Любовь - морковь и п-сы

— На себя, что ли, намекаешь? — Колька ухватил её за ляжку.

— Ну, а чем я плоха? Давай сойдемся? Пустишь к себе в сожительницы?

— Вот прямо так с ходу, да? Да я один-то еще не покайфовал.

— Ты о мымре своей старой? Хорошо, видать, она тебя достала. Ну, а приезжать-то я к тебе почаще могу?

— С пивком да с котлетками? Да ради бога, созвонимся ещё не раз. — И Николай завалил девку на диван.

Кричала Наташка знатно, спина у Кольки горела от её ногтей. Ноги уже тряслись от перенапряжения, член требовал отдыха, но Натаха не унималась. Она исправно поднимала опавший орган, работая ртом, и трах продолжался. После очередной скачки наездницы Натальи на бедном жеребце Кольке коняшка не выдержал:

— Все, Натка, не могу больше, дай поспать. Ты из меня все соки выжала. Утром еще трахнемся.

Наташка согласилась, и Колька вырубился, подумав перед этим: "А чего-то пидоры молчат сегодня, дома, что ли, их нет? Зря старался?"

* * *

Наутро они трахнулись еще разок, но уже тише. Наталья перестирала Колькины вещи и белье, отдраила до блеска плиту и раковину с ванной. Вымыла полы и наготовила на неделю вперед. Колька уминал пироги с ливером и подумывал: "А не сойтись ли и, правда, с Наткой. Трахается здорово, пироги печёт — объедение, падарков не требует, наоборот, вон, сама с утра на пиво дала и целый список продуктов сунула вместе с деньгами. Работает крановщицей на заводе, зарплата хорошая. Одевается всегда классно, ухаживает и следит за собой. Машина своя имеется, маленькая такая, букашечка — иномарочка. В общем, хорошая баба".

— Тебе на работу когда?

Наталья, мурлыча какую-то песню себе под нос, плюхнув в шипящее масло на сковороде очередной пирог, обернулась:

— А что? Выгоняешь уже?

— Да нет, наоборот хотел предложить на выходные остаться.

— Я в отпуске. Так что хоть на месяц.

— А сколько у тебя отпуск?

— Сорок шесть дней по горячей сетке.

— Здорово. А я вот на биржу встал, на шофера учиться пойду. В понедельник на комиссию.

— Правильно, давно пора. А то болтаешься, как говно в проруби. Все эти твои халтуры до добра не доведут. Пора уже, Кольчик, мужиком становиться, за ум браться.

— А я кто, по-твоему, не мужик, что ли? — возмутился Колян.

— Ты пацан. Вы же с дружками своими только и трещите: "Пацаны, пацаны. Правильные пацаны", — передразнила их говорок Наташка. — Из пацанов уже мужиком пора становиться. Вот сколько тебе лет?

— Ну, двадцать семь, — нехотя протянул Колька.

— Почти тридцатник, а ведешь ты себя иногда, как пятнадцатилетний.

— Не нравится, тогда нафига ты приехала, к пятнадцатилетнему-то?— разозлился Колян.

— Я не говорила, что не нравишься. Ты парень видный, не алкаш, трахаешься хорошо, квартира своя — тоже плюс, а если работать еще устроишься, так цены тебе не будет. А "пацанячье" это свое брось, серьезно говорю, если хочешь нормальную бабу найти, а не шушеру какую-нибудь.

Колька промолчал. Препираться почему-то не хотелось. Да и сам уже подумывал, что пора завязывать со всей этой халтурой.

Стать крутым, как брат, не получилось. Время не то, да и криминала, честно сказать, Колька боялся. Зону топтать не хотел, а если продолжать так жить, можно и нарваться.

Он еще раз посмотрел на Наталью — не красавица, но и он не Бред Питт.

— Ладно, давай попробуем. Перебирайся ко мне на время отпуска. Только если не уживемся, без обид.

Наташка убрала сковороду с конфорки и плюхнулась к Кольке на колени.

— Ну, для меня это тоже первый опыт, жить с мужиком. Попробуем, не понравится — разбежимся.

— А как же любовь? Сходятся то вроде по любви обычно.

— Ой, я тебя умоляю. Тебе двадцать семь, мне двадцать пять, оба взрослые люди, давай не будем муси-пуси разводить. Я тебе нравлюсь? Не противна?

— Нравишься. Не нравилась бы — не позвонил.

— Ну, и все. Чего еще надо? А там, может, и влюбишься. Влюбишься и женишься, никуда не денешься, — хохотнула она.

— Угу, обязательно, — буркнул Колька. Он тискал сидящую у него на коленях девушку и думал, что, в принципе, ему нравятся эти булочки и эти грудочки. И если Наташка не окажется стервой, то он подумает над ее предложением.

— Месяц испытательного срока. — Он усмехнулся.

— Ага, кто первым сбежит. — Наталья шлепнула его по плечу.

— Мне бежать некуда, я у себя.

— Значит, дашь мне пинка. Ладно, смех смехом, но давай тогда до меня прокатимся, я кое-что из вещей возьму и ноут свой. У тебя же нет компа?

— Нет. Я как то по этой хрени не прикалываюсь.

— Блин, у тебя же интернет не проведен. Придется через модем пока выходить. Надо будет провести инет и кабельное.

— Ты что, за месяц без интернета помрешь?

— Помру. Не могу я без него.

— В игрушки, что ли, играешь?

— Читаю. Читать люблю.

— Умная, значит? Что хоть читаешь? Романчики, поди, бабские? Любовь-морковь, муси-пуси?

Наталья хитро улыбнулась и прикусила Колькино ухо.

— Ага, романчики. Очень возбуждающие такие.

— Вслух мне почитаешь?

Натка засмеялась и встала с Колькиных Колен.

— Вряд ли они тебе понравятся. Поехали.

На площадке они столкнулись с соседями нос к носу. Те только что вышли из лифта.

Один из них зло зыркнул на Кольку и показал на свою дверь:

— Твоя работа?

— Пошел на хуй пидор. — Колька сплюнул ему под ноги. Наталья с удивлением смотрела на них.

— Скажи спасибо, что ты с девушкой. Будешь один — поговорим. — Парни зашли к себе, а Колька со злостью нажал кнопку лифта.

— Что сейчас было? Ты им что, дверь испинал? — У Наташи было такое выражение лица, что Кольке вдруг стало стыдно за свой поступок.

— Детский сад. — Наталья покачала головой, увидев, как он краснеет.

— Да они пидоры! Их, блядь, вообще убивать надо!

— В каком смысле? Что они тебе сделали, что ты такой злой?

— В прямом! Пидорасы, голубые, хренососы, гомики! Поняла теперь?

— Вау! Прикольная парочка! Красавчики.

— Что? — Колька чуть собственной слюной не подавился.

— Красивая пара, говорю. Надо с ними подружиться.

Лифт остановился, Наталья вышла, а Колька стоял и тупил. И когда дверь уже стала закрываться, очнулся и выскочил за Наташкой.

Она подошла к своей машине, пикнула сигнализация, и Натка уселась за руль. Открыла пассажирскую дверь и, перегнувшись, выглянула на улицу, окликнув стоявшего в ступоре Кольку.

— Садись давай, чего встал!

Колька залез в машину, молча пристегнулся и повернулся к Наталье.

— Ты это сейчас пошутила? Насчет подружиться?

— Почему? Нет, не пошутила. Во-первых, с соседями надо дружить, во-вторых, я в отличие от тебя, не гомофобка. Вот скажи, чем они тебе не угодили? Приставали к тебе? Делали непристойные предложения?

— Да они, блядь, пидоры — и этим все сказано! И орут, суки, как два кота мартовских, трахаются, что все слышно!

— Мы с тобой вчера тоже не слишком-то тихо трахались, но чего-то дверь тебе никто не пинал.

— Ты что, защищаешь пидорасов? — Колька не верил своим ушам. Как можно защищать этих извращенцев да еще хотеть с ними подружиться?

— А в чем проблема? Геи что, не люди? Какая к черту тебе разница, кто с кем спит? Ты, главное, за своей жопой следи.

— Вот ты сейчас что сказала, а? Ты хоть подумала, что сказала? — Колька заводился все больше.

— Слушай, Коленька, если ты будешь так реагировать на то, с кем живут твои соседи, нервный срыв заработаешь. Оно тебе надо?

— А не хрен этим гомикам вообще в нашем доме жить. Пидоросни еще нам не хватало!

— А ты что за всех-то решаешь? Ты кто такой? Директор "ЖЭКа"? Старший дома?

— Блядь! Натка! Мы еще жить с тобой не начали, а уже ругаемся из-за каких-то педиков!

— Вот именно! Оставь их в покое и устраивай свою личную жизнь. И Коленька, учти, мне нравятся геи. Они меня возбуждают.

— Чего? Два трахающихся мужика тебя возбуждают? Ты что, больная?

— Вот скажи честно, ты порнушку с лесбиянками смотрел?

— Ну, смотрел. — Колька растерялся.

— Возбуждает?

Колька замялся, понимая, к чему клонит Наталья.

— Ну, да, — неохотно ответил он.

— Тогда заткнись и поехали.

Колян заткнулся и всю оставшуюся дорогу представлял двух шикарных целующихся блондинок, и да, это его возбуждало. Интересно, Натку и, правда, возбуждают два сосущихся гомика? А что, хрен его знает, может, баб действительно заводят такие вещи.

Глава 5.

— Вот сука. Надо было его заставить отмывать дверь. Еще раз учидит что-нибудь подобное, я точно раскрашу это быдло, — ворчал Ванька, оттирая следы подошв на двери.

— Да ладно тебе. Обычная реакция обычного гомофоба. Можно подумать, в первый раз ты встречаешь таких придурков.

— Интересно, это его жена с ним была? Может, она хоть адекватная, поговорить с ней, пусть угомонит этого дебила.

— Вряд ли. За все время, что мы здесь живем, он, по-моему, в первый раз занимался вчера сексом. Или в первый раз устроил нам концерт. А значит, девушка, скорее всего, не живет с ним, а в гости приходит. Иначе не смотрела бы с таким удивлением, когда ты про дверь ему сказал.

— Логично. — Ванька закончил с помывкой, и они зашли в квартиру.

— Слушай, а может, все же попробовать найти с ним общий язык? Купить бухла и выпить по-соседски.

— Ага, напиться и набить друг другу морды. Не станет он пить с пидорами.

— Ну, не станет — не надо. Но предложить то можно.

— Ну, давай, рискни. Только учти, если он полезет с дракой или обматюкает нас, я его пришибу. Меня посадят, а ты мне передачки таскать будешь.

— Конечно, милый. А еще тебя там будут насиловать. — Сашка прижал Ивана к стене коридора и полез к нему под рубашку, ущипнув за сосок.

— Хочешь поиграть в изнасилование?

— Кто кого?

— Ну, раз меня будут иметь в тюрьме, я буду иметь тебя дома. — Иван заломил Саньке руку и поменялся с ним местами, прижимая к стене уже его, причем, не спиной, а грудью.

Щека, прижатая к стене, рука, заломленная за спину, вызывали боль, и Сашка принял правила игры.

Он начал вырываться и мешать Ивану расстегивать свои штаны. Матерился и угрожал.

Тот же хватку свою не ослабил, а напротив, пропихнул колено между Сашкиных ног и прижал уже к стене и бедра Санька:

— Заткнись сука. Пидор вонючий. Сейчас я тебе вставлю по самое не хочу, пидорюга. Буду тебя трахать в твою поганую задницу.

— Пошел ты, урод гребаный. Пусти скотина. — Санька все больше входил в роль. Заводили его такие игры неслабо.

Ванька, наконец, содрал с него штаны вместе с трусами, они упали вниз, болтаясь на щиколотках. Иван пнул Саню по ногам, заставив раздвинуть их, насколько позволили джинсы. Одной рукой он так и продолжал удерживать руку партнера в захвате, другой же подхватил Санька поперек живота и дернул на себя. Алекс сжал зубы, чтобы не заорать от вторжения. Он искусал все губы, чтобы сдержаться и не начать подмахивать "насильнику".

Ванька же нес всякую похабщину при каждом жестком толчке.

-Ну, что, пидор, нравится? Как тебе мой хер в твоей заднице, а? Нравится, сука? Чего молчишь, козел? Нравится, как я тебя жарю, ну? — все сильнее заводился он.

— Нравится, падла. Нравится! — Не выдержав, Сашка поддался назад, насаживаясь на член Ваньки по самый его корень.

— Блядь! Саняяяяя!

* * *

Колька и Натка вышли из лифта, как раз в тот момент, когда из-за соседской двери раздавалось все это безобразие.

Они стояли столбиком и слушали всю эту похабщину и стоны, раскрыв рты.

И только заслышав надрывное: "Блядь!Саняяяя!" — Колька, наконец, вышел из оцепенения.

— Суки, совсем страх потеряли!— Он кинулся было пинать эту самую дверь, но Наталья перехватила его, дернув за руку.

— А ну стой! Пошли домой, нефиг разборки разводить. — И уже наклонившись к Колькиному уху, томно: — Блин, я так возбудилась!

Если Наташка и до этого трахалась, как заведенная, то после показательного концерта пидоров Колька над ней просто охреневал. Такого секса у него уж точно еще никогда не было, и он подумал, что, в принципе, он уже не против гомосячных соседей, если они так возбуждают девчонок.

Глава 6.

С каждым пройденным днем Колян понимал, что жить с Наташкой ему нравится.

Она была девушка с характером, но не стервозная.

Умело влияла на него, не задевая его гордости и самолюбия. Желания встретиться и потусоваться с пацанами возникало все меньше и меньше. Кольке было очень уютно дома возле Натахи. Ему нравился запах свежевымытого пола, постиранного белья, вкусностей, которыми потчевала его сожительница. А особенно ему нравились их ночи, то бурные и страстные, то спокойные и нежные.

Он тащился от секса с ней, каким бы он ни был. Главное, что был он классным.

Еще Колька стал замечать, что когда за их стенкой слышались сдержанные стоны, секс у них с Наткой был ярче. Её заводил соседский трах, и она несла иной раз такую ахинею, ставя на нем засосы и кусая Колькины шею и соски, что у него уши в трубочку сворачивались.

И он не заметил, что сам стал заводиться, и ждал этих соседских стонов.

Воевать с педиками он перестал, Наташка не позволяла. Она все порывалась подружиться с соседями сама и подружить Кольку, но он наотрез отказался.

Пригрозил своей пассии, если она начнет ходить к ним в гости или, не дай бог, приведет их в его квартиру, точка в их начавшихся отношениях будет поставлена тут же.

Пару раз они встречались в подъезде, гомики улыбались Наталье и здоровались с ней, а она с ними.

Кольку они игнорировали, так же как и он их.

Колька бесился и орал на сожительницу. Та только смеялась и тащила его на диван, а на диване он забывал обо всем.

Отпуск у Наташки давно закончился, и она вышла на работу, но жила по-прежнему у Коляна. Они не обсуждали, остаться ей или нет, все шло само собой.

Шкаф заполнялся Наткиными вещами, в ванной появлялось все больше женских прибамбасов, а Колька после занятий по вождению, шел домой и знал, что там есть пожрать, и что после работы приедет женщина, с которой ему хорошо.

Дружки поначалу звонили и звали то выпить, то калымнуть, потом звонки стали реже.

В конце концов из всей братвы, звонить ему не перестали только двое корешей: Генка и Валек.

Он отмазывался от встреч с ними, как только мог, пока они не заявились к Николаю сами.

Была суббота, Наталья работала в ночную смену, и Колька решил, что ничего страшного не будет, если он выпьет с пацанами.

Геннадий и Валентин были неплохими парнями, компанейскими и не жадными.

В разгар пьянки, когда разговоры пошли за жизнь, баб и секс, Колька, сам не зная зачем, ляпнул, что его Наташка дуреет от гомиков, которые поселились за стенкой.

— Охуеть! — выдал на это Валек. — У тебя соседи педики, и твоя баба от них тащится?

— Не тащится, а заводится, ну, как мы от лесбиянок. Такое вытворять начинает, когда слышит их трах! — оправдывал Наташку Колян, матеря себя за то, что распустил свой язык.

— Пиздец! Вы еще и слушаете, как трахается пидорасня?! — У Генки глаза были по полтиннику.