В кафе было на удивление пусто. Только бармен за стойкой, нервно полирующий бокал — причем создавалось ощущение, что конкретно этот бокал он терзал уже довольно давно. А в дальнем от входа углу сидел один-единственный посетитель. Коста с некоторым удивлением присмотрелся к нему.

Первая мысль была: нет, но каков пижон! Белоснежный плащ, неестественно светлые — не белые ли? — волосы, и непроглядно-черные, как вода в канале, очки. Перед посетителем стояла единственная чашка кофе, ничего больше.

Несколько секунд крылатый размышлял — стоит ли подойти, или он должен встретиться все же с кем-то другим? Его сомнения оборвал сам пижон.

— Ну что стоишь? — внезапно заговорил он. — Присаживайся, Коста.

"Откуда он меня знает?!" — замер на месте тот.

Однако быстро взял себя в руки и опустился на стул напротив. Посмотрев на неожиданного визави вблизи, Коста отметил его крайнюю необычность. Слишком белая для человека кожа, слишком белый для города плащ. И волосы — в самом деле, белоснежные. Единственной выделяющейся на фоне кромешной белизны деталью были узкие черные очки, стекла — да стекла ли? — которых напоминали кусочки непрозрачной черной слюды.

Довольно долго они сидели молча, а затем беловолосый едва слышно произнес:

— Я рад, что ты не пренебрег моим приглашением.

— Кто ты? — ровно спросил Коста.

— Таких, как я, обычно называют Палачами.

Коста вздрогнул. По коже пронеслась волна холода, на мгновение сердце захватил ужас — и тут же сменился ни с чем не сравнимым облегчением. Нет, нет, он точно знал, что мир еще не безнадежен, что его еще можно спасти — значит, Палач пришел за ним. Но разве... разве он уже искупил то, что сотворил в той, бескрылой жизни? Нет же...

— Ты ошибаешься, — мягко сказал Палач. — Я не за тобой. Я здесь для того, чтобы помочь юноше, отца которого ты убил.

В памяти Косты в тот же момент прозвучал крик осиротевшего, но еще не осознавшего потерю мальчишки, и его взгляд, полный боли и непонимания. Крылатый сглотнул образовавшийся в горле комок, привычно подавил полоснувшие по нервам эмоции: боль, стыд, ярость... ненависть к тому, в чьей руке был он, меч по имени Коста.

Нет, сейчас не время для эмоций. Совсем не время.

— Зачем тебе я? — хрипло спросил он.

— Вы с ним заняты одним делом.

— Поясни, — слегка приподнял бровь крылатый.

— Это становится очевидно, когда видишь всю картину целиком, — пожал плечами Палач. — Оцениваешь причины и их следствия. Знаешь, кто, какую, и когда сыграет роль. Одним словом, видишь всю мозаику, а не ее разрозненные кусочки.

— Покажи.

В сознании Косты вспыхнули тысячи образов-осколков, они переплетались, сливались, смешивались, постоянно изменялись, не давая понять, что они собой представляют. А затем осколки мозаики внезапно слились в единое целое, где всему было свое место и время, все было взаимосвязано. Коста неожиданно для себя понял, почему Теодор так отреагировал на известие о Кате Годзальской, почему Кейтаро приказал убить инженера Ветровского, осознал подоплеки тысяч непонятных ему до сих пор событий. А затем все закончилось, осколки мозаики рассыпались, и он снова стал самим собой.

— Я тебе не завидую... — глухо произнес Коста.

— А я — тебе, — дернулись в намеке на усмешку уголки губ Палача. — Кстати, меня зовут Эриком.

— Мое имя ты знаешь.

— Знаю.

Довольно долго они молчали, глядя в никуда и, наверное, думая — каждый о своем. А потом Коста едва слышно спросил, не сумев удержаться:

— У меня есть шанс когда-либо искупить?..

— Перед Создателем ты уже искупил, — чуть дрогнули губы Эрика. — А вот сумеешь ли искупить перед собой — зависит только от тебя.

— Искупил?

— После той ночи, которую ты провел с женщиной, ты не перестал быть. Это тебе ничего не помогло понять?

— Я запретил себе думать об этом.

— А зря. Пройдемся, зачем людей пугать... раньше времени, — лениво сказал Эрик.

Коста пожал плечами, встал и двинулся к выходу. Палач достал из кармана купюру, положил на стол и двинулся за ним.

Луна висела над островом, пронзая ветви и листья холодным белым светом. Двое шли по узкой тропинке к недалекому пруду, наполненному той же непрозрачной чернотой, что плескалась в канале и очках Палача.

— Ваш мир почти мертв, — неожиданно сказал Эрик.

— Да. Почему так считаешь ты? — внимательно посмотрел на него Коста.

— У вас даже музыки живой не осталось... На той Земле, где сейчас живу я, она есть. И она зовет к небу.

Он помолчал и продекламировал:

Пусть пророчит мне

Ветер северный беду —

Я пройду и через это,

Но себе не изменю!

Ветер, бей сильней!

Раздувай огонь в крови!

Дух мятежный, непокорный,

Дай мне знать, что впереди!

Чтобы жить вопреки!

— Да, у нас такого уже давно не поют... — впервые за весь разговор в голосе Косты появилась горечь.

Что он имел ввиду, говоря о другой Терре? Нет, крылатый и раньше допускал вероятность существования других миров, как полностью отличных от его родного, так и похожих на него до мелочей. Но как же странно было не допускать, не подозревать, а знать точно! Как же удивительно оказалось — ощущать настоящее, чувствовать мироустройство не так, как привычно, зашоренно, предвзято и стереотипно, а по-живому. Зная, что и почему происходит, к чему приводят те или иные события, чего надо избегать, а к чему — стремиться...

Нет, пожалуй, он все-таки завидовал Эрику. Но никогда бы в этом не признался. Да и предчувствовал — цена слишком велика для него. Возможно, она слишком велика даже для Эрика. Хотя тот, конечно, тоже ни за что не признался бы.

Они остановились возле пруда. Налетел легкий ветерок, приятно обвевая лицо. У противоположного берега крякали жирные утки, однако к стоявшим у самой воды собеседникам за подачками подплыть почему-то не осмелились.

— Почему ты все-таки здесь? — спросил крылатый. — Ведь время еще не настало?

— Не настало, — подтвердил Палач. — Я ощутил, что так надо. Ваш "закон" пока не перешел грань, но очень недалек от этого.

— Что такое "закон"?

— Это та тварь, которая отдает тебе приказы.

Мир рухнул. Обрушился в одно мгновение, как карточный домик под порывом ветра. То, что он всегда считал незыблемым и верным, надежным, как само Мироздание — оказалось миражом, мороком, прикрывающим то, борьбе с чем посвятил всю свою жизнь крылатый.

Нет, сейчас Эрик ничего не показывал ему. Но Коста учился быстро, очень быстро — и что-то успел перенять в те краткие мгновения, когда видел мозаику целиком. Сейчас оказалось достаточным всего лишь поменять плюс на минус, чтобы паззл сложился. Теперь все стало ясно. Хотя нет, не все, конечно — но основное он понял. Прочее же станет ясным позднее, когда он в спокойной обстановке все обдумает, проанализирует и сделает выводы. И кому-то эти выводы очень, очень не понравятся.

Пока же — надо узнать ответ на главный вопрос. Узнать у того единственного, кто может его дать.

— Как ее можно уничтожить? — совершенно безэмоционально поинтересовался Коста.

— Пока она еще нужна, — не менее спокойно ответил Эрик.

— Сдерживающий фактор? — уточнил крылатый.

— Именно, — кивнул Палач. — Устранить сейчас — случится апокалипсис.

— Оставить, как есть?

— Тоже не выход.

— Вода камень точит... — неожиданно усмехнулся Коста, поговорка в его устах звучала странно.

Эрик остановился и обернулся, крылатый ощутил на себе взгляд скрытых тьмой глаз и продолжил:

— Он говорил, что я меч в его руке. Бывает ли, что меч проворачивается в скользкой от крови ладони?..

— Бывает, — усмехнулся Палач.

Коста коротко кивнул.

— Пока, думаю, достаточно, — Эрик отступил на шаг. — Мы еще встретимся.

И растворился в воздухе.

Над горизонтом поднималось солнце, когда Коста глубоко вздохнул, выключил комп и откинулся назад, на спину, расправляя крылья и накрывая ими почти весь пол. Он давно понял, что аналитические программы несовершенны, но также подозревал, что всего не может дать и погружение в себя, медитация, собственный анализ. Понял давно — и, поняв, стал сочетать. Это всегда давало результат.

Так и сейчас.

Теперь он знал почти все. И в то же время понимал — открывать свое знание нельзя, он все еще принадлежит Закону, и Кейтаро-дону в любой миг может оборвать нить его жизни. И оборвет, едва поймет, что цепной убийца сорвался с крючка и больше не будет послушной марионеткой в руках кукловода. Была возможность открыться Теодору — но, хорошенько все обдумав, крылатый решил этого не делать. Он не сомневался, что немец на данный момент не представлял, чему служит, но не был уверен, что тот сумеет осознать. Признать факты — да, но Теодор слишком прямолинеен, а порой — чрезмерно самоуверен, с него станется найти каким-то чудом Кейтаро и спросить напрямую. А это погубит и самого Теодора, и Косту заодно.

Нет, пока раскрываться нельзя. Никто не должен знать, даже догадываться! Крылатый будет делать вид, что все по-прежнему. Пока он связан принадлежностью Закону — можно только готовиться. Но это только пока.

Коста знал: Эрик еще вернется. Слишком многое осталось несказанным, слишком многое повисло в воздухе, потому что еще не пришло время. Но время придет.

Время придет!

II.III.

Мне бы антиударное сердце,

Мне бы солнцезащитный взгляд,

Мне бы ключик от этой дверцы...

Что такое интуиция? Энциклопедия даст простой и четкий ответ: способность чувствовать уже имеющиеся логические цепочки, и моментально делать вывод, не осмысляя отдельные звенья этих цепочек. Проще говоря — способность принимать правильные решения, минуя промежуточные результаты. Или же, в другом своем значении — получение верного ответа, минуя логические обоснования, основываясь только на собственном жизненном опыте, воображении и эмпатии. Так ответит энциклопедия.

А для живого человека, привыкшего мыслить и воспринимать действительность не энциклопедическими сложными формулировками, а на уровне собственных чувств и познаний, интуиция есть то, что на самом деле можно называть шестым чувством в мире, где девяносто девять процентов населения лишь скептически морщатся, услышав слова "экстрасенсорика", "телепатия" и тому подобное. Шестое чувство — интуиция — заставляет отказаться от перелета, остановившись у самого трапа самолета, которому суждено через двадцать пять минут рухнуть с двенадцатикилометровой высоты. Срабатывает шестое чувство — человек на секунду замирает, вместо того чтобы сделать шаг вперед — и сорвавшаяся с козырька крыши сосулька разбивается вдребезги в метре перед ним. Интуитивное предчувствие, смутное, неоформленное — и человек не торопится ехать на метро, предпочитая гораздо более медленный автобус, а тем временем на станции, где он должен был сесть в поезд, террористы взрывают бомбу.

А порой шестое чувство вынуждает совершать поступки и вовсе нелогичные и никоим образом объяснению не поддающиеся. Однако те люди, что успели убедиться в том, что интуиция, как правило, не подводит, предпочитают прислушиваться к ней.

Стас с полным правом относил себя к тем, кто доверяет своей интуиции. И когда буквально в полукилометре от цели он поймал себя на мысли, что ему очень хочется вот прямо сейчас, сию секунду, купить в ночном мини-маркете чего-нибудь попить — юноша решил потерять несколько драгоценных минут.

Гравицикл с тихим гудением замер у входа в парк. Правила запрещали перемещение по аллеям и дорожкам парковой территории на любом автотранспорте, делая исключение только для полиции и других городских служб, но сейчас Стасу было на это глубоко наплевать. Мгновение поколебавшись, он выключил двигатель, переставил настройки на бесшумное, но медленное передвижение, вновь запустил машину и медленно миновал главные ворота — со стороны станции старого, еще подземного метро, можно было проникнуть в парк через калитку для пешеходов.

Ветер негромко шелестел молодой листвой, теплая и еще темная майская ночь укрывала Стаса своими крыльями, под гравитационной подушкой еле слышно шуршал устилавший дорожку гравий.

Он увидел их издали: Лешку, сидевшего на бортике фонтана, обхватив руками колени и спрятав лицо, и — на противоположной стороне фонтанного бассейна — средних лет мужчину в костюме. Редкие фонари бросали бледные тени на лица, просвечивали мертвенно-стальным сиянием тонкие струи воды, взметывавшиеся на десятки метров и разлетающиеся ослепительными брызгами, но с той стороны, откуда подъехал Стас, света не было.

Стараясь даже не дышать, юноша неспешно подвел машину к границе освещенного круга, и коснулся пальцами ключ-карты грава.

Что теперь? Он ничего не планировал и даже предположить не мог, как действовать дальше. Да и смысл был бы планировать, если он даже не знал, что будет его ждать по прибытию на место?

Острое чувство опасности полоснуло по нервам, как неожиданно включенная в спокойствии ночной тишины полицейская сирена бьет по ушам. Стас нервно дернулся, грав шевельнулся, трогаясь с места и сдвинулся на полметра вперед, оказываясь в круге света.

Мужчина, стоявший у фонтана, поднял голову и улыбнулся. Несмотря на разделявшее их расстояние, Стас мог бы поклясться, что разглядел издевательскую улыбку на пухлых губах и безжалостный приговор в светлых глазах цвета чайной розы.

В следующее мгновение его словно ударили чем-то тупым по голове. Искрящиеся брызги фонтана закрутились в тошнотворном вальсе, слабо светящиеся цифры на табло грава смазались в мигающее, режущее глаза пятно, желудок комом подкатил к горлу, а в голову словно бы ворвались холодные, скользкие змеи...

А спустя один удар сердца все кончилось. Правда, Стас только потом понял, сколь кратковременным был этот кошмар — тогда ему казалось, что пытка длилась вечность.

Змеи, тошнота, ослепление — все прошло так же внезапно, как и началось. Юноша поднял голову, все еще не в состоянии сфокусировать зрение на противнике — и поймал его непонимающий взгляд.

Времени на раздумья не оставалось. Стас рванул чип-карту, выключая и тут же вновь заводя машину — при перезапуске автоматически включался стандартный режим двигателя — и бросил грав вперед, удерживая руль только правой рукой. Левой же он наугад выхватил из боковой сумки стеклянную бутылку с пивом и со всей силы швырнул ее во врага — а в том, что перед ним враг, Ветровский не сомневался ни секунды.

Времени на то, чтобы чему-либо удивляться, не было. Стас выжал из гравицикла всю возможную скорость.

Дориан ожидал чего угодно, но только не этого. Мальчишка каким-то образом сумел противостоять его вторжению! Ведь все шло по плану, все было как обычно — слабенькая природная защита, какая есть у любого человека, и которую не составляет ни малейшей сложности преодолеть — и все, чужой разум подчинен и подавлен! Но в последний миг, когда информация уже готова была открыться Дориану, когда он уже был уверен, что обладает секретом этого странного парня, что-то произошло. Словно острейший нож несгибаемой воли отсек его ментальные щупальца, буквально вышвырнув опытнейшего практика из чужого сознания.