не носили просто так, для красоты...
— Ты чего тут шляешься, а? — грубо окликнули его из-за невысокого — в половину человеческого роста — забора.
— Я просто... хожу, — он отступил на шаг, заметив в лице пожилого уже человека с повязанными красной тряпкой волосами явную угрозу.
— Три раза туда — сюда? Что-нибудь слямзить примериваешься, паршивец?!
На голос из дома высунулась женщина — немногим моложе, с зачесанными в аккуратный пучок волосами и брезгливым изгибом рта.
— Да стражу позови, и все, — посоветовала она. — Живо отучат совать свой длинный нос!
— Полно вам, — раздалось над ухом Огонька.
Он оглянулся — увидел здоровенного парня с простоватым лицом.
— Ты кто? — удивленно спросил Огонек.
— Шим, — тот дружелюбно кивнул. — Ты, никак, заблудился? Ходишь, головой вертишь.
— Я смотрел, как работают, — откликнулся тот, нерешительно глядя на хозяина дома. — Но да, пора мне уже.
Шим прищелкнул языком, и поманил подростка за собой.
— Ты кто такой? Весьма неплохо выглядишь для полукровки, — удивленно проговорил он, оглядывая Огонька и одежду его.
— Так получилось... — Огонек повел глазами из стороны в сторону прикидывая, как ловчей улизнуть, если что. Но нежданный помощник чуть подтолкнул его в спину, уводя в соседний пустой проулок, подальше от подозрительных.
