Lupus in fabulis, или Страсти из подворотни.

— Януарий! Ты вообще представляешь, СКОЛЬКО сейчас времени? — Голос у маман был сонный и совсем не добрый. Прикинув разницу в часовых поясах, я ужаснулся. У них же только семь утра. А мама у меня неисправимая сова и спит обычно до обеда.

— Ну, прости меня, мамочка. Я не подумал. — С ней в таких случаях лучше говорить исключительно по существу. — Но я просто места себе не нахожу. Со мной происходит что-то странное.

— Что случилось? — Ее голос моментально посерьезнел, хоть сонные нотки и не исчезли.

— Да я сам толком не знаю. Просто меня сводит с ума один человек. Как только учую его запах, я почти полностью теряю контроль.

— Ты хочешь его убить?

— Не совсем, вернее, нет. Не убить. Ну, меня тянет к нему.

— То есть, ты ее хочешь?

— Не ее...

— А... Даже так? Так что тебя останавливает? Затащи его в койку, может, и пройдет все.

— Мама, мне уже не пятнадцать лет, чтобы беситься из-за гормонов!

— Да? Я все время это забываю. — В ее голос возвращалось обычное ехидство. Видимо, она не посчитала мою проблему чем-то чересчур серьезным. Это одновременно и радовало, и раздражало.

— Так ты можешь мне что-нибудь посоветовать?

— А Радислав к этому человечку тоже относится нестандартно? Кстати, передай ему, что я совсем не забыла о том, что хотела его женить. — Пропустив вторую часть фразы мимо ушей, я в спешке анализировал поведение брата.

— Он отметил, что пахнет Эмиль необычно. Но, как сам сказал, для него слишком сладко.

— Сладко, говоришь. — В голосе матери проскользнула задумчивость. — Яр, я тебе перезвоню чуть позже. Возможно, завтра. У меня есть кое-какие догадки, но пока они слишком размытые, чтобы о чем-то твердо говорить. Пока могу только сказать, что тебе вряд ли стоит серьезно пугаться. А мальчик-то хоть симпатичный?

— Мать! — На той стороне послышался взрыв хохота.

— Ладно, мой стеснительный сын, не мешай матери спать. Как что-нибудь узнаю, я тебя наберу. Пока.

С трудом подавив желание швырнуть телефон в стену, положил его на стол. Хотя, чего я бешусь? Знал же, кому звонил.

В этот момент хлопнула входная дверь. Ну, да. Я же ее не запер. А брат всегда сначала дергает за ручку, а потом уже стучит, если закрыто.

— Я дома! — возвестил не в меру жизнерадостный голос Радислава.

Дождавшись, пока он зайдет на кухню, я тоном строго отца спросил:

— И где ты шлялся всю ночь? — Опешив от моего заявления, брат застыл в дверном проеме.

— Ты что, опять не с той ноги встал? Я, между прочим, твою личную жизнь устраивал.

— Естественно, не забывая о собственной, — не удержался от язвительности я.

— Ну, разве что самую капельку. — Широко улыбнулся Радис. Покачав головой, я вспомнил, что собирался сделать кофе.

Заправляя кофеварку — извращение, но джезвы у хозяйки не было, — я обдумывал положение вещей. Теперь мой человек знаком с обеими сущностями своего преподавателя, но с каждой по отдельности. Вопрос: что он скажет, узнав, что они обе — мои, неотделимые друг от друга, и стоит ли ему вообще об этом узнавать? Смогу ли я достаточно долго держать свою природу в секрете? И должен ли? Меня не отпускало чувство вины за то, что я уже, волей-неволей, ему вру.

— Знаешь, Яр, — раздался из-за спины спокойный голос брата. — Я, наверное, здесь задержусь. Ну, месяцев на пять-шесть... — Едва не выронив от изумления чашку, я развернулся на сто восемьдесят градусов и воззрился на него. Да что творится-то? Сперва со мной начинает происходить какая-то чертовщина, так теперь и Рад, которого я знаю, как облупленного, говорит то, что от него услышать в принципе невозможно!

В семье нет более "маневренного" индивидуума, чем Радислав. Он всегда был легок на подъем — еще в детстве врожденная непоседливость провоцировала у него длительные побеги из дому. Потом, его, разумеется, находили — в окрестных лесах или населенных пунктах, — надо сказать, целого и невредимого, даже цветущего, вполне довольного жизнью. И примерно лет с семнадцати, когда ему, наконец-то, позволили покинуть родовое гнездо, Слав редко задерживался на одном месте дольше трех месяцев, да и то только в том случае, если чем-нибудь — или кем-нибудь, — увлечется. А тут — заявка на полгода, как минимум! Ясное дело, я опешил.

— С чего это вдруг? — Отодвинув стул, я сел напротив брата.

— Не знаю, — задумчиво ответил тот. — Просто я не могу себе представить, что покину этот город хотя бы неделей раньше. Мне здесь... Нет, не так. Меня ничто отсюда не выталкивает — ты знаешь это чувство, "охоту к перемене мест". Я испытываю ее почти всегда, даже в совершенно новой для меня обстановке. Сейчас — нет.

Кофе пили долго и в молчании. Радис, наверное, анализировал свои ощущения и строил планы на ближайшие полгода, а я прикидывал — понимая абсурдность данного предположения, — не влюбился ли он? И, раз уж на то пошло, со все нарастающей паникой задавался вопросом, не влюбился ли я?

Потому что я тоже не представлял, как смогу покинуть этот город, оставив в нем моего человека.

____________________________________________________________________________________

* Пайта — свободная верхняя одежда с застёжкой спереди (возможен капюшон и кнопочки) *а то Катерина этого не знала, может, кто-то еще не в материале?*

Глава 7

Заперев за неведомым науке зверем дверь, я потряс головой, ущипнул себя за руку, хихикнул и в изнеможении чувств сполз по стеночке на пол. Колено еще помнило мягкую теплоту "кошачьего" бока — и как мне только духу хватило его пнуть? — в прихожей висел едва-едва уловимый запах влажной шерсти. Повернув голову, я посмотрел на дверную обшивку. На ней не было ни царапины, что немного радовало. Так можно было бы на секунду прикинуться, что мне все привиделось.

Обнаружив, наконец-то, что сижу на холодном полу, я резко вскочил и метнулся на кухню, где, дернув дверцу морозильника, удостоверился в том, что килограмм говядины бесследно исчез. "Не привиделось", — резюмировал я, опускаясь на табурет.

"Хотя, сударь ты мой, где гарантия, что ты не съел мясо сам, в силу внезапно приобретенной шизофрении об этом забыв?" — потерев лоб, я встряхнулся и достал сковороду. Один из наилучших способов решения проблем — их игнорирование. Решив, в конце концов, абстрагироваться от выбивающихся из сложившейся картины мира деталей, я успокоился. Ну, ходит тут блудный кот. Я его кормлю... И что с того, что котик размерами с хорошего тигра, с туловищем, как у таксы, и шеей, как у лебедя? Возле Чернобыля, небось, и не такие водятся...

Поставив сковородку на газ и налив в нее немного масла, я подождал, пока оно не начнет пузыриться и шкворчать. Потом разбил на раскаленный металл пару яиц. Несколько минут — и я могу наслаждаться готовой глазуньей. Не бог весть что, конечно, но зато быстро и просто. И голод утоляет хорошо.

Рассеянно расправляясь с едой, окончательно выкинув из головы мысли о неведомом звере, я строил планы на дальнейший день. В университет мне не надо. Но не помешает прикупить продуктов. Почему-то отчаянно захотелось фруктов. Надо будет себя побаловать. Больше никаких срочных дел не было. Можно было бы, правда, сходить в библиотеку, но желание отсутствовало напрочь. Да и до семинара еще целая неделя. Успеется.

Мысль вытащить Артема на еще одну прогулку я сразу отмел. Я не строил иллюзий и был практически уверен, что друг опять не выспался. Особенно с учетом, что уходил он вместе с Радиславом... Тут в груди заворочалось не слишком приятное чувство. Больше всего напоминающее банальную ревность. Но я попытался задавить его в зародыше. Прежде всего нас с Артемом связывает дружба. И я не собираюсь жертвовать ею из-за ущемленного самолюбия. И если Артем захочет уйти, то я не буду ему в этом мешать. Единственно, роль "запасного" меня тоже не устраивает. Правда, Артем и не должен довести до этого. Флиртовать он может со многими, но постоянный любовник у него всегда один.

Помыв за собой тарелку, я начал раздумывать: идти в магазин прямо сейчас, или отложить это действо на пару часов. В результате лень победила. Пока я решил скоротать время за новым фильмом, который мне уже многие рекламировали, но у самого руки еще не доходили.

Интернет барахлил по-черному. Видя, что загрузка он-лайн грозит растянуться на часы, если не дни, я все же оставил страницу открытой в надежде, что связь наладится. Замерев посреди зала, я раздумывал, чем же заняться... Ничего не хотелось, совершенно. Нехорошее состояние, и я терпеть не мог, когда оно меня посещало. Надо было как-то с ним бороться. Например... Выпить чаю? Сладкого.

"Сладкого" не вышло — сахарница пропала без вести. Потратив на поиски красивого керамического изделия с цветочками около получаса — не только на кухне, но и во всей квартире, — постепенно погружаясь во все более и более глубокое недоумение, я внезапно вспомнил, что одолжил ее Януарию Аполлинариевичу. Вот ведь засада. Вряд ли у него сейчас кто-то есть дома. Наверное, он уже на работу уехал; а в том, что его брат ночевал дома, я весьма сильно сомневался. Зная Артема с его ночными загулами...

Задумчиво глянув на часы, я немного проследил за нервной секундной стрелкой, потом все же решив, что десять утра — нормальное время для соседского визита. Вдруг мне повезет, и хозяева будут дома. А если нет, то и я ничего не потеряю. Схватив брелок с ключами, я поднялся на пару лестничных пролетов и, глубоко вздохнув и зачем-то пригладив волосы, нажал пальцем на кнопку звонка. Резкая трель заставила передернуться даже меня. Каково же было жильцам?

Я в сомнениях переминался с ноги на ногу, когда дверь внезапно распахнулась, явив мне Радислава в одних джинсах и с рубашкой в руке. Смотрел он почему-то совсем не на меня, а куда-то через плечо, вглубь квартиры.

— ...звонила вчера. После одиннадцатого вызова я все же снял трубку... — Слушать чужие разговоры мне было неинтересно — к тому же, это невежливо, — поэтому я негромко кашлянул, привлекая к себе внимание.

Это подействовало. Мужчина тут же повернулся ко мне. Недовольный взгляд сразу сменился чуть насмешливым, а губы растянулись в улыбке, которой впору было бы встречать дорогих родственников.

— Привет. — Опять повернувшись в квартиру, он заговорил уже громче. — Янур, это к тебе.

После этого он гостеприимно распахнул дверь шире и отошел, приглашая меня внутрь. Заходя и останавливаясь в прихожей, я услышал немного удивленный ответ:

— Кто?

Почему-то затея с возвращением собственного имущества казалась мне все глупее. С тоской поглядывая на выход, я клял себя, чай — а за компанию и утреннего кота, — на чем свет стоит, стараясь при этом сохранять доброжелательное выражение на лице.

Преподаватель вышел в коридор и замер, глядя на меня. На его лице на миг промелькнуло — если глаза меня не обманывают, — странное выражение, уловить смысл которого я не успел. Уже в следующее мгновение оно сменилось приветственно-вопросительной улыбкой, причем видно было, что он старается удержать ее в рамках простой вежливости, но на самом деле действительно по-человечески рад меня видеть. Странно... мы ведь особо не общались, так откуда столько тепла во взгляде?

— Эмиль? Что тебе... ах, да. Сахарница? — Я кивнул, с некоторой долей облегчения ощутив, что его взгляд покинул меня. Януарий Аполлинариевич задумчиво взглянул на кухонную дверь, после чего, подойдя к ней, распахнул и спросил:

— Не выпьешь со мной чаю? — Откуда-то из-за спины раздалось громкое фырканье. Но, когда я оглянулся, Радислав уже вышел из прихожей. Что это он? Ладно, скатертью дорога. Пожав плечами, я, решив, что чашка чая — это всегда чашка чая, где бы ты ее ни пил, согласно кивнул и прошел в кухню.

— Извините, что так рано, — пробормотал я, присаживаясь на любезно пододвинутый мне табурет. — Просто очень захотелось... — Прикусив язык, я замолчал, осознав, какую бредовую причину раннего визита чуть только что не назвал.

— Кстати, почему ты не в университете? Не заболел? — Определенно, мне послышалась тревога в его голосе. Или у меня уже интонационные галлюцинации? После визуальных — почему бы и нет...

Историк отыскал в навесном шкафу две одинаковых чашки и разлил по ним кипяток и заварку. В середину стола он, лукаво улыбнувшись, пристроил мою сахарницу. Я скользнул рассеянным взором по ухоженным рукам, остановил его на красивой шее, достойной резца какого-нибудь древнегреческого скульптора, и, поднявшись повыше — на соблазнительно вылепленных губах. Вдруг мне почему-то вспомнилось его влажное после душа тело, прикрытое лишь коротким полотенцем... Внизу живота сладко екнуло. Чувствуя, что краснею, я уперся взглядом в свою чашку и, вспомнив, что меня о чем-то спросили, ответил:

— Да нет, просто у нашего курса сегодня свободный день. Завтра пойду. — Осторожно обвив пальцами мгновенно нагревшийся фарфор, я пододвинул чай поближе к себе и тихонько на него подул. Впрочем, вряд ли это поможет остудить жидкость. Надо бы попросить воды.

— Горячо? — заметил Януарий. — Чем развести? Есть кипяченая вода и молоко.

— Молоком, если можно, — попросил я, с облечением ощутив, что краска отливает от щек — видимо, незапланированная эрекция мне сегодня не грозит. Но в целях профилактики надо в будущем воздержаться от неожиданных визитов. Слишком сильное впечатление преподаватель на меня производит.

Я сидел, уткнувшись в чашку, не решаясь поднимать глаза. Темы для разговора тоже, как назло, не находились. Становилось все более неловко. Но быстро проглотить пусть уже и не горячий чай было бы невежливо. Поэтому я терпеливо цедил глотки, судорожно соображая, что можно спросить у мужчины. Завести беседу об учебе? Но он мне не ровесник, чтобы обсуждать занятия и преподавателей, а спрашивать что-то по предмету... Так я не на консультации. А еще меня буквально преследовало ощущение пристального внимания. Но всякий раз, когда я немного поднимал взгляд, Януарий Аполлинариевич смотрел куда-то в сторону.

Когда я был готов сказать уже любую чушь, лишь бы прервать это молчание, входная дверь хлопнула, впуская еще одного человека. В коридоре зашуршали пакеты. А еще через минуту на кухню зашла хозяйка квартиры, неся какое-то печенье и связку бананов.

— Доброе утро, мальчики. Прости, Януарий, я не знала, что у тебя гости. Не буду вам мешать. — Женщина собралась выходить, но она была для меня буквально подарком свыше, поэтому этого я допустить не мог.

— Здравствуйте, Людмила Михайловна. Вы меня не узнали, что ли? — Да, наглость и невоспитанность, но пусть лучше так, чем сидеть и мучиться, ища слова.

— Эмиль? Да, вначале действительно не узнала. Ты так вырос! — Я внутренне поморщился. Сейчас опять начнутся разговоры о том, как быстро растут дети, и прочее... Я попытался смущенно улыбнуться, чтобы замять эту тему. — А как родители? Сто лет твою маму уже не видела.

— У нее все хорошо. Летом, может быть, приедет.

— Да? Надо будет встретиться тогда. А пока передавай ей приветы.

— Да, конечно. — Я улыбался во все зубы хозяйке, не забывая о чае. Решив для себя, что после обмена вежливостью можно будет уйти к себе. Краем глаза я заметил, что мужчина вроде бы хмурится, но, может, ему уже и самому надоело мое общество.