Продолжение 13

— А Вы уверены, отче, что они захотят рисковать своей жизнью, помогая нам? Вполне может статься, что скоро бой будет вестись на улицах города.

— За время нашествия тевтонов мы многое здесь претерпели, а насчет того, кому убиенну быть — на всё воля Господня.

— Хорошо, сколько времени вам нужно, чтобы собраться и где будет происходить встреча?

— Не более получаса, и коль не возникнет возражений, мы все подъедем на станцию. Насколько я понимаю, для Вас она важней всего. — Батюшка улыбается, давая понять, что тоже немного разбирается в военном деле... Примерно так же, как я в законе Божьем. Надеюсь, "не более получаса" в его понимании означает полчаса плюс-минус пару минут. За это время попытаемся разобраться с делами в лагере, тем более, что пленные за время нашей беседы вышли на плац, а Дольский о чем-то разговаривает со стоящим рядом судя по всему старшим из их числа и еще одним священником. Поэтому оставляю отца Павла и иду знакомиться с новыми людьми.

За три шага Анатоль козыряет мне и вполне официально докладывает:

— Господин капитан, освобожденные из плена построены и ждут дальнейших указаний.

Мощный, ширококостный и основательный батюшка с окладистой черной бородой. коротко представляется:

— Приходской священник отец Владимир. Вместе с отцом Павлом окормляю страждущих в плену.

Стоящий рядом индивидуум в изрядно поношенной форме принимает строевую стойку и, непроизвольно скосив глаза на пустое место там, где должны находиться погоны, несколько неуверенно представляется:

— Поручик Мехонин, 33-й пехотный Елецкий полк.

— Капитан Гуров, отдельный Нарочанский батальон. Вы будете в лагере старший по чину? — Сходу пытаюсь вникнуть в суть дела. Но Анатоль в свойственной ему манере вмешивается в ход событий и выдает самую важную на его взгляд информацию.

— Господин капитан, поручик Андрей Андреич Мехонин действительно является здесь старшим по чину. Помимо него в лагере есть еще три офицера в чине прапорщика и семьсот шестьдесят три нижних чина, что подтверждается изъятой у охраны регистрационной книгой. Из них семнадцать человек — лежачие больные, еще девятеро на грани голодного истощения. Всем им требуется медицинская помощь... Денис Анатольевич, это спускать нельзя!.. Остальные находятся на плацу. Я уже предложил им вступить в добровольческий батальон. Большинство — за, только и ждут, когда оружие выдадим.

— А что, есть и те, кто против?

— Так точно, господин капитан. — Хрипловато от волнения подает голос новоявленный поручик. — Восемьдесят один человек отказались... Они сами еще год назад добровольно сдались в плен... И теперь вот...

— Андрей Андреич, давайте без официоза. — Надо хоть как-то подбодрить человека. — Скажите, Вы готовы принять командование батальоном? Честно, положа руку на сердце.

— Да. — Ответ уверенный и не дающий ни капли сомнений. — Готов... У меня к ним за последний год большие счеты. И у остальных — тоже... Долго рассказывать...

— Хорошо, Вы ведь лучше знаете людей, сможете разбить на роты и взводы?

— Конечно... Денис Анатольевич... Тем более, уже почти что сделано. Осталось в паре случаев со взводными унтерами решить — и всё.

— Добро. Значит, семьсот шестьдесят три минус семнадцать, минус девять и минус восемьдесят один... Получается шестьсот пятьдесят шесть. Три роты по двести с чем-то человек. Командирами рот ставьте прапорщиков. Формируйте колонны и выдвигайтесь на Полесскую станцию. Организуете получение трофейного оружия и сухого пайка из германских запасов. Предупреждаю сразу — сначала по банке тушенки и пачке галет на троих, иначе замаетесь животами, и бойцы из вас будут никакие. Вопросы есть?

— Я буду и ротным и батальонным одновременно. С Вашего разрешения. — Мехонин тут же поясняет свое решение. — Один из прапорщиков — артиллерист. Роту не потянет...

Ух ты! Кажется, я знаю, кто будет из пушек в броневагоне стрелять!.. Приятная новость тут же улетучивается со следующим вопросом поручика:

— Что делать с остальными... Ну, кто не захотел...

— А ничего. Найти подвал, из которого не смогут убежать и запереть там. Не хватало еще, чтобы кто-то снова к германцам перебежал с ценной информацией. Единожды предавший... ну и так далее.

В глазах Мехонина читается явственное сомнение, но возражать он не решается и убывает к только что родившемуся подразделению.

— Денис, может быть, действительно поговорить с ними? Мало ли что там было? — Анатоль негромко сеет сомнение в только что отданном распоряжении. И оказывается прав. В куче навоза тоже можно найти что-нибудь стоящее...

Восемьдесят один человек... Четыре шеренги по двадцать человек, окаймленные оцеплением "кентавров"... Больше, чем полторы сотни глаз смотрят, ожидая, что я им скажу. А ничего особенно приятного я им сказать не могу...

— На время боя все вы будете закрыты в каком-нибудь подвале. В случае попытки выбраться, охрана будет стрелять без предупреждения. — Охраны как таковой по определению не будет, у меня каждый человек на счету, но им об этом знать не обязательно. — Потом разбираться с вами будут жандармы и военно-полевые суды.

Недовольный гул прокатывается по шеренгам, штурмовики подобрались, готовясь пресечь возможные эксцессы...

— Вы все здесь стоящие добровольно сдались в плен врагу!.. То есть, изменники присяге, дезертиры и перебежчики! Что еще вы заслужили?..

— Вашбродь, дозвольте обратиться! — Из третьей шеренги раздается злой выкрик. — Разобрались бы сначала, чем нас лаять!

— Кто там такой смелый? Выйти из строя!

Расталкивая впереди стоящих, на всеобщее обозрение выходит чернявый усач в потрепанной форме и разбитых сапогах.

— Ко мне!

Солдат, пытаясь изобразить строевой шаг, подходит и хрипло рапортует:

— Вашбродь, младший фейерверкер Новиков по Вашему приказанию явился!

— Ну, давай с тобой и разберемся. Рассказывай, как в плен попал.

— А с год назад. Туточки неподалеку, под Колдычево наша батарея стояла. Четыре трёхдюймовки, да по пятнадцать снарядов до каждой. И батарейный расписку дал начальству, што не будет стрелять до ихнего приказа, он сам нам говорил. А когда германец в атаку попер, он приказал все их выстрелить, штоб пехотку нашу бегущую прикрыть, а када на нас германцы набежали, сказал, мол, сдавайтесь в плен, ребята. А сам за кустики сиганул и из пистолетика и застрелился. А у нас по одному-два патрона на винтарь было. Вот мы их выстрелили, а затем лапы вверх и подняли...

— Правду говоришь? — Подхожу почти вплотную к пленному. — Смотреть в глаза и отвечать!..

— Правду!.. — Выдыхает тот, не отводя взгляда, и я ему почему-то верю.

— Кто-то еще из твоих батарейцев здесь? — Дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю. — Вызывай сюда.

— Серега, Петруха, Минька, Семеныч, сюда идите!..

Из строя выходят четверо солдат и становятся рядом, ожидая решения своей судьбы.

— Воевать будете?

— Да!.. Так точно!.. — Ответы звучат вразнобой.

— А почему не вышли, когда всем предлагали?

— Ну, так поручик сказал, што из наших ему добровольцы не надобны. — Отвечает за всех Новиков.

— Ну, ему не надобны, мне пригодитесь... В строю есть еще кто так же попал?

— ... Никак нет, были люди, но щас они в бараке, лежачие... — Ответ фейерверкера следует после нескольких секунд раздумий.

— Добро. Сейчас идете к поручику Мехонину, докладываете, что вы пока будете с батальоном, а потом я вас заберу. Выполнять!..

Оставляю Дольского хозяйничать в лагере и возвращаюсь на станцию. Причем очень вовремя. Обе группы пепеляевских разведчиков уже у ворот и готовы трогаться в путь, а у меня возникла одна интересная мысль, как попытаться нейтрализовать некоторые преимущества гансов в предстоящем бою. Не факт, что получится, но попробовать стоит. Поэтому притормаживаю готовых двигаться бойцов, посылаю одного из них за Анатолием Николаевичем, который, впрочем, почти сразу же находится, и провожу последний инструктаж командиров групп:

— Значит так, группы имеют задачу блокировать мосты через Щару и не пропустить эшелоны по железной дороге к Барановичам. На мой взгляд лучше всего расставить пулеметы по обе стороны от пути, замаскироваться, подорвать два-три стыка рельсов сразу за мостом и дожидаться поезда. Подрывники свое ремесло знают, постараются сделать всё незаметно. Поэтому, скорее всего паровоз и один-два вагона сойдут с рельсов, остальные останутся на мосту, заперев проход. Германцы попытаются высадиться из вагонов, что будет им очень неудобно, вот тут их и валите. Да, не забудьте про охранение с флангов, а то найдутся еще особо настырные гансы, переправятся вброд где-нибудь неподалеку и попытаются вас смять... В-общем, всё, ученого учить — только портить. Одна группа может выдвигаться, вторая задерживается на пять минут. За это время, фельдфебель, найти среди трофейных лошадей экземпляр похуже, оседлать и ждать пассажира. Возьмете с собой одного из пленных офицеров, с завязанными глазами вывезете его за город, там отпустите...

— Что задумали, Денис Анатольевич? — Интересуется Пепеляев, шагая вместе со мной в сторону складов с пленными. — Зачем Вам этот офицер?

— Хочу отправить его к немцам, Анатолий Николаевич. С определенной информацией.

Стоящий в охранении боец быстро снимает растяжку с входных ворот, а я тут же заявляю нескольким перепуганным гансам, что хочу видеть майора Виттеля. Через минуту начальник штаба и врио командира полка в одном лице уже стоит передо мной. Слегка напуганный внезапным визитом, но изо всех сил старающийся не показать этого. Так, еще одна небольшая тренировка в немецком...

— Герр майор, мне нужен один из ваших офицеров. Он повезет от меня послание к командирам тех частей, которые соберутся штурмовать город.

По лицу немца видно, что испуг сменяет напряженная работа извилин из серого вещества. А затем на лице появляется самодовольная, одобрительная и даже несколько заговорщицкая улыбка.

— Кажется, я понял, каков смысл этого послания, герр гауптман! Вы, оказывается, обладаете не только личной храбростью, но и достаточным благоразумием и предусмотрительностью и не желаете рисковать жизнью своих храбрых солдат в столь безвыходной ситуации. Я готов сам отправиться к своему командованию и лично походатайствовать о том, чтобы к Вам и Вашим людям в плену относились по-рыцарски, как и подобает относиться к настоящим воинам.

Чего?!.. Выводы ганс делает настолько неожиданные, что теперь уже мне приходится несколько секунд напрягать мозги, стараясь понять, о чем он лепечет... Этот придурок решил, что я хочу отправить кого-нибудь из них для обсуждения условий сдачи в плен?!.. Охренеть, блин!.. С его стороны это или очень большая глупость, или очень большая наглость...

— Вам делать это вовсе не обязательно, герр майор! Потому, что у меня и в мыслях не было сложить оружие и сдаться!.. Вам не кажется, что за подобные слова я имею полное право требовать сатисфакции!? — Вот и чудненько, немец опять начинает бояться. — Впредь, если не хотите внезапно умереть молодым и красивым, хорошенько подумайте, прежде, чем что-то сказать!.. Что же касается послания, ваш офицер должен передать, что в случае применения артиллерии я прикажу вывести всех пленных на улицы и равномерно привязать к заборам и фонарным столбам по всему городу. Если должны погибнуть мирные жители, а это, как я думаю, при обстреле будет неизбежно, то почему такая же участь должна миновать ваших солдат? Вот я и хочу довести до сведения ваших командиров, что стрелять они будут не только по "русским варварам", но и по своим соотечественникам.

— Но... Вы не можете!.. Есть же Конвенция!..

— Герр майор! Не надо мне рассказывать сказки про конвенции после того, как вы их сами постоянно и повсеместно нарушаете!.. Я даже не буду морить голодом, и подвергать истязаниям германских солдат, использовать их для строительства оборонительных сооружений, как вы это делали с нашими пленными. Они просто побудут в роли мишеней для своих же кригскамрадов-артиллеристов... Всё, разговор окончен! Даю ровно одну минуту! Время пошло!..

Вторая группа разведчиков вместе с каким-то германским лёйтнантом, которому поверх штатного головного убора нацепили для красоты и соблюдения режима секретности мешок, где раньше, судя по цвету, хранился уголь, разъезжается в воротах с прибывшим из лагеря Анатолем и мы, найдя Пепеляева, снова устраиваем очередное совещание-пятиминутку.

— Анатолий Николаевич, распорядитесь еще раз частым гребнем пройтись по всем вагонам и станционным зданиям. Ближайший тыл, куча армейских складов и арсеналов, не может быть, чтобы не нашлись еще пулеметы.

— Кстати, в казармах бригады мы тоже нашли складские помещения. — Дольский, улыбаясь, похлопывает прутиком по голенищу.

— Вот и пошли, господин штабс-капитан, с той же целью своих орлов там покопаться. — Обращаюсь к Дольскому. — А потом собирай бойцов — и езжай осваивать вторую станцию, там сейчас всего полтора десятка человек. Ты сколько "кентавров" в резерве оставил?

— Те, которые на станции, столько же со мной и ваш, господин капитан, личный эскорт, бьющий баклуши во-он там, возле депо. Всего — полсотни бойцов.

— Не переживай, скоро я тебе их верну. Анатолий Николаевич, сколько у Вас?

— Примерно столько же, сорок восемь человек. — Пепеляев на секунду задумывается. — И еще восьмеро в экипаже броневагона пулеметчиками.

— Хорошо, на каждую станцию отправим по роте из сводно-добровольческого батальона. И одну — на блок-посты на въездах в город... Блок-пост, Анатолий Николаевич, это укрепленный контрольно-пропускной пункт на въезде в город. Конкретно в наших условиях — хорошо оборудованные позиции для двух-трех пулеметов и пары взводов пехоты. И оборудовать их надо прямо сейчас. Силами Мехонинского батальона... Кстати, пойдемте посмотрим, как у них дела...

Поручик смог сделать всё необходимое для превращения толпы людей, еще час назад бывших пленными в подобие воинского подразделения. Две роты уже получили трофейные винтовки, и теперь часть бойцов, наверное, уже слопавшая свою пайку, сидя вдоль складских стен, осваивалась с 98-ми маузерами, часть еще азартно "воевала" с консервными банками. Третья рота под руководством своего новоиспеченного командира только заканчивала вооружаться и должна была прибыть с минуты на минуту. Обычная, несколько суетная картина жизни обычного батальона. Если не принимать во внимание не совсем исправную форму, отсутствие фуражек, трофейные ремни с подсумками и прочие мелочи, сурово караемые на каждом строевом смотре. Зато по отрывкам разговоров, поведению было видно, что это уже не пленные, а солдаты. Или очень стремящиеся ими быть.

Командный состав в это время, оккупировав закуток между штабелями шпал, занимался рукоделием. Неизвестно где найденная катушка черных ниток с иголкой, огрызок химического карандаша, кусок брезента, — и на плечах Мехонина уже прочно обосновались погоны поручика, а прапор, сидящий рядом, заканчивает пришивать свои. И то, что просвет вышит грубыми и кривыми стежками, а звездочки нарисованы, ничего не меняет.