Синтетический человек

— А куда же их, по-твоему, на улицу, что ли гнать? Хоть у Варвары с головой и не все ладно, да в руках крепка. Кто б меня еще так обслужил, как не она? Я что? Тьфу! Говно на палочке. А с ней бы мы еще пожили....

Марья Петровна отошла вся в чувствах и направилась на кухню докладывать. Рты поразивались, сковородки поумолкли, квартира ненадолго заволоклась тишиной. Но не на долго.

— Давайте деньги собирать, — в топку замершей жизни подкинула предложение Александра Федоровна, и шквальная буря обрушилась на квартиру. Забегали, заспорили, захлопали шкафчиками, хлопнула входная дверь — то Алик с Валиком, почуяв недоброе, поспешили исчезнуть с глаз долой.

Одновременная трель сразу нескольких звонков у входной двери заставила озадачиться жильцов квартиры номер пять возможностью случиться новому обстоятельству.

Женщины, подернутые чувством беспокойства, благоразумно остались стоять на своих местах; мужчины тоже никуда торопиться не стали, надеясь на женскую рассудительность. Новая трель звонков заставила отвагу вырваться наружу и спохватившиеся оттого соседи, дружно ринулись к двери.

В дверях явилась им Варвара и глаза у нее были подозрительные. Ни слова не говоря, она вихрем пронеслась по коридорам и остановилась у разбросанных в разные стороны ног бабушки Ориши.

— Вот я и приехала. Собак накормила хлебом. Теперь неделю можно не ездить. А после — еще чего им подкину. Ненасытные твари, сколько ни даю — все съедают.

— Варвара, мама отошла, — сказала бабушка.

— Чего... — прошипела Варвара и заскочила в комнату.

Оттуда донесся ее воинственно угрожающий крик: "Убили-таки, ироды! Ну, я вам!"...

Соседи зачислили это обвинение на свой счет и с поспешностью рассортировались по своим комнатам, напряженно вслушиваясь сквозь двери в происходящее.

— Я сейчас в село, к председателю! Машину даст, приеду, заберу! Я мигом! Возле дверей родного дома просила закопать! — ревела она уже от входа.

Захлопнувшаяся дверь послужила сигналом к началу шумных баталий на кухне.

Алик с Валиком явились под хорошим "шофе", стараясь проигнорировать происшедшее. Они могли бы явиться и попозже по случаю дурных событий в квартире, однако отсутствие денег не позволило им продержаться до ночи в состоянии полного отрешения от жизни. Угощающих, как на грех, куда-то поразметало.

Червь, гнетущий их изнутри звался "безденежье" и искоренению не подлежал в связи с отсутствием показателей к излечению. Если бы их организмы страдали опасными заболеваниями, то не было бы блага большего для них самих и окружающих, чем возможное более благоразумное использование времени и сил в пику нынешнему бестолковому прожиганию оных. Но мнимые болезни Алика и Валика, замутившие глаза их родителям, привели к ужасному превращению людей в "свиней", заставив насладиться тем счастливым, покойным состоянием, какое это, недостаточно чистоплотное животное, испытывает лежа в луже. Однажды присосавшись к родительской пенсии, им не удалось избавиться от сей пуповины и после сорока, а все предпринятые попытки к этому только усугубили дело. Не было подворотни в округе не натертой до блеска их лоснившимися штанами, не было лужи, не принявшей их в свои объятия. По праздникам милиция демонстрировала лояльность к падшим, позволяя лежать им, где застала нужда. Оттого в эти дни настроение безопасности культивировало в них радость.

Под вечер общее собрание наиболее активных жильцов исторгло решение собрать-таки деньги на погребение "мамы", и извлечь с работающих по десятке, с пенсионеров — по пятерке, с бабушки Ориши — один рубль.

Когда сборщица денег, а эту честь урвала в свою пользу Марья Петровна, как кандидат номер один на комнату бабушки Ориши, с чем никак не была согласна Флора Альбертовна, зашла без стука, по-свойски, к Ивану Ивановичу, тот стушевался, неловко замялся, пряча какое-то письмо.

Дело в том, что сегодня Козюлин полностью выпал из суеты по случаю смерти "мамы" и никоим образом даже не подозревал о случившемся, в связи с весьма волнующим его событием — он получил ответ на свое послание, скорое и нежданное, так как оно также не пользовалось услугами почты, а было опущено прямехонько в его собственный почтовый ящик. Он, пользуясь всеобщей сумятицей, проскочил незамеченный в свою комнату, распечатал с волнением первого свидания письмо, предвкушая нечто волнующее и желанное; и в это время, эта любопытная ворона, Марья Петровна, вламывается к нему, как в хлев — без стука и приглашения.

Козюлин призадумался, как схамить позадиристее непрошенному вторжению, но скверная баба разоружила его заявлением:

— Давайте десятку, Иван Иванович, — бросила, как ему показалось, язвительно дама.

— Это зачем еще? — обомлел от дурного предчувствия Козюлин, проскочивший чудесным образом мимо событий последних двух дней.

— Не валяйте дурака — на похороны...

— Как на похороны? Неужели Родион Никифорович умер?.. — непроизвольно вырвалось у него.

— Как? — на этот раз, откинув челюсть, удивилась Марья Петровна. — Вы разве ничего не знаете? — и посмотрела на него с презрительным сочувствием.

— Не имею чести знать ничего! — съязвил Иван.

— Но почему вы считаете, что умер Родион Никифорович, мужчина в расцвете...

— Всепоражающих.... — не применул вставить Козюлин, угадав продолжение.

— ...сил, а например, не бабушка Ориша? — разочаровано поинтересовалась Марья Петровна.

— Ну, допустим, не в расцвете, а в закате. Ну, это я так, по глупости, наверно. Вот сорвалось с языка, и все тут. А что касается бабушки Ориши, то она нас всех переживет, — настолько уверенно сказал Иван Иванович, что у Марьи Петровны подкосились ноженьки.

— Как знать, как знать, — прошипела недовольна она, а про себя решила: с завтрашнего дня удвоить рацион таблеток скармливаемых бабушке и разнообразить его путем введения таблеток с антигистаминным эффектом блокирующим рецепторы, не считаясь с затратами. — Ну, вот что: вы мне зубы не заговаривайте — умерла родственница бабушки Ориши, ее надо похоронить... естественно. Одним словом, мы решили с работающего — по десятке. Давайте!

Иван Иванович прошелся по карманам. Полазил еще там, где когда-то клал деньги. Движения его становились все более вялыми и обреченными. В конце концов, он сказал:

— Знаете, что? А возьмите бутылками. Я их все сдать никак не соберусь.

— Вот еще, что выдумали: на тебе боже — что мне не гоже. У меня своими все заставлено, — возмутилась Марья Петровна.

— Ну, нет у меня сейчас ни десятки, ни двадцатки... Одолжите, что ли?

— Ладно, — немного подумав, сказала Марья Петровна, — будете должны десятку Флоре Альбертовне. А ей я скажу, что вы просили ее внести за вас, — и она с надменным выражением лица вышла прочь.

Иван Иванович медленно собирался с мыслями, утерянными во время общения с дамой; про похороны в их квартире он тут же забыл, а вот десятка настойчиво жгла где-то там, над сердцем, наверно, в душе.

Он походил-походил растерянно, сплюнул от злости и в тот же миг вспомнил о письме: "Вот же может, чертова баба, забить так голову, что и вспомнить не возможно, что за чем в мире происходить должно". Он снова подсел к столу, нежно взял письмо в руки и вновь испытал девственное чувство трепетного волнения перед неизвестностью.

Известность, как всегда, того не стоила. В этом он вполне смог убедиться, прочитав возвратное послание, приложенное к его рукописи.

" Сын мой! — под этим обращением подразумевался он, Иван Иванович Козюлин, и ему вспомнилось детство, лесная поляна, мама и счастливая беззаботность. — Скажу тебе, заблудших овец по свету немало бродит, потому наша земля грешной и зовется. Обращаюсь к тебе и заклинаю: покайся! Не мути воду! Я сам такой был, да вовремя одумался и стал на путь праведный. Пойми, лапоть стоптанный, процесс не должен завершаться, он должен продолжаться вечно! Подчинись власти, обезоружся, ибо все на земле происходит по воле божьей; в одной среде живем, один навоз нюхаем, и бог наш — вождь наш, и иных не надо бы. Мы ему присягали, ему одному и верим. Опустоши свою голову бедную от мыслей грешных, господи!

Аминь".

Иван Иванович зачитал приписку еще раз и совсем в попе разочарование постиг: "Он того, видно, ладану нанюхался, да и происхождения сомнительного; и образования он церковного: может быть, и в школу нашу не хаживал, а я к нему с таким важным делом сунулся. Вот дал осечку. И праздников у них в календаре, немерено больше нашего — тут любой сопьется, а не только святой дух... Вот выдумали: дух святой... Святой, то он может быть и святой, да запах сивушный от того духа прет", — крестил Иван Иванович поповскую братию со всеми святыми вместе.

"Эх, не туда я адресом заехал", — раздосадовался Козюлин и тут же решил текст свой отправить на другой полюс — в рабочий класс. Не зря же везде пишут, что он у нас больно головастый вырос, и что даже в самого последнего дурня не менее восьми классов образования вложено — на него и опереться можно, и рецензию истребовать, а с ней вверх шагать полегче будет.

Так рассудил он, и настроение поправилось.

Самый ближайший рабочий класс проживал этажом ниже и служил в чине дворника (своих коммунальных соседей Иван благоразумно в счет не зачислил). Макар — мужик деликатный, основательный, и к выпивке спокоен, зря, что дворник.

"Суну-ка я ему свое изложение без обратного адреса, пусть малость померкует над фактами, а при случае, как-нибудь ненароком, подобью на разговор и чего он там накумекал, выведаю. Если дело — то откроюсь, а если, как тот поп с похмелья — так лучше пусть без рецензии останусь", — так решил Иван Иванович, и в душе повеселело от затеянной разумности.

И так же, как накануне, щелкнули в полночь замки на двери коммунальной квартиры, раздались мягкие звуки украдчивых шагов по лестнице вниз и почтовый ящик квартиры номер один принял к себе на хранение письмо адресованное в дом номер пять по улице Всех Красных командиров без указания обратного адреса.

А утром снова скворчали сковородки на кухне, у кого-то сбежало молоко, хлопали неистово двери, по-прежнему волновалась очередь у ванной комнаты, а на маленькой табуреточке у двери своей комнатки сидела бабушка Ориша, ожидая новую порцию таблеток, и на общественной кровати ее все так же продолжала лежать "мама"; а на кухне спорили, как же все устроить, поскольку нельзя же было все оставлять без изменений — на улице лето. Наиболее практичные уверяли остальных — как хорошо умирать осенью или весной, когда на улице тепло, а в доме не топят; и каждый получил право высказаться по этому вопросу и подобрать сезон своей кончины по вкусу.

...Когда Алику поступила информация от Валика об отсутствии очереди в туалет, и он важно затопал в одних трусах и тапочках к интересующему его объекту, в дверь квартиры настойчиво постучали.

Он открыл дверь, потом глаза, поскольку до этого пробирался на ощупь прекрасно зная дорогу и при закрытых глазах, и подпрыгнул: в дверях стояла широкоплечая тетка с заткнутой за пояс скалкой и высовывающейся из-за ее спины огромной детины с давно небритым лицом и сеном, в спутанных годами волосах.

— Так, это ты убил мою маму, — завопила тетка, учуяв страх у противной стороны, и скалка, как булава взвилась над ее головой, а глаза из скорбно грустных сделались лютыми.

Алик подпрыгнул еще раз на месте, пока летел к земле успел окончательно проснуться и перекреститься, хотя этим мог обрадовать только черта, а у бога за такое святотатство вызвать лишь один гнев, поскольку характером и делами отличался от беса лишь отсутствием пары рогов, копыт и хвоста, и вихрем влетел в ванную комнату, воспользовавшись заминкой очередников поймавших "гаву".

Вот кто раковину надколол, — сказала Марья Петровна про себя, тихонько, но чтобы все слышали, — носится, как угорелый, будто бы на работу спешит; а если уж так невтерпеж — так горшок на ночь под кровать надо ставить, а не раковины колоть от нетерпения.

Кухня пронаблюдала явление Варвары со скалкой в руке и неотесанным детиной следом, пропустив ее победоносный крик у двери из-за заглушающего шума утренних проблем гремевших в их головах.

Варвара тут же позабыла про Алика и подошла к извечно сидящей на посту бабушке Орише.

— Я приехала забрать маму. Председатель машину дал. Отвезу ее в село, во дворе и закопаю, пусть она там из-под земли ворчит и по ночам всяких расплодившихся гадов отпугивает, — и она в сопровождении детины, от которого на версту несло вчерашним перегаром, ступила в комнату.

Проходя мимо бабушки Ориши, детина неловко ступив, повалил бабушкины костыли, наделал грохоту и стал с виноватой поспешностью исправлять свою непутевость, стараясь скорчить из себя трезвого. Когда все было восстановлено на место и бабушка Ориша потреплена по плечу и поглажена по голове в знак извинений, в дверях возникла Варвара со вчерашним серым одеялом под мышкой, в которое была завернута мама, виднеясь лысым с прожилками черепом.

Детина, уразумев, что дело сделано, повернулся и зашагал на выход; тут-то он в коридорах и затерялся.

— Все, поехали мы, бабушка, — сказала Варвара и всплакнула ненадолго.

В этот момент заблудший в переходах детина явился перед кухонными женщинами, исторгнув из них ропот, что вспугнуло его не на шутку и он понесся в противоположную сторону наобум, надеясь вырваться из мрачного царства коридоров и дверей; дернул на себя первую попавшуюся под руку дверь, вырвав запирающий ее крючочек "с мясом" — то был туалет.

— Ой! — сказал детина и отшатнулся почти плача от безысходности.

— А-а-а-а-й! — заголосило изнутри Алика голосом в ответ и что-то металлическое упало на нечто стеклянное...

— Я же говорила, что это он раковину портит, — сказала Марья Петровна, сопровождая взглядом мелькавшего в проеме коридора детину.

Никола?! — разнесся по квартире голос Варвары, которая и себе заплутала в лабиринтах коммунальной квартиры, вторгшись на жилплощадь Родиона Никифоровича. Тот, увидев ее с ношей, позеленел, как крокодил, а далее, наверно бы и посинел, если бы подвернувшаяся вовремя Флора Альбертовна не распустила ему туго прихваченный галстук и не сунула бы в разинутый рот таблетку валидола.

Усилиями добросердечной Александры Федоровны выходная дверь была отыскана, и беспокойные гости исчезли за ней.

— Демон вас забирай, Иван Иванович! Я битый час вас из окна доглядаю, а вас все где-то носит, — с таким обращением дворник Макар протянул Козюлину им же накануне подброшенное письмо.

— А почему ты решил, что оно мое? — не зная, как правильно реагировать на такой неожиданный конфуз, молвил Иван туго соображая, как ему поступить.

— Такие заглавные буквы с крендельками только вы выводите; я еще третьего года пронаблюдал, когда просили открыточку на почту занести.

— А впрочем, может и мое, — продолжая очень сомневаться в правильности своего признания, сказал Козюлин. — Ты читал, что там внутри?

— Нет. Там много. Я только на буквы глянул, а в слова не стал складывать.

— Тэкс... — только и произнеслось в ответ "писатель", принимая конверт.