Холодная

— Теодор, я не играл!

Молчание. Недоверчивая усмешка.

— Теодор, я говорю правду, я не играл, меня ограбили.

— Ладно. Я не могу доказать, что ты играл, ты не можешь доказать, что тебя ограбили. В любом случае помочь я тебе ничем не могу.

— Не можешь? Мне только нужны деньги на дорогу...

— У меня нет денег.

— Теодор... Каких-нибудь сто фунтов.

— У меня нет денег, — по слогам повторил Теодор.

— Но леди Ренвик богата, разве нет?

— Леди Эшли, ты хотел сказать, — горько рассмеялся Теодор. — Да, она богата. Я полагал, что той суммы, что отошла мне по брачному контракту, мне хватит минимум лет на пять, даже если каждый год будут происходить наводнения и пожары, но ты знаешь, куда они ушли.

— Что за... Тебе ничего от этой женитьбы не досталось, кроме жалких десяти тысяч?

— Жалких десяти тысяч? — приподнял бровь Теодор. — Для человека, не играющего в карты, это огромное состояние, Джонас.

— Значит, те деньги, что ты дал мне на дорогу, это были последние твои деньги?

— Абсолютно верно, Джонас. Восхищаюсь твоей проницательностью. Я, кажется, еще тогда сказал тебе, что больше не смогу помогать.

— Мне казалось, что ты сказал это... из принципа.

Теодор лишь усмехнулся.

— Я пойду, — поднялся Джонас.

— Что ты собираешься делать?

— Найду работу, — помолчав, ответил Джонас.

— Кем? — снова поднял бровь Теодор. — Клерком?

— Почему бы и нет? — обиделся Джонас.

— С твоим почерком... Подожди. Сядь.

Джонас сел. Теодор обдумывал какую-то идею, пришедшую ему в голову. Джонас молчал.

— Оставайся на ночь, — сказал наконец Теодор. — Хоть поешь нормально.

— А... леди Эмма?

— Вряд ли она будет возражать. Чем больше я буду ей должен, тем для нее лучше, — с нескрываемым презрением проговорил Теодор.

— Она...

— У нас с ней своеобразный договор, — перебил Теодор. — Она оплачивает счета поместья, пока оно не начнет приносить доход. После этого я верну ей долг.

"Своеобразный договор," — скривилась Эмма, вспоминая события последних недель.

Джонас расслышал неприязнь в голосе брата и осмелился спросить:

— Ты так и не помирился с ней?

— Нет.

— Почему?

Теодор помолчал, оценивая, стоит ли довериться брату. Но многолетняя привычка быть искренним и желание показать брату всю степень его вины взяли свое.

— Она считает меня подлецом, игроком и распутником.

— Тебя? — ошарашенно переспросил Джонас. — Не может быть!

— Может.

— Как... — Джонас недоверчиво рассмеялся. — Теодор, объясни... Ты всегда был... Ты не такой.

Теодор тяжело вздохнул.

— Подлецом — потому что завлек ее в ловушку брака.

— Но это сделал я, — сдавленно пробормотал младший брат. — Ты должен был объяснить ей.

— Джонас, если хочешь узнать, что такое безнадежность, попробуй что-нибудь объяснить упрямой женщине.

Но ведь Эмма уже знала, что в этом Теодор не виноват.

— Мне только интересно, почему ты на ней сам не женился, — сказал Теодор. — В конце концов, долг был твой, а не мой.

"Уж пожалуйста, мистер Хоупли. Мне тоже интересно," — подумала Эмма.

— Но тебе тоже нужны были деньги — для восстановления Эшли-парка.

— Я уже собирался сдать его. Деньги можно было бы положить в банк и жить на проценты довольно сносно. Или вложить в акции.

— И потом, она старше меня на шесть лет! Я бы от нее ничего не получил. Мне казалось, вы подходите друг другу. Ты всегда такой невозмутимый и уверенный в себе.

Теодор лишь усмехнулся.

— И не проигрываешь в карты по десять тысяч, — пробормотал Джонас. — Она подумала, что это ты их проиграл, да?

— Да.

— Прости.

Теодор махнул рукой: чего уж!

— Но почему распутник? Я даже никогда не видел тебя с женщиной.

— Она считает, что я поселил свою любовницу в Эшли-парке.

Джонаc недоуменно поднял брови. Он вспомнил любовницу отца.

— И кого? — спросил он после некоторого молчания.

— Мэри Джонсон, — улыбнулся Теодор.

— Мэри? — удивился Джонас. — Это же бред. Если Мэри отказалась признаться...

— Она не отказалась. Эмма не поверила.

Итак, он не подлец, не игрок и не распутник. Сердце Эммы болезенно сжалась.

Джонас подавленно молчал.

— Про леди Ренвик всегда шла слава умной женщины, — глухо сказал он. — Я считал, что она без памяти влюбится в тебя, когда узнает получше. Я считал, что вы подходите друг другу. А получается, испортил тебе жизнь, — горько рассмеялся он.

— Хочешь выпить? — неожиданно спросил Теодор. Казалось, он совсем не сердился на брата.

— Я лучше пойду, Теодор.

Эмма отошла от двери и вдруг встретилась взглядом с Мэри Джонсон. Сестрой Теодора. Не его любовницей.

— Если не хочешь неприятностей для Теодора, то будешь молчать, — глухо сказала Эмма, ненавидя себя за эту угрозу.

— Слушаюсь, миледи, — сделала Мэри преувеличенно глубокий реверанс, изображая унижение, хотя в голосе ее Эмма услышала презрение. Напоминание о том, что она сделала с Теодором, укололо ее в самое сердце.

"Про леди Ренвик всегда шла слава умной женщины," — сказал Джонас. А она даже ни разу не выслушала Теодора до конца. Эмма тяжело поднималась по лестнице, не зная, что теперь делать. Все, чем она жила последние дни, оказалось неправдой. Хуже того, невинно пострадал Теодор. Теперь он ненавидит ее.

Она всегда так боялась, что станет жертвой охотника за деньгами, игрока и распутника, что с легкостью поверила в то, чего не было на самом деле. Но она ведь знала, когда ехала в Эшли-парк, что Теодор не заманивал ее в ту спальню, что это сделал его младший брат. Логично было предположить, что играет тоже младший брат. Ей, конечно, точно также не понравилось бы оплачивать долги младшего брата Теодора, но тогда она хоть не обозлилась так сильно на самого Теодора. Хотя вот поверить в то, что ее мужа и мисс Джонсон связывают нежные чувства было очень легко. Для этого даже были основания. Но ведь раньше, даже в Лондоне, она не слышала, чтобы у Теодора были женщины. Если бы они у него были, ей бы обязательно доложили ее "верные" друзья. Он сам говорил о верности брачным обетам и проклинал младшего брата за то, что тот "обрек его на монашескую жизнь". Так почему же она решила, что Теодор поселит свою любовницу в доме, где живет жена? Это было глупо.

Что теперь делать? Стоит ли говорить Теодору, что она все знает?

Эмме принесли записку от Теодора: "Миледи, приехал мой брат Джонас Хоупли. Я уговорил его остаться на ночь. Завтра он уедет. Если вам это не нравится, позвольте оставить обсуждение этого вопроса до того момента, как окажемся наедине. С нижайшим поклоном, Теодор."

Эмма закусила губу. Она прекрасно поняла, на что намекал Теодор, когда говорил про "момент наедине". Эмма готова была расплакаться.

У Теодора был красивый ровный почерк, без излишних завитушек. Разве что букву "М" в самом начале он написал несколько необычно, но, возможно, это оттого, что слишком долго обдумывал начало.

Эмма не стала спускаться к завтраку, ибо не представляла, как сможет посмотреть в глаза Теодору.

Когда передали, что леди Эшли не спустится в столовую, Теодор облегченно вздохнул. Они завтракали молча.

— Хочешь посмотреть на поместье? — спросил в конце концов Теодор.

— Хочу, — хмуро ответил Джонас. — Что ты собираешься делать дальше?

— С поместьем?

— Со своей женой. И со мной.

— С женой — рассчитаться и забыть. А с тобой... что я могу сделать? Если бы ты был младше лет на пятнадцать, я бы тебя отшлепал.

— Я расплачусь, Теодор. Я отдам тебе долг, честное слово.

Теодор усмехнулся, ибо, с какой бы решимостью и уверенностью не говорил Джонас, он ему все равно не верил.

Джонас решил промолчать, потому что понимал, что у брата есть основания не доверять ему. Но все-таки он не отвернулся от него совсем, как сделали бы большинство братьев.

— Теодор, — нерешительно начал он. — А леди Эшли не могла бы дать денег мне? Или тебе для меня... в долг, разумеется.

Теодор представил, каким образом он мог бы уговорить Эмму выдать ему наличные.

— Вряд ли, — мрачно ответил он.

— Жаль. Полагаю, мне все-таки лучше уехать, но... не на что.

— Можешь остаться в Эшли-парке, — помедлив, предложил Теодор.

— Но тогда тебе придется договариваться с леди Эммой?..

— Может, и придется, — одними губами улыбнулся Теодор.

— Не надо, — вздохнул Джонас. — Я сумею как-нибудь устроиться сам.

— Как хочешь, — равнодушно ответил Теодор, но Джонас заметил облегчение, промелькнувшее на лице брата, и обрадовался, что не заставил того "договариваться" с женой. Очевидно, это не очень приятная задача.

Глава 11

Эмма наконец придумала, как она могла бы загладить свою чудовищную вину перед Теодором, но для этого ей надо было ехать в Лондон. Немедленно!

— Кэтрин, мы уезжаем. Не собирай много вещей, мы скоро вернемся.

Эмма видела в окно, как Теодор с братом уехали. Она приказала приготовить карету и оставила Теодору записку: "Уехала в Лондон. Постараюсь вернуться как можно скорее. Здесь деньги на непредвиденные расходы." Она оставила ему все наличные, что брала с собой в Эшли-парк, оставив себе только на дорогу. Это была немалая сумма, и Эмма надеялась, что этого хватит, чтобы снарядить Джонаса, куда бы тот ни задумал податься. Еще она надеялась, что Теодор сам проследит, чтобы брат не проиграл эти деньги.

Перед ней встала еще одна проблема: как подписать записку. Эмма Хоупли? Леди Эшли? Она не могла заставить себя написать рядом со своим именем фамилию Теодора. Она чувствовала себя очень виноватой перед ним. Она написала "Эмма" и положила записку в спальне Теодора на кровать вместе с деньгами. Потом осмотрелась.

В спальне Теодора не было ни одного предмета мебели из Дербери. Только новое белье на кровати, но оно явно было куплено не ею. Ничего от нее.

Джеймс Кэмп, помогавший запрягать карету, давно уже сдружился с ее кучером, которого тоже звали Джеймсом. Он провожал их взглядом, пока карета не скрылась из виду. Экономка проводила карету взглядом лишь до первого поворота. "Скатертью дорога," — пробормотала она и пошла поделиться новостью с Мэри.

Мэри, услышав новость, немного испугалась. Она знала, что леди Эмма подслушала разговор братьев, но не предполагала, что же она могла услышать такого, чтобы так спешно уехать. Мэри гадала, чем отъезд жены грозит Теодору.

— Ты не рада? — удивилась миссис Кэмп.

— Я боюсь, — честно призналась Мэри. — Я не знаю, чего ждать от этой змеи.

— Мэри, что произошло тогда, в кабинете, когда эта женщина требовала уволить тебя? Ты после этого... стала такой злой по отношению к ней.

— Я не могу сказать вам, миссис Кэмп. Боюсь, милорд мне этого не простит. Но поверьте мне, эта женщина хуже змеи, хуже последней твари...

— Мэри! — воскликнула миссис Кэмп, ошеломленная ненавистью Мэри, которая никогда не ругалась и всегда была доброжелательной по отношению ко всем, даже — поначалу — к новой леди Эшли.

Когда Теодор и Джонас подъехали к конюшням, их встретил Джеймс.

— Леди Эшли уехала, милорд, — сообщил он.

— Давно?

— Больше двух часов назад.

— Она ничего не передавала?

— Не знаю, милорд. Но Джеймс, ее кучер, очень удивлялся, что она взяла так мало вещей.

Теодор, также как и Мэри, немного обеспокоился, чем ему, да и всем им, грозит этот отъезд.

— Она ничего не передавала? — спросил он миссис Кэмп, которая встретила их с братом в холле.

— Нет, милорд. Просто собралась и молча уехала.

— Встретимся за обедом, Джонас, — задумчиво попрощался Теодор, направляясь в свою комнату.

Он увидел деньги и записку сразу же. Вслед за ним в комнату вошла Мэри, она принесла горячей воды.

— Что это? — спросила она.

— Она все-таки оставила кое-что.

Лорд Эшли дал сестре записку. Мэри задумалась. Теодор бегло просчитал купюры.

— Здесь порядка пяти сотен, — удивился он. Они переглянулись, не зная, что об этом думать.

— Тео, — сказала Мэри, — она грозилась, но...

— Грозилась? Она снова хочет выгнать тебя? — нахмурился он.

— Нет, она угрожала вам.

— Мне?

— Она сказала, что если я не хочу для вас неприятностей, то буду молчать.

— О чем?

— О том, что застала ее под дверью вашего кабинета, когда вы с Джонасом разговаривали.

Теодор нахмурился.

— Долго она подслушивала?

— Я не знаю. Когда я ее застала, она уже уходила.

Теодор пытался вспомнить, о чем они говорили с Джонасом утром.

— Будем надеяться, сегодня она подслушала больше, чем в прошлый раз.

Мэри вспомнила, что подумала про них с Теодором леди Эшли после прошлого подслушивания.

— Она оставила деньги. Вероятно, это хороший знак, — сказала она.

— Будем надеяться, — со вздохом повторил Теодор. Если леди Эшли подслушивала достаточно долго, то она должна была понять правду наконец. Не выслушала, так хоть подслушала. Обычно человек больше верит тому, что не предназначено для его ушей. Если она слышала все, то ее отъезд и деньги, которые она оставила, можно было объяснить просто раскаянием и нежеланием встречаться лицом к лицу с обиженным мужем. Но почему она тогда написала, что скоро вернется? Что она задумала?

Эмма вернулась через десять дней, вечером. Теодор, как обычно, объезжал свои владения, помогая там, где не хватало рабочих рук. Ее встретили настороженные слуги. Сначала Джеймс Кэмп пронзительно взглянул на нее и лишь потом поклонился и поприветствовал. Миссис Кэмп и Сьюзен встретили ее в холле: одна — недоброжелательно, другая — почтительно, с неким налетом страха.

— Сьюзен, принесите, пожалуйста, чай в мою комнату.

— Да, миледи.

На верхнем этаже Эмма столкнулась с Мэри, выходившей из комнаты Теодора с корзиной, полной белья. В глазах Мэри промелькнул страх, потом презрение, потом она опустила глаза и сделала реверанс.

— С возвращением, миледи, — бесцветным голосом пробормотала она. Эмма мрачно кивнула. Никто и никогда ее не боялся и не презирал. Вот до чего доводит мнительность.

Кэтрин помогла ей раздеться. Сьюзен принесла чай и выскользнула за дверь.

— Скажи, Кэтрин, ты общаешься с местными слугами? Они хорошо к тебе относятся?

— Нормально, миледи, — замешкалась с ответом горничная.

— Что они говорят обо мне?

— При мне они не говорят о вас, миледи.

— Да? — вяло засомневалась Эмма.

— В самом начале, когда мы только приехали, они спрашивали у меня про вас.

— И что ты им сказала?

— Ничего плохого, миледи, честное слово.

Эмма тяжело вздохнула.

— Вот и ты уже меня боишься. Не бойся, говори.

— Я не боюсь, миледи, — робко ответила Кэтрин. — Я им сказала, что вы хорошо относитесь к слугам, что вы справедливая.

Эмма помолчала, пока Кэтрин одевала на нее домашнее платье — на редкость скромное для знаменитой леди Эммы. Потом велела Кэтрин убрать волосы в тугой строгий пучок. Молчание госпожи развязало язык служанки.

— Я однажды проходила мимо кухни и услышала, как миссис Кэмп называет вас "эта женщина". А Сьюзен вообще назвала вас змеей.