Было странно и несколько непривычно чувствовать себя по-настоящему ответственной за кого-то. Но, должна сказать, я благодарна богам, судьбе и Дамилу за то, что нам довелось спуститься в эти подземелья: именно там я впервые ощутила себя Госпожой. И сейчас, прожив свою жизнь, я могу с уверенностью сказать тебе, читающий, то, что впервые поняла там: пэр, в первую очередь — это человек, которому достанет духа всегда и вопреки всему вести за собою других.

— ... И вот, пэри Энари Кот пришла к Императору Эрту Дерзкому без приглашения и склонилась пред ним, — помешивая кипящий в котле отвар, нараспев вещала я, — Все, кто знали крутой нрав Лазурного Дракона, понимали: девушка уже стоит одной ногой на эшафоте. Однако, встретившись глазами с одним из самых жестоких и непредсказуемых правителей того времени, юная пэри была спокойна и весела. Она улыбалась.

— Улыбалась? — изумленно переспросила Ишири, — Она что, ненормальная?

Я только склонила голову, пряча веселый блеск глаз: Компаньонка в тот момент выглядела на редкость потешно. Хотя, даже мужская половина нашего отряда, активно изображающая безразличие, прислушивалась к моим словам с очевидным интересом.

— Нет, безумной пэри Энари не была, — хмыкнула я, — Более того, её портрет и по сей день находится в Гробнице Славы семейства Котов, слева от родового герба, и нет нужды мне объяснять, о чем это говорит.

Дамил согласно хмыкнул, подтверждая мои слова. Ишири нахмурила брови:

— То есть, эта пэри Энари считается воплощением идеалов девиза рода? Но, чем она заслужила подобное?

— *Мы охотимся ночью*, — задумчиво продекламировал Латин широко известную фразу, выбитую у основания веера каждого пэра из рода Котов, — Если подумать, портрет девушки висит слева — значит, поступки её отражают духовную, а не материальную, сторону тотема. Ей что, действительно удалось каким-то неведомым образом заставить Императора отказаться от уничтожения Дома Кота? Их помиловали действительно благодаря ей? Этого нет в официальных Хрониках.

— В официальных Хрониках многого нет, — отозвалась я, — Потому они, собственно, и зовутся официальными.

— Абсолютно логично, как по мне, — заметил Латин, осторожно погладив своего мула по морде, — Зачастую там пишут правду — частично. Например, то, что Дом Кота был помилован — факт, просто там не указаны причины.

— Как говорится, лучшая ложь всегда содержит в себе часть правды, — протянула Ишири задумчиво, цитируя одного из древних мыслителей, — И все же, Госпожа, как этой пэри Энари удалось? Говорят, Драконы — люди, как бы сказать помягче, не слишком поддающиеся внушению. Как она это сделала?

— О, это самая неясная, и, при этом, самая забавная часть истории. Она заключила с ним пари.

— Пари? — переспросил Латин изумленно, — С Императором-Драконом? Это настолько безумно, что достойно уважения.

— Поумерь свои восторги. Все Коты — извращенные безумцы и враги Императорской власти, — заметил Сонак холодно, — Какими бы ни были причины того помилования, оно было ошибкой. Важны не причины, а последствия, разве нет?

Я приподняла бровь и с любопытством покосилась на самого молчаливого члена нашего отряда. Нужно сказать, что за время пребывания под землёй он несколько разговорился и начал проявлять себя. Однако, при этом, характер его так и оставался для меня сокрытым мраком — слишком уж противоречивы были суждения Крыса. Впрочем, чего ещё было ожидать от представителей этого отряда?

— Сонак, если Вам не интересно — не слушайте, а я желаю знать продолжение истории! — возмущенно воскликнула Ишири, — Госпожа, прошу, расскажите подробней про это пари!

Я тихонько улыбнулась и начала было говорить... однако, Латин бесцеремонно меня прервал, резко вскинув руку. Все мы, застыв, повернулись в его сторону.

Далее последовал молчаливый диалог между Серыми Крысами; общались мужчины какими-то непонятными знаками. Как по мне, это было похоже на детскую игру, когда руки нужно изогнуть так, чтобы тень от них напоминала определённого зверя. Однако, кажется, в данной ситуации все было несколько серьёзней, потому что результатом этих перемигиваний стали вполне определенные действия. Резко посерьёзневший Латин махнул рукой, и магическое пламя, освещавшее ставшую нам убежищем пещеру, погасло. Кто-то, уж не знаю, кто именно, предельно корректно подхватил меня под локоток и, вынудив подняться, отвел к одной из стен. Сказано ничего не было, но, когда мой визави сжал на миг мое плечо, а после выпустил, мне хватило ума безо всяких слов понять его послание, дословно гласившее: оставайся на месте.

Признаю: мне стало несколько не по себе. Да, ладно, оставим экивоки: я по-настоящему испугалась. В этой абсолютной, звенящей темноте и наступившей тишине я была совершенно одна, перед лицом неведомой опасности, от которой не то что защититься — увидеть которую не было никакой возможности. Мне оставалось только стоять и ждать — истинная беспомощность, то, что я всегда ненавидела больше всего на свете.

Сердце громко колотилось, и шершавый камень холодил спину. Было тихо. Шли минуты абсолютной тишины и бездействия. Страх нарастал, вызывая все большее оцепенение, и даже успокаивающая тяжесть стилета в ладони не помогала выровнять судорожное дыхание. Вдох-выдох, вдох-выдох... в такие секунды все сводится к тому, чтобы просто дышать...

И, когда нервы мои были совсем уж на пределе, черную пелену внезапно разрезал луч света, едва заметный, но кажущийся безумно ярким для моих, успевших привыкнуть к абсолютной темноте, глаз. Воистину, правы те, кто говорят: живя во мраке, очень быстро научишься различать малейший проблеск света. Было в этом высказывании, наверное, не только образное значение...

Между тем, свечение становилось ярче, позволяя разглядеть смутные контуры стен пещеры. Да и тишина перестала быть абсолютной, так как разорвали её звуки шагов и негромкого разговора нескольких мужчин. Слова расслышать не было никакой возможности, но, по мере приближения таинственных визитеров, стало понятно — они говорят по-шердонски.

Отношения мои с этим языком были весьма спорными: читать на нём я могла идеально, говорить, благодаря обучению у Дэра Сахроса, также была способна, хоть и с чудовищным акцентом. Но, у меня была сложность, с которой сталкиваются, наверное, все полиглоты: территориальные особенности языка. Да, я худо-бедно могла понимать тот шердонский, которым пользовались аристократы Рами и на котором были написаны святые книги. Однако, язык простолюдинов, являвшийся смешением различных наречий, оставался крайне сложным для понимания. Потому, судорожно вслушиваясь в сложные для понимания звуки, я судорожно прикусила губу, силясь выделить какие-нибудь слова.

— ... да... где-то здесь... внимательно...

— Сколько их? ...не может...

— ... кажется, пятеро... чужаки... товар...

— Здесь!

Именно это слово сказал один из них, переступая с приглушенно светящим фонариком порог пещеры, где мы прятались; за ним вошли ещё двое. Меня они пока не замечали: выступы породы служили хорошим укрытием. Временным.

Стало настолько светло, что я смогла бы разглядеть происходящее... но, единственный доступный мне угол обзора внезапно перекрыла тень, в которой я далеко не сразу с изумлением узнала Ишири.

Девушка стояла, чуть пригнувшись, заслоняя меня собой, и в руках её отчетливо посверкивало нечто металлическое.

Дальше все происходило очень быстро. Вошедший начал было что-то говорить, но умолк со странным булькающим звуком, сопровождающимся глухим и успевшим стать мне знакомым звуком падающего тела. Потом послышались звуки борьбы, скрежет стали, хрип, топот; кажется, кто-то из гостей пытался позвать на помощь — но, судя по резко прервавшемуся выкрику, не успел.

Насколько мне удалось разглядеть, моя Компаньонка несколько раз швырнула что-то, и это, честно признаюсь, меня отрезвило: если уж у Ишири хватало смелости действовать, то я, как будущая пэри, должна быть хотя бы в курсе происходящего. Потому, стараясь не помешать девушке, я осторожно начала обходить её по дуге.

— Стойте на месте, Госпожа! Ещё не все, — её резкий, повелительный голос заставил меня послушно застыть на месте. Меж тем, раздался резкий хлопок, по глазам ударило слепящей вспышкой, и — мир снова погрузился во тьму. Правда, спустя пару минут наш потухший магический костер вновь запылал трескучим синим огнём, оповещая, что все, наконец, кончилось.

Ишири сделала несколько шагов вперёд, и я, привыкнув вновь к свету, смогла разглядеть происходящее.

За прошедшие несколько минут аскетичный интерьер нашего временного жилища успело украсить пять лежащих на полу тел, по виду, лишённых признаков жизни. Но, честно сказать, в тот момент меня больше волновало даже не их чудесное появление, а, скорее, кое-чье исчезновение.

— Где Сонак? — уточнила я резко. Не скажу, что питала к Крысу хоть сколько-нибудь положительные чувства, но гибель его в мои планы точно не входила.

— Все в порядке, Госпожа, — отозвался Латин жизнерадостно, не отрываясь, впрочем, от изучения карманов незваных гостей, — Он сейчас вернётся, только кое-что закончит.

Я передёрнула плечами, немного раздраженная: все же, бывали секунды, когда кажущаяся идиотской полуулыбка на губах нашего флегматичного друга раздражала до невозможности.

— Госпожа, вы целы? — углубившись в раздумья, я пропустила момент, когда Ишири подошла ко мне, дав тем самым возможность рассмотреть себя поближе. И, надо сказать, шокированной, испуганной или испытывающей стресс Компаньока не выглядела вовсе. Единственным, что выдавало в ней человека, только что пережившего опасную ситуацию, была пребывающая в беспорядке прическа: каштановые волосы, обычно строго уложенные, неприлично разметались по плечам девушки и завились весьма милыми колечками. Надо сказать, Ишири это было к лицу — и, судя по нескольким, словно бы мимолетным, взглядам Дамила, не одна я так думала.

— Все хорошо, — отозвалась я мягко, — Не переживай. И, все же, где Сонак?

— Пошел за остальными, — пояснила Компаньонка лаконично. И, словно иллюстрируя её пояснения, в дверном проеме возник третий Крыс, как обычно, чем-то недовольный.

— Готово. Четверо. Нужно почистить, — отчитался он. Дамил, склонившийся над одним из наших гостей, уточнил:

— Латин, у тебя все? Заканчивай.

— Как скажешь, — отозвался громила со своей неизменной улыбкой, и тела, которые Крысы уже успели обыскать, охватило синеватое магическое пламя, не оставляющее следов. Меж тем, Латин подошёл к Ишири и протянул ей три кандзаси, ранее украшавших прическу девушки.

— Кажется, это Ваше, — заметил он мягко, — Не переживайте, кровь я убрал. Должен сказать, хорошая работа — Вы отлично владеете этими игрушками.

— Спасибо, — отозвалась Компаньонка сухо, но чувствовалось, что похвала ей очень польстила. Я даже отметила легкий румянец, появившийся на щеках девушки.

Надо же... Ишири умеет краснеть...?

— Не думаю, что похвалы уместны, Латин, — резкий, полный злости голос Дамила прервал мои размышления, — Займись друзьями Сонака, а с этой девицей, так и быть, я поговорю сам.

На миг — на короткое мгновение! — вечная флегматично-мечтательная улыбка второго Крыса дрогнула, и мне даже почудилось, что там, за маской отрешенности, колышется бездна сильных, разрушительных эмоций...

Но, длинные ресницы Латина опустились, пряча от чужих глаз тьму в его взгляде, а улыбка вернулась на лицо.

— Да, конечно, — ответил он весело, — Снйчас все сделаю.

Надо сказать, в тот момент я только начинала понимать масштаб проблем, с которыми мне предстояло столкнуться...

— А теперь поговорим с тобой, — голос Дамила, полный звенящей ярости, вырвал меня из раздумий, заставив обратить внимание на разворачивающийся перед глазами спектакль. А поглядеть там, нужно сказать, было на что: взбешенный не на шутку Крыс надвигался на мою Компаньонку, безжалостно вторгаясь в её личное пространство, и казалось, что каждая его фраза, полная ярости и яда, походит на смертоносный кинжал.

— Как. Ты. Посмела. Вмешаться? — именно так, чеканя каждое слово, — Кто вообще тебе позволял вступать в бой?

— Я... — Ишири, явно не ожидавшая такого напора, попыталась оправдаться, но шанса подобного ей не дали, бесцеремонно прервав.

— Глупая кукла, уясни же, наконец, где место таким, как ты, и будь добра не высовываться! Ты со своими игрушками, уместными только в борделях, путаешься под ногами и подвергаешь всех опасности. Я этого не потерплю, поняла, девка?

Глаза мои непроизвольно сузились — мужчина, охваченный эмоциями, преступил черту, пересекать которую не следовало. Резко шагнув вперёд, я вклинилась между спорщиками, оказавшись к капитану лицом к лицу — чуть податься вперёд, и наши носы соприкоснулись бы. Непроизвольно, Крыс отступил на шаг назад.

Глаза наши встретились: черные, раскосые, блестящие энергией и яростью, напротив розовых, холодных, полускрытых под тяжелыми веками и перечерченных алой сеточкой вен. И, хотя ни один из нас не был магом, в тот момент я готова была поклясться, что ощущаю, как бьются меж нами потоки противоборствующих сил. Мужчина и женщина, жар пылающего во тьме костра и ледяное дыхание приближающейся зимы...

Странный то был миг.

В шаге от нас догорали в синеватом магическом пламени трупы, в крови все ещё играл азарт битвы, а страх, подавляемый ранее, выплеснулся наружу с охватившей нас яростью. Дамил молчал, и я ничего не говорила также — подыскивала слова. Правильные. Способные остановить, наконец, этот глупейший конфликт.

И поневоле в глубине души задалась я вопросом: что именно должна сказать в подобной ситуации истинная супруга владыки? И как поступила бы ты, Камил де Анкаст, полноправная Императрица Экили? Ударила бы зарвавшегося щенка по щеке? Надменно посоветовала бы *держать себя в руках*? Напомнила бы, что оскорбление, нанесенное личной Компаньонке, переносится и на имя Госпожи? Что из этого — правильно?

Воистину, это было забавно: мысленно разговаривать с женщиной, которую не видела ни разу в жизни, ставить себя в один ряд с ней и пытаться равняться на её — несовершённые — поступки. Да, читающий эти строки, не могло быть ничего глупее, чем сравнивать себя с ней... но по-другому у меня уже не выходило.

И сейчас, спустя годы, думаю, что, возможно, совершила тогда одну из самых серьёзных ошибок в своей жизни, позволив черной ненависти свернуться под сердцем клубком и связать нас, двух ненастоящих Императриц, невидимой и крепкой нитью. Сейчас — только сейчас! — я знаю, сколь сильны подобные узы и как сложно — даже невозможно — их порвать. И горькой мутью на дне души плещется понимание того, что мы с ней всегда были тенями друг друга.

Но тогда, впервые мысленно сравнив себя с неведомой сакийской аристократкой, тень которой уже росла в моей душе, как опухоль, усердно поглощая свет, я решила для себя, что буду лучше, благородней и умней её. Проще дать пощёчину или унизить словами, уповая на свой статус. Понять причины, побудившие сделать ошибку — сложнее.