Кристиан Фэй: Угроза Теней

— Я могу быть опасен для окружающих? — он неожиданно прервал воцарившуюся в кабинете тишину и сам удивился, насколько неуверенно прозвучал его голос.

Доктор Блюм поднял голову и отложил ручку. Его спокойный вид казался неумолимо безразличным.

— Не думаю, но вероятность существует. В состоянии лунатизма высвобождается ваше внутреннее, сокрытое "я", животная половина, которую вы обычно подавляете днем. Она может быть сексуально активной, агрессивной, непредсказуемой. Но вы же не выходите за пределы дома, так что бояться нечего. Полощете рот отваром брюхолоха?

— Да,— промямлил Шорох.

— Хорошо. Продолжайте, и улучшение не заставит себя ждать.

— Но доктор, пока мое состояние лишь ухудшается. Может быть, есть другое лечение?

— Верьте моему опыту.— Доктор Блюм склонился ближе к секретарю и по-отечески потрепал его по руке. В воздухе разнесся еле заметный дух виски.— Продолжайте полоскать, прикладывайте дощечки, и лунатизм пройдет.

В глубинах кабинета что-то скрипнуло. Доктор вздрогнул и, выпрямившись, вгляделся за спину секретаря. Затем вымученно улыбнулся и поднялся с места.

— Думаю, на этом наш сегодняшний сеанс можно закончить. Выздоравливайте!

Господин Шорох пожал протянутую руку. Внутри же он пылал ледяным пламенем негодования. Этот человек смел называть себя опытным врачом, а сам не желал даже слышать, о чем ему говорили! Хождение во сне, галлюцинации, потеря памяти — секретарь был просто уверен, что эти симптомы не являлись нормальными. Да и как настойка с дощечками могли помочь от острой формы сумасшествия? Он заглянул в испещренные алыми прожилками глаза доктора, скрытые под кустистыми бровями, и скривил губы в жидкой улыбке. "Ничего-то ты не знаешь",— мысленно бросил он со всей ненавистью, на которую только был способен. Но вслух не сказал ничего.

Оказавшись в просторном холле докторских апартаментов, Шорох раздраженно набросил пальто и замер, уловив голос Блюма, приглушенный толщей дерева. Тот словно извинялся — так тонко и неуверенно, что секретарю даже стало интересно. Оглядевшись, он приложил ухо к двери. Блюм точно с кем-то говорил, но так тихо, что все его слова сливались в неразборчивое бормотание. "Должно быть, молится",— подумал Шорох и двинулся прочь, прихватив из корзины зонт. "Пусть молится",— подумал он.

Секретарю вполне хватало собственных проблем.

* * *

Тени светлели в преддверии рассвета.

— Я не виноват, клянусь! — в отчаянии сказал доктор Блюм и отступил к окну. Когда же его спина уперлась в холодное стекло, он предпринял еще одну попытку.

— Каждый поставленный диагноз я тщательно проверяю. У всех случаются ошибки, и даже у таких специалистов, как я!

Его молчаливый гость мрачно ухмыльнулся. Даже человек, не имеющий степени по психологии, разгадал бы абсолютное неверие на его лице. И отвращение.

— Послушай, мы можем попробовать другое лечение. Все, как ты говорил!

Задыхаясь, доктор Блюм в надежде уставился на собеседника. И надежда медленно угасла.

— Поздно,— ответил гость.

Ружья и пистолеты на стенах тихо повернули свои дула. Курки задрожали и плавно разрядили содержимое стволов в тело господина Блюма. Окно позади разлетелось вдребезги, окрасившись алыми потеками.

Наверху безмолвно блестели черные пуговицы искусственных глаз антилоп, львов и тигров.

Тени, наполнявшие кабинет, истончились, наконец уступив место хилой дымке дня.

* * *

Инспектор Докопайц забежал в дверь парадного хода и остановился. Оглядел внутреннее убранство, машинально расстегивая пуговицы пальто.

На сей раз его вызвали в частный дом в центре Петрополиса, одно из богатых и вылощенных зданий, хозяин которого сдавал апартаменты обеспеченным и респектабельным господам. В беспощадной погоне за внешними изысками он не жалел ни денег, ни золотой краски. Роскошь слепила глаза. Всюду, куда ни падал взгляд, золотилась лепнина, узоры на колоннах. Наверху, по своду потолка вился причудливый орнамент, обрамлявший роспись: обнаженная женщина, прикрытая белой тканью, томно взирала на парящих в масляных небесах полупрозрачных духов. Подобная картина была бы уместна в королевском дворце или соборе, но никак не в вестибюле доходного дома.

Широкая лестница величественно поднималась к дубовым дверям апартаментов, закручиваясь мягкой спиралью. Люди заполняли все устланные коврами пролеты: полицейские, разбуженные испуганные жильцы, прислуга. Воздух в помещении вибрировал от монотонного гула их голосов, и инспектор расправил плечи, чуя, как меж лопаток сбегает приятная дрожь. В глубине души ему чертовски нравилось находиться в гуще событий — словно в недрах встревоженного улья.

Налюбовавшись вдоволь, Докопайц ухватил за рукав пробегавшего мимо констебля.

— Где тело?— без всяких предисловий поинтересовался он. Поднявшись по лестнице, инспектор свернул в указанном ему направлении. Распахнутая настежь дверь уже ждала его, в приемной за ней роились люди. Миновав комнату, где чередовали всхлипы и показания госпожа Блюм и трое ее детей, он очутился на месте преступления.

Доктор Блюм находился в плачевном состоянии. Его тело покрывало всю стену у окна и добрую половину комнаты. Сквозь пустую раму свистел зимний ветер, вздымая в воздух обрывки окровавленных штор.

— Любопытно... — пробормотал инспектор, осторожно ступая меж раскиданных по ковру останков. Оглядев оружие на стенах, он повысил голос.— Из которого был произведен выстрел?

— Из всех,— откликнулся сотрудник отдела магических преступлений. Его круглые очки блеснули, когда он поднял взгляд от разложенных на столе бумаг.

— Какой смысл палить из каждого ружья по уже мертвому телу?

— Они выстрелили одновременно, господин инспектор. Жильцы слышали только один залп, где-то в районе полуночи,— отозвался младший следователь, на сей раз не отрываясь от записей убитого доктора. — Последним его пациентом был некто Мразич Шорох.

— Из Брюхвальда? Очередной заклинатель мертвых?

— Никак нет, господин инспектор. Местный, родился в Петрополисе.

— Странно. А имя пакостное, будто только вчера оттуда приехал.

Докопайц вновь обвел взглядом украшенные оружием стены. Куда проще было пальнуть из одного ружья, прямо в голову, чтобы наверняка. А заряжать все ружья и пистолеты, и после выстрелить единым залпом... Нет, без магии тут не обошлось.

Инспектор закрутил ус так, что тот стал похож на черную струну. Затем быстро глянул между толстых ножек шкафа, пробежался взглядом по полкам и, несмотря на возмущенные крики следователей, разметал в стороны клочья штор.

— Где розовая записка? — сдался он. На этот раз на его упитанную персону уставились по меньшей мере трое.

— Никакой записки не было, господин инспектор.

Инспектор на всякий случай выглянул в окно, но тротуар и мостовая внизу лишь искрились осколками стекла. Розовых пятен не было видно и в помине, чему Докопайц никак не мог поверить. С самой первой минуты пребывания в кабинете он словно ждал появления очередного сообщения на жизнерадостном клочке бумаги. Убийство доктора Блюма было связано с остальными... Или же инспектору просто казалось, что связь очевидна. Чертово колдовство, совсем сбило его с толку.

Найти владельца здания оказалось проще простого: инспектору всего лишь потребовалось выйти из квартиры и отыскать самого возмущенного жильца. Облаченный в красный шелковый халат, он что-то напряженно втолковывал бледному от подобного напора полицейскому. Помимо позолоченного дворца в центре Петрополиса, господин в красном халате обладал бакенбардами, внушительным животом и, инспектор был уверен, большим счетом в банке.

— Хочу сказать вам, что это — форменное безобразие!— заявил он, угрожающе раздувая ноздри.— Сначала убийство, теперь нашествие полицейских! Репутация моего дома...

— Давно господин Блюм снимал у вас квартиру? — бесцеремонно прервал его Докопайц, с интересом разглядывая толстеньких младенцев на лестничном ограждении. Их довольные лица были отполированы до блеска, а медные щеки сияли в свете ламп.

Владелец захлопнул рот.

— Семья доктора Блюма живет здесь более десяти лет. Он — уважаемый специалист, магистр психологических наук...

— Был,— рассеянно поправил его инспектор. — Продолжайте, продолжайте.

— Приличный господин, ничего странного я за ним не замечал. Любил охоту.

Владелец дома явно был обеспокоен чистотой полов. Его взгляд то и дело возвращался к ногам сновавших констеблей и санитаров.

— Ваши люди мне все ковры истоптали! — обвиняющим тоном заявил он.

— В следующий раз обязательно захватим тапочки,— многозначительно пообещал инспектор Докопайц и двинулся обратно к месту преступления. Несмотря ни на что в нем продолжала тлеть надежда найти злоклятый клочок розовой бумаги. Записка дала бы преступлению хоть какое-то объяснение.

* * *

Следующий день значился в графике секретаря Шороха как выходной. Однако это совсем не подразумевало, что его оставят в покое и дадут спокойно выспаться. Пусть даже и на холодном полу кухни.

Сперва его навестила полиция. Бесцеремонно вломившись в квартиру, они огорошили его ужасной новостью о смерти доктора Блюма. Несчастный доктор! Шорох пришел в ужас, сгорая от стыда при воспоминании о своих дурных мыслях в его адрес. Видимо, стыд отразился и на лице, так как полицейские живо принялись обвинять секретаря в убийстве и прочих злодействах. От их подробных описаний господину Шороху стало совсем дурно, после чего констебли с четверть часа отпаивали его крепким чаем и смущенно удалились.

Секретарь знал, о чем они думали, когда закрывали за собой дверь. Вряд ли человек, находящийся на грани истощения — нервного и физического,— способен на убийство.

Затем, не успел он стереть следы ботинок с пола, в дверь снова постучали. Господин Шорох думал не открывать — ровно до того момента, пока незваный гость не принялся отбивать кулаком чечетку и горланить в ее ритм песни.

— Что?! — рявкнул секретарь, сунувшись за пределы квартиры. В воздухе витал дух спирта, и он негодующе уставился на красные щеки Листена. Сколько же надо было выпить ночью, чтобы с утра так разило?

— Зачем вы убили своего врача? — изрек тот, буравя Шороха подозрительным и абсолютно стеклянным взглядом.

— Да как вы смеете?!— Внутри секретаря поднялась буря негодования, впрочем, быстро сникшая на почве плохого самочувствия. Стены качнулись, на мгновение поменявшись с полом местами, и господин Шорох обессиленно посторонился, пропуская коллегу внутрь.

Юный Листен прошествовал в комнату, и не подумав разуться. Вся его фигура так и дышала уверенностью: эти гордо расправленные плечи и вздернутый подбородок ясно говорили о превосходстве. Что ж, пускай так. Секретарь последовал за ним, машинально огибая новую цепочку следов на светлом паркете.

— Чаю? — неожиданно даже для себя предложил он. Но охотник лишь мотнул головой, продолжив изучать по-аскетичному пустые стены гостиной. За голенищем его сапога виднелась оплетенная кожей рукоять ножа, а из кармана поношенной куртки торчали черные перчатки. Не знай господин Шорох Лиса лично, он бы точно догнал навещавших его констеблей с просьбой о помощи.

— Я видел, что вы не спали сегодня ночью,— заявил парень, продолжая стоять к секретарю спиной.— Готовили очередное убийство? Продумывали, как украсть жидкую магию из Хранилища и застрелить врача? Признавайтесь, это же ваш лечащий врач найден мертвым!

Он выдернул цветок из вазы на журнальном столике и брезгливо покрутил его в руках.

— Искусственный? Серьезно?— Бумажная роза полетела обратно, согнутая в три раза.

Но господин Шорох отвернулся и тяжело уселся в кресло у окна. Он чувствовал себя больным и вконец разбитым. И сил врать у него больше не оставалось.

— Я вижу бегемотов.

В комнате воцарилось неловкое молчание. Лишь тихое тиканье часов в углу разбавляло затянувшуюся тишину.

— Что?— переспросил Лис. Он сел на подоконник, лицом к секретарю, видимо, желая удостовериться, что тот не издевается.

— Сегодня ночью за моим окном летал розовый бегемот на метле. Огромный розовый...

— Прекратите смеяться надо мной!

— ...бегемот,— без всяческих эмоций продолжил секретарь.— Каждый раз он выдыхает в мою форточку какой-то порошок и все.

— Что — все? — Кулаки Лиса сжались до белизны в костяшках, словно он был готов двинуть господина Шороха по лицу.

— Больше я ничего не помню. Но я никого не убивал.

— Как же вы можете быть так уверены, если ничегошеньки не помните?! — От волнения Листен даже вскочил с места и принялся прохаживаться из угла в угол. Господин Шорох продолжал сидеть, безучастно следя за ним взглядом.

— А вы докажите,— наконец вымолвил он.

Часы в углу продолжали тихо отсчитывать секунды. За стенами кричал и разгорался очередной день города Петрополис.

Домашнее варенье

Дни в деревушке Лишаи всегда текли размеренно и неторопливо. Расположенная на юге королевства Линдефокс, она ютилась среди полей и многочисленных холмов. В небе над ней пролетали косяки птиц — весной на север, осенью на юг,— жаркое лето сменялось прохладной зимой, а жизнь в Лишаях ползла своим чередом или, если быть точнее, пребывала в спячке со времен изобретения сохи.

В один из подобных размеренных дней входная дверь дома номер два по единственной улице деревушки с треском распахнулась и, отскочив от стены, едва не заехала гостю по носу.

— Приветствую тебя, мой прекрасный друг!— ничуть не смутившись, заявил гость.— Как насчет того, чтобы изменить жизнь сегодня?

— И-а, — ответил прекрасный друг. Он поднял губу, продемонстрировав крупные желтые зубы. Пошевелил серыми ослиными ушами, меж которых торчала грива, больше напоминавшая пучок мочалок. Повел слегка выпученными глазами.

Короче, он был ослом.

Некоторое время вошедший глазел на животное, сунув руки в карманы пиджака. Затем склонился ближе к выпученным глазам.

— Саймон, ты ли это? — Он прижал пальцы к раскрытому рту и обошел осла кругом. Довольное подобным вниманием, животное вильнуло хвостом и издало неприличный звук.

— Он, он, и уже очень давно,— сварливо ответил каркающий голос. — Хранитель, как я понимаю?

Незваный гость неловко переступил с ноги на ногу и кивнул. Он выглядел весьма смущенным, обвел взглядом крохотную комнатушку, от чадившей печки до вешалки с поеденными молью, истертыми пальто. На выплывшей из тени согбенной старухе в сливового цвета халате его взгляду пришлось застопориться.

— И где тебя носило, позволь спросить? — каркнула она. Ее единственный глаз буравил не хуже сверла, а похожий на усеянную рытвинами картофелину нос отбросил длинную тень на стене. Осел прижал уши и поспешил укрыться у печи, со слепой, покрытой повязкой стороны лица старухи.

Юноша отбросил черные, как смоль, волосы за плечо и расплылся в отточенной улыбке.

— А вы, должно быть, мадам Морий, бабушка Саймона?

— Да,— сварливо отозвалась та.

— Меня зовут Кристиан Фэй. Польщен знакомству с вами. — Он протянул ладонь, но руку для поцелуя ему так никто и не подал. Старуха склонилась к помятой газете, разложенной на столе. У осла же попросту не было рук.