— Простите меня, — сказала я.
И почувствовала, что и эти слова не к месту. Здесь не тот берег и не этот. Здесь просто небытие.
Я повернулась и пошла прочь.
Глава 6
Принцесса Мораг
На рынке в городе я купила два шерстяных одеяла, суконный плащ цвета еловой хвои, клетчатую шаль в два оттенка серого, мягкие сапожки, на размер больше чем мне требовалось и благоухающий сандаловый гребешок. Еще я купила зеркало — такое, как мне хотелось. Хрустальную пластину, запаянную в серебряную рамку, с решетчатой ручкой, украшенную кораллами и бирюзой. Одно это зеркало стоило в три раза дороже всех остальных моих покупок вместе взятых, включая комнату и обед в трактире "Королевское колесо".
Теперь же, сидя на постели в запертой комнате, я смотрелась в зеркало. Искала в отраженном лице следы того, что так пугало беднягу Кайна, но ничего подозрительного и беспокоящего не углядела. Лицо как лицо, обычное простоватое лицо амалерской девушки. Вот только кожа не тронута даже тенью загара — это в конце лета! И веснушки как-то выцвели, стерлись, словно от многочисленных стирок. И губы побледнели — я помнила точно, что рот у меня был яркий, большой, Каланда все надо мной посмеивалась — а теперь губы сделались совсем бескровными. Словом, бледная моль смотрела на меня из зеркала. Выполосканная в воде и вылинявшая до полной прозрачности.
Гадость какая. Может, купить румян и сурьмы и накрасится как те девочки что сидят внизу, в трактирном зале?
Далеко, в Бронзовом замке на скале, ударили колокола. Звон поплыл волнами, сверху вниз, перекатываясь через крыши. Пошла четвертая четверть.
Я отложила зеркало. Поднялась с кровати и вышла, заперев дверь на ключ. Комнату я взяла на полных двое суток, и собиралась эту ночь провести в постели как все нормальные люди. Я ведь не обязана торчать в гроте день и ночь, правда? А мантикор не подохнет, если я один вечер его не навещу.
Внизу, в зале, ко мне привязались какие-то подвыпившие парни. Их ничуть не смущало что я бледная моль, видимо, после третьей-четвертой кружки любое существо в юбке становилось для них прекрасным и желанным. Меня ухватили за рукав и попытались усадить за залитый вином стол. За столом, в обнимку с парнями уже сидела пара раскрашенных красавиц.
— А ну пусти! — рявкнула я и ударила по руке какого-то кудрявого верзилу.
— Ыг-ыкк! — обрадовался он.
Красавицы захихикали. Верзила ляпнул меня пятерней по груди, я рванулась и врезалась спиной в его соседа. Кружка соседа грянулась мне на платье, заливая белоснежный подол пенистой жидкостью цвета венозной крови с резким уксусным запахом. Компания захохотала, а кудрявый уцепил меня за пояс и потащил к себе.
— Ки-иска... ик! Не шали!
— Пшел вон, урод!
— Уро-о-од? Да я тебя...
Обеими руками я перехватила летящую мне в лицо ладонь.
— Стой! — я жутко вытаращила глаза на его раскрытую руку. — Вижу, вижу! Опасность! Ярый огонь пересекает твою линию жизни! Сегодня вечером тебя встретит пламя! Спасайся или не доживешь до ночи!
— Что? — опешил верзила.
Пользуясь моментом, я отскочила. Компания пораскрывала рты.
— Берегитесь! — продолжала вещать я. — Этот человек обречен, сегодня вечером его пожрет пламя! И любого из вас, — я ткнула в каждого пальцем, — если вы окажетесь рядом! И тебя, красавица! И тебя, рыженький, и тебя, лопоухий. И тебя, девочка, а ты так молода, чтобы сгореть заживо...
— Сумасшедшая. — почти трезвым голосом заявил лопоухий с младшей из красавиц на коленях.
А младшенькая вдруг взвизгнула и уставила на меня дрожащий пальчик. Я быстро окинула себя взглядом — ну конечно! Платье мое сияло первозданной белизной — не единого пятнышка. Словно и не проливалась на подол полная кружка кислого вина. Я засмеялась — негромко и как можно более омерзительно.
Все. Теперь быстренько за дверь.
Спектакль, конечно. И не очень красивый. Могла бы и посидеть шестую четверти в веселой компании, выпить пару кружек кровавого уксуса, потискаться с кудрявым верзилой, потом попроситься во двор и смыться. Обо мне бы и не вспомнили. А теперь... да ладно. Они все там уже хороши, кто им поверит.
К тому же я в самом деле увидела знак огня на ладони верзилы. Прямо поперек линии жизни. Насчет сегодняшнего дня — это, наверное, слишком, но парню действительно в ближайшем будущем грозит гибель от пламени. Может, поостережется...
Жара уже спала. С реки тянуло прохладой, тени из исчерна-синих превратились в голубые, и пыль, весь день висевшая в воздухе, мягко устелила брусчатку. Начинался вечер, покойный и блаженный. Почти все двери были раскрыты, в дверях стояли хозяйки, уже без передников, в свежих ярких косынках, и вели беседы с соседками. В вынесенных на улицу креслах сидели старушки, а вокруг крутились дети.
За городскими воротами воздух был нежен и свеж, и чуть-чуть пах морем. Я прошла по пустой в этот час дороге и остановилась перед спуском на причал. Паром стоял здесь же, и два каких-то загорелых дочерна мальчугана удили с него рыбу. Над крышей дома курился дымок — там, наверное, ужинали. Я отошла подальше на косогор, и села на мелкую кудрявую травку, которая не жухнет до глубокой осени, я даже название ее вспомнила — спорыш птичий. Некоторое время я следила за дверью, потом перевела взгляд на освещенное окошко. Забавные звери люди, без огня им никуда. Солнце еще не село, а уже зажгли свечу.
— Почему ты никогда не разводишь костер, Ирис?
— Мне хватает тепла моего плаща. А тебе холодно?
— Нет. Просто с костром уютней. Когда горит огонь, любое место становится жилым.
— Ты так считаешь? - он искренне удивился. — Для меня все наоборот. Огонь — это длинная дорога к пустому дому. Чем больше огня, тем страшней и тоскливей место, где он горит. Мой брат любит огонь, но он волшебник и его дорога бесконечна.
— Чем же тебе огонь не угодил?
— Не только мне. Впрочем, огонь тут не при чем, он просто напоминает нам о войнах и бедствиях, и о том, кто не посчитался ни с кем и ни с чем, чтобы стать величайшим. Его следы не погасли до сих пор, но теперь кроме любопытства ничто не заставит их искать.
— О ком ты говоришь?
— Об Изгнаннике. — Ирис поднялся с песка. — Если тебе интересно, я покажу его следы.
Он пошуршал в зарослях, потом вернулся. В руке у него была палка, обмотанная сухим мхом как паклей. В другой он нес два камешка.
Палку он воткнул в песок и опустился рядом на колени. Ударили друг о друга кремешки, сноп искр брызнул на мох и сразу же занялось пламя. Через мгновение у наших ног горел настоящий факел. Правда, мха на палке было всего ничего, и гореть ему недолго.
— Я сейчас сушняка принесу!
— Стой. — Ирис ухватил меня за рукав. — Смотри.
Он указывал куда-то в темноту вдоль берега. Я прищурилась - там, за ивовыми кустами, мерцала оранжевая точка.
— Отражение?
— Нет, это королевская вешка. Тропа Изгнанника. Хочешь взглянуть?
— А то! Пойдем?
— Пойдем, — согласился он без восторга.
Прибрежная трава была скользкой от выпавшей росы. Мы шли вверх по течению, пока оранжевая точка не превратилась в небольшой костерок, разложенный на галечной отмели. Маленький рыбачий костерок из плавня и сухих водорослей, вот только никаких рыбаков рядом не наблюдалось.
— Ого! — сказал Ирис. — А вон и следующая вешка.
Эта оранжевая точка светилась на вершине холма над рекой. Когда мы, наконец, вскарабкались наверх, она обернулась пылающим кустом, к которому даже подойти было страшно. Он трещал и распадался на глазах, горящие ветки валились в траву, взрываясь каскадами искр, и вокруг хлопьями летал пепел.
— Кто его поджег? — возмутилась я.
Ирис пожал плечами и указал вперед. Внизу, в темной лощине между холмами, трепетала пламенная бабочка о двух крылах.
Одолеть расстояние до последней вешки оказалось сложнее всего. Склон зарос елками и ежевикой, скрывавшей колдобины, я, похоже, пересчитала их все, а из пары особенно коварных Ирису пришлось меня вытаскивать. Ничего себе, королевская тропа! Черт голову сломит...
— Все, — приободрил меня Ирис. — Теперь будет легче. Это дорога к Пустому Городу.
Да, это была дорога, мощеная белыми плитами, широкая и гладкая. На обочинах, друг против друга, стояли каменные тумбы, на тумбах — пара каменных чаш, и в обеих горел высокий огонь. Я подошла к одной и заглянула, жмурясь от жара. Внутри клубилось слепящее марево, но ни угля, ни масла в чаше, кажется, не было.
Я подняла голову и огляделась. Дорога бледной веной уходила в ночь, и там, где черный язык леса слизывал ее со склона, горели два рыжих глаза. По другую сторону огненных чаш не мерцало ни единой искорки. Горящий куст тоже скрылся за темной вершиной.
— Хочешь идти дальше?
— Конечно.
Идти по дороге не в пример легче. Еще пара чаш, а потом еще пара остались позади, дорога нырнула в долину, потом начала подниматься, довольно круто, и на гребне холма, на фоне неба, загорелись очередные маяки.
— Все дороги ведут к Городу, а тропы ведут к дорогам, — сказал Ирис. — А пламя связывает их одну к одной. Где бы ты ни был, стоит зажечь фонарь, и огонь проводит тебя к сердцу Сумерек. Так повелел Сумеречный Король. Но он перестал быть королем, и Город перестал быть сердцем Сумерек, а огонь остался огнем, и поныне выполняет то, что ему велели. Стой здесь. Дальше мы не пойдем.
Мы уже выбрались на гребень холма и я ахнула: внизу, в широкой долине, блистало и переливалось несметное ало-золотое сокровище, сетью раскинувшее сияющие щупальца за окоем. Волшебный город в ожерельях огней, где горит каждое окно и все двери открыты и освещены. Сперва мне показалось, он разрушен, слишком уж мягкие и пологие очертания были у его стен. Потом — рывком — до меня дошло: стены густо заплетены вьющимися растениями, словно на город набросили парчовое покрывало. Из долины дохнул ветерок, теплый как в летний полдень и сладкий от запаха роз. Огни мерцали сквозь листву, озаряли шатры цветущих веток, весь город был полон уютнейших, замечательных закоулков, казалось, он готов к празднику, и вот-вот грянет музыка и жители выйдут из домов.
Какое-то движение на краю зрения, взгляд метнулся к качнувшейся ветке.
Тишина. Ничего.
— Там кто-нибудь живет? — спросила я с надеждой.
— Только звери и птицы, — ответил Ирис. — Только они.
Опять лаяла собака. Она стояла на дощатой дорожке, проложенной от крыльца к причалу, и лаяла. На меня. Черная, с белыми пятнами дворняга. Она лаяла издали, с истерическими нотками, с подвываниями, а когда я поднялась на ноги — отбежала за угол дома и принялась тявкать оттуда.
Из двери выглянул седой мужчина, видимо кукушоночий отец. Обвел глазами окрестности, но меня не заметил или не обратил внимания: я все-таки стояла дальше, чем обычно останавливаются чужаки, облаиваемые собаками. Потом из дома вышел Кукушонок.
Что-то подсказало мне — кричать и махать руками не следует. Я просто стояла и ждала, когда он меня заметит. Кукушонок был внимательнее родителя. Он обнаружил меня почти сразу. Я молча наблюдала как он обернулся, проговорил что-то в раскрытую дверь и направился в мою сторону.
— Барышня, — сказал он, подходя. — Ну здравствуй, что ли.
На нем была полосатая полотняная безрукавка с бахромой по низу — когда-то, наверное, праздничная, но теперь по ветхости потерявшая цвет и вид. Белая рубаха под ней свежо и вкусно пахла стиркой, а медная солька болталась поверх рубахи.
— Я разочарована, Ратер. Почему ты ушел?
— Ты врушка, барышня. Ты опять соврала.
— Я испытывала тебя. И ты не прошел испытание.
Он хмыкнул.
— Так какого ляда заявилась?
Я отвела глаза.
— Ты мне нужен.
— Прям-таки нужен? Свечку за тебя в храме поставить? Или по душу мою пришла?
— Какую душу?
— Дурак наш кричит, что белая навья по городу ходит, его, дурака ищет. Теперь вот заперся в кладовке и не выходит. Батя ему миску в кошачий лаз подсунул, — Кукушонок вздохнул, оглянулся на дом. — Пойдем, — сказал он, — прогуляемся. Побалакаем.
Панибратски положил мне руку на плечо и повел по тропинке вдоль реки. Прочь от города. В кукушоночьей ауре не ощущалось ни робости ни трепета, ничего того что так помогало мне ночью. Я как-то растеряла все свои заготовленные монологи. Теперь идея пригрозить адским псом не казалась мне удачной.
— Ну? — подтолкнул Кукушонок. — Чего тебе от меня надобно?
— Помощи.
— Какой-такой?
— Обыкновенной. Рыбы купить, отвезти ее на остров. Рассказать мне, что в городе происходит. Держать язык за зубами, конечно. Ничего такого сверхъестественного. Ничего, кроме обычных услуг.
— Угу, — задумался парень.
— Я бы наняла тебя.
— Опять золото сулить будешь?
— А какую плату ты потребуешь?
Он помолчал для значимости.
— Правду.
— И все?
— Правду, но чтоб не только на словах, но и на деле. Я сказки-то знаю, и как ваша братия горазда передергивать деловые соглашения тоже знаю. Наслышан, барышня хорошая. Так что вот. Ты знаешь, чего я хочу.
Здрасте, приехали. Записал меня в какую-то "братию"...
— Я знаю, что ты хочешь поглядеть на мантикора.
— Ну так!
— И все? А если я тебя просто найму? За деньги?
— Которые на следующий день превратятся в хлам?
— Которые как были золотом, так и останутся. Вот это, Ратер, истинная правда. Настоящие деньги. Только старинные. Тот самый знаменитый клад.
— Тогда мантикора мне не видать?
— Зато по золотой авре каждую неделю, Ратер. Купишь все, что только пожелаешь. Поможешь семье. Не будешь больше горбатиться на этом пароме, купишь дом в городе, купишь большой корабль, наймешь команду, поплывешь куда-нибудь в Андалан, а то и к Полуденным Берегам, привезешь оттуда ковры, виноградное вино, слоновую кость... Ратер, ты же парень разумный и дальновидный. С твоей головой, да с деньгами...
Кукушонок остановился. Повернулся ко мне. Янтарные глаза его потемнели.
