— Отстал ушлепок.Лось не обратил на эту характеристику местного жителя никого внимания. Его куда больше интересовал гужевой транспорт — телега, разрисованная в цветочки. Маки, если точно. Здоровенные красные маки. Сопливый Ременюк ползал под этим кошмаром гаишника, смазывая оси чем-то черным и липким.— Масло?— Деготь. Не, дядьку, вы точно городской.— А куда собираешься?Ременюк чихнул, забавно при этом дернувшись под телегой.— Сено красть.Паша утратил дар речи. Ненадолго.— Может, все-таки купишь то сено? Люди ж трудились.Маленький гаденыш расхохотался. Точно городские, дурные як пеньки, хуже даже. Кто ж про такие вещи при свидетелях трепется?— Я б на на твоем месте сидел дома и лечился, — встрял Паша.

Попытку воспитать молодое поколение прервал чей-то ребенок, искавший какого-то дядька Гната. Ременюк ткнул в направлении хаты Крысюка. Крысюк выскочил из дома через десять секунд, путаясь в ремне и пулеметных лентах. — Пожар? — Шкура, — махновец выводил из сарая упитанную серую кобылу, — чего уставился? Давай людям винтовки!Ременюк шмыгнул носом и принялся запрягать животное. Руки у него заметно дрожали. На площади собралось человек шесть — давешний матрос, дико злой тесть Крысюка и четверо местных, верхами.— Тимка— вторая линия,— непонятно скомандовал матрос. Ременюк недобро зыркнул на командира, отошел в сторону. — И не лапай мою жинку, понял? — Крысюк уже сидел в тачанке, за здоровенным зеленым пулеметом. Вот тебе тачанка махновская, в цветочки! Гы! — Вы двое, — матрос уставился на несостоявшихся прогрессоров, как гадюка на мышонка, — до Крысюка. Винтовки свои возьмите и патронов не жалеть. Лось кивнул. Паша напряженно соображал, что вообще происходит!— Я пацифист.— Я тоже, — матрос глядел в упор и бывшему студенту стало не по себе. Паша машинально взял тяжелый, жуткий, обтертый от машинного масла автомат. Куда мы вляпались?! Лось, придурок, уже четвертый рожок в карман пихает. Себе бы патронов взять. Зачем мне все это?!

Основные силы своих засели в балке километрах в десяти от села. Войско это было разношерстным — кто в полушубке, кто в шинели без погон, кто в куртке кожаной, как комиссар из старого кино. И было этого войска человек сорок, а может, и меньше. И пулемет у них имелся — ручной с диском. Льюис, кажется. Считать Галайду за бойца или нет — это вопрос непонятный. Стрелять-то он может, а ходить — нет. И не будет ходить еще месяц, если сейчас не убьют. А вот враг обрел имя. Волчья сотня. Шкуровцы.Крупный отряд двигался на эту самую балку, и их завывания не прибавляли храбрости. В волчий вой вплелась короткая очередь. Двое всадников слетели с седел, третий пошатнулся, но не упал. Второй пулеметчик тоже вспомнил, что он не у тещи в гостях.Тихо матерящийся Лось пытался зарядить автомат, впихивая рожок не той стороной. Остальные махновцы тоже не цветочки собирали. Паша трясся мелкой дрожью. Вот твои белогвардейцы. Нравятся?

Конница приближалась. Поредевшая, но приближалась. Маловато для них двух пулеметов. — Шрапнелью бы по ним, — сказал кто-то у Паши над ухом. Тому было как-то без разницы. Почему они все врут, почему? Улучшил мир, называется. Быть изрубленным в фарш в компании неграмотных крестьян, по совместительству — бандитов поганых. Лось наконец-то сообразил, что он делает не так, снял автомат с предохранителя, нажал на спусковой крючок.Попал! Немножечко не туда, но попал ведь!— Слепой чи дурной? А, впрочем, какая разница? — незнакомый махновец пристрелил придавленного убитой лошадью врага.— Сам дурак! Я первый раз в жизни стреляю! И вижу хреново! — Лось подумал, что неплохо бы дать этому критику в морду. Потом.Льюис замолчал. То ли патроны в диске кончились, то ли. ой. Ну у покойного точно были мозги. Махновец кинулся к оружию. Лось прицелился чуточку повыше. Кони-то не виноваты. Крысюк не отлипал от пулемета, пустая лента валялась рядом. Да и куда уходить— кобылу уже застрелили. Бедная Фроська. Якименко тихо и непрерывно матерился.

Паше все происходящее напоминало дурацкий шутер. Пулемет не замолкал. На сколько еще хватит патронов? Второй стрелок уже отбросил льюис и схватил винтовку. Лось себе садит в белый свет, будто с этим гадом в одной камере сидел. Все из-за него. Пожалел бедненьких анархистов. — Ленту держи, гнида! — а это уже к нему обращаются. Какой кошмар. Стоять вторым номером у неграмотного убийцы за пулеметом. Не вовремя Крысюка подстрелили. Или застрелили? Лежит, не шевелится. И ведь не пощадят же враги, если прорвутся. И брюки порвал. На колене, когда в эту тачанку проклятущую залезал. Хорошие брюки, новые. Держится войско разношерстное, огрызается огнем кинжальным.

Отпустил Якименко гашетки, смотрит ошалело. А ведь отбились! Ходят победители по полю, трофеи собирают, стреляют изредка. Не по одному казаку дома завоют, ой не по одному. Лось внезапно понял, что замерз как собака. Тонкая ветровка не была рассчитана на весну. — На, — незнакомый махновец протягивал ему черную куртку, что ли? — дырок вроде нема, ты ему башку прострелил. — Фу, — Паша наконец-то отпустил ленту и вылез из тачанки. Черкеска была великовата. На размер больше. — Какое безобразие. — Безобразие, — кивнул матрос,— де я такого пулеметчика возьму?Подошел к тачанке приземистый тип в полушубке в розочку. Башлык на голове, маузер на поясе, пальцы в кольцах — на правой руке два кольца, на левой — три. Ну хоть на карикатуру вражескую.— Сам стрелять будешь, — поискал у Крысюка пульс на шее, — живой твой пулеметчик, вырубился только, по черепу пуля чиркнула. Нет, чтоб самому пульс поискать. Тебе б только на похоронах кутю жрать, со скорбной рожей. — Так вкусно же.Тип весьма негуманно закатил Крысюку оплеуху. Подействовало. — Дура жирная.— Идиот. Сколько пальцев?Крысюк вместо ответа тоже скрутил дулю.— Соображаешь. Садись, разлегся тут, как труп в прозекторской.

Паша проснулся от абсолютно негородского звука — мычания коровы, и с нечеловеческой жаждой. И спал он, оказывается, вовсе на своей кровати с ортопедическим матрасом. Кровать была, но явно не его. И обоев нет. Стены беленые, пол земляной. Окошко. Мытое. Герань на подоконнике. Иконка в рушниках — Георгий-Победоносец, что ли? Где я нахожусь?! И почему сплю в одежде? Потолок был чистым и пустым. Пустым. Ни люстры, ни даже лампочки.

Паша понял, что медленно сходит с ума. Но безумие безумием, а сушняк почему такой?

Бывший студент тихо сполз с кровати и побрел искать воду. Вода была в ведре. Ведро было в кухне. И газовой плиты не было. И электроплиты не было. И даже кипятильника не было! Зато стоял чайник, закопченный железный чайник с намалеванным на нем черепом и костями. и надписью под ними -1-ый Корниловский. И печка, дровяная печка.

Дверь заскрипела. На кухню, не здороваясь, вошел лопоухий, бритоголовый подросток, цаппнул чайник, стал хлебать из носика.

Паша понял две вещи — он откуда-то знает этого типа, и подросток этот вооруженный. Маузер с прикладом на плече висит. Подросток оторвался от чайника.

— Добре гульнули!

Паша скептически посмотрел на собеседника. Да, глаз у него заплыл просто замечательно. Вот только по какому поводу гуляли? И кто? Паша честно попытался вспомнить вчерашний день. Кроме воя, не вспоминалось ни-че-го. Ну, еще какой-то хмырь в тельняшке, который совершенно точно не был универским охранником дядь-Жорой.

Ходики показывали часов девять утра.

Паша осушил третью кружку воды. Память упорно не желала возвращаться. Кто ж это вчера завывал? И кто этот тип в тельняшке? И где Лось? — последний вопрос Паша произнес вслух.

— Да город копает. Крысючка его припахала, пусть хоть какая польза от него будет.

— Он полезный!— ситуация становилась все запутанней и запутанней.

— Ага, только коней стрелять может. И языком молоть, как он в гости к девушке пришел, а у нее дома скелет стоит.

Паша икнул. Байка была совершенно точно знакомой, Лось ее восемь раз рассказывал. Дурацкий розыгрыш. Чей-то дурацкий розыгрыш. Вот только почему нет ни одного фонарного столба на улице, провода где? Послышались шаркающие звуки, затем — скрип двери.

Лось прошел на кухню. Во-первых, на нем была какая-то новая черная куртка, во-вторых, кроссовки он перемазал землей до черного цвета, вместо белых, как оно было задумано фирмой, в-третьих, сокурсник зализывал ладонь. Докопался, называется. И за плечами у очкарика висел автомат..

Не сон. Не розыгрыш. У них получилось. Почему я такой идиот?

Лось пыхтел и сопел, и испытывал к Крысюку максимальное сочувствие. Хотя чего его жалеть? Если он с детства так вкалывает, то Лось не завидовал тому, кто решит воровать у этого сельского жителя картошку. Из глубин памяти всплыло непонятное слово кулак. Бабушка Лося при этом всегда оглядывалась. Только здесь по-другому говорят — куркуль. А что это значит? Но лингвистические изыскания были оставлены на потом. На столе стояла большая миска, прикрытая полотенцем. По столу шел жирный черный таракан. Ременюк немедленно изловил насекомое и запихнул его в спичечную коробочку.

Под полотенцем обнаружилась каша. Пшенная, со шкварками.

Ременюк уставился на прогрессоров, будто не видел никогда, как люди кашу едят. И это Паше категорически не нравилось. Маленький гаденыш о чем-то догадывался. Или это воображение разыгралось после вчерашнего?

— Интересна обувка, — гаденыш шмыгнул носом, — где такую взял?

Приехали. Эти даже в тюрьму не посадят! Ну почему так не везет! Если с автоматами как-то прокатило, то как объяснить кроссовки?

Лось чихнул. Ходят тут всякие жертвы ОРЗ!

— Американские. С рук у дедка на станции купил, там еще стрелочник висел на вывеске.

— А чего ж дедок не носил? — поганец не отставал.

— Велики были.

Ременюк чихнул еще раз, за компанию..

— И штаны американские, и ботинки американские. Может ты шпион ихний?

— А чего б я пошел стрелять этих вчерашних придурков? Они еще и блохастые. Шпион зря не рискует.

— А ты над огнем потруси.

— Я пойду?— Лось выскочил за дверь. Паша выпил четвертую кружку воды и последовал за ним. Необходимо было поговорить. И серьезно. Укромное место нашлось далеко не сразу — то кто-то спросит, а чего это вы у меня под окном делаете? то ребенок закурить попросит — Лось возмутился до глубины души — у не-го еще зубы молочные не сменились, а уже курит!, то Манька с привязи сорвалась. И какой же придурок придумал эту поговорку про бодливую корову? У Маньки рога были просто загляденье, и паскудный характер прилагался. А с виду такая безобидная рыженькая корова, прям как в мультике. И, к тому же, у нее хозяйка — попадья! Но Маньку общими усилиями успокоили, накинув мешок на голову, попадья куда-то ушла под ручку с Якименко, и за ее хатой были непроходимые заросли малины. Рай для конспираторов!— У нас проблемы, — заявил Паша.— Наконец-то понял! — Лось пытался свернуть самокрутку. Не получалось. — Мы уже вля-пались по уши! К белым мы уже пойти не можем, красным помогать — я не коммунист. — И мы не можем попасть обратно. Портал после ящиков искрить начал. Я поэтому и предложил лезть одновременно.Лось ничего не ответил. Просто сворачивал самокрутку из листка календаря за прошлый год. На листке было написано "Тезоименитство Е" .

Глава вторая Паша уже ничего не понимал. Ситуация из малоприятной превратилась в тошнотворную — ну разругался с товарищем, ну ушел, взяв себе в дорогу кусок сыра, ну заблудился — степь же плоская, одинаковая. Ну нашел каких-то белогвардейцев. На свою голову. Сиди теперь в сарае, под охраной, в компании не пойми кого. Хотя компания из него никакая. Лежит себе, не шевелится Может он вообще мертвый? Паша на всякий случай отодвинулся подальше. Знать бы еще, кто это. Хотя если этот кто-то мертвый, то ему хорошо. А вот что с ним самим будет? Откуда он знает численность махновцев? Он же их не считал. Товарищ по несчастью зашевелился.

— Комиссар?— Нет-нет, — Паша отодвинулся еще дальше, хоть сокамерник так и лежал ничком. — Шкода.Дверь сарая открылась без скрипа. На пороге стоял юнкер в сопровождении двух солдат. — Надумала, сучка?Паша опешил. Юнкер тоже, при этом покраснев по уши. Один из солдат заулыбался, второй деловито пнул сокамерника. Тот, по-прежнему, не поднимая головы, также спокойно продолжал разговор.— Не хочется девкой умирать, правда? На этот раз сокамерник получил гораздо сильнее, по селезенке. Или печени? Что у человека слева?Юнкер соизволила обратить внимание на бывшего студента.— Я ничего и никого не знаю, — даже не соврал Паша.— Как жаль, что мой дядя не может выполнять свои обязанности. Он умеет развязывать языки.— Уже сдох от гангрены? — напомнил о себе сокамерник.— Не дождешься! — пискнула юнкер.— Дождусь. Видела, как от гангрены подыхают? Быстро. К вечеру протянет ноги. — Ты будешь подыхать медленно, мразь махновская, очень медленно. Сокамерник рассмеялся.

— Очередная анархическая гнида. Студентик-нигилист, который хочет изменить мир.— Сборище идиотов, — Паша понимал, что его будут бить. Ногами. Или прикладами. Но шансов выжить у него уже не было. Оказывается, искры из глаз летят — это не метафора, и это еще и больно. По почкам-то зачем? А еще погоны нацепили! Дальнейшее Паша чувствовать перестал, потому что второй раз в жизни упал в обморок.. — Очухался, — голос был незнакомый. Да еще и темно, ничерта не видно.Сокамерник. Рядом сидит.— И питание здесь не предусмотрено. Сокамерник фыркнул.— Их благородие сдохло. Мучительно.— Пуля в брюхо?— Откушенный палец.Паша решил, что не будет расспрашивать. Тоже мне, доктор Лектер нашелся.

Шансов сбежать не было — и сарай крепкий, и закрыт основательно, и охранник стоит. Курит. Оставалось только спать и ждать. И надеяться, что расстреляют, а не посадят на кол, к примеру. Сокамерник уже храпел. Утро напомнило о себе диким голодом и другими некуртуазными желаниями. Паша окончательно разочаровался в идеалах белогвардейцев. Сокамерник на тыканье пальцем не отреагировал. Ну хоть теплый, и то хорошо. Бывший студент с тоской вспоминал те славные дни, когда самым страшным кошмаром была сессия. Он бы сейчас съел даже плюшку из буфета. Мерзкое полусырое тесто, неизменная подгорелость дна, изюмина как украшение. И Спрайт! Целый литр этой сладкой пакости.Слышались мирные звуки — куры кудахчут, собака гавкает, женщины разговаривают. Колокол звонит. Чего бы это. Часы испортились в момент перехода и показывали 98:00. Разговаривать с часовым тоже было бесполезно — он попросту не отвечал. Интересно, как там Лось? Охмуряет местных девушек? Ест галушки? А откуда собственно, взялся сокамерник? Паша плохо помнил тех, но этого он раньше не видел. Значит, здесь есть еще какие-то махновцы. Знать бы еще, где ж они...

Время тянется ... Сколько уже можно ждать? Скрипит колодец. Ворот бы смазать. Стреляют, рядом. Паша на всякий случай лег на пол. Может, кто по пьяни или по вороне палит, а может и... Да в селе уже бой идет! Кто ж это рыцарям белого дела шкурку подпортил? Кони ржут, гранаты рвутся, выстрелы гремят, а дверь не вышибить. Хоть бы сарай не подпалили. О, уже перестали. По двери колотят. Бедный мой мочевой пузырь, как бы не лопнул.

Свет резанул по глазам.— Вылазьте, хто живой! — красноармеец, что ли? Гранатами обвешанный, шинель до пяток, полоски синие нашиты. Еще этого не хватало. Но Пашу сейчас заботил только сортир. А потом уже что хотите, то и делайте. На улице валялись трупы в погонах и чья-то кошка гадила под забором. На доме старосты уже трепыхался красный флаг. Просто красное полотнище, ни рисунков, ни лозунгов. Да и с формой у красноармейцев были проблемы. Шинель с полосками была только у одного, а остальные были кто в чем. Паша присмотрелся повнимательнее. Шинель — шинелью, а вот звезд пятиконечных ни на одном не было. Шестиконечная — была, на рукаве у одного жирдяя нашита. Пыхтит себе, идет вперевалочку. Тоже приспичило. Бывшего студента никто расстреливать не собирался. — Ану иди сюда! — Боже. Накаркал! Ну хоть отлил как следует.Сидит на крыльце командир, или кто он там? Смотрит недобро, улыбается криво. — Комиссар?— Нет,— Паша уже ничего не боялся. — Коммунист?— Нет.— А кто? — командир заинтересовался, смотрит глазами зелеными.— Никто. Студент я. — Не медик?— Нет. Инженер-недоучка, — и как такому объяснить, что я программист?